Подменный князь. Дилогия

— Странно ты говоришь, — покачал головой Блуд. — Сколько встречал я в жизни лекарей, и каждый клялся, что умеет лечить все. А ты сам признаешься, что не все можешь. Какой же ты чародей?

— Я не чародей, а просто лекарь, — ответил я, стараясь правильно подбирать слова. — Могу определить, какая у человека болезнь, и придумать, какими средствами можно вылечить ее или хотя бы облегчить.

— Твоя речь похожа на то, как говорят лекари в Царьграде, — с сомнением в голосе сказал боярин. — Мне приходилось там бывать, и не раз. Византийские лекари говорят, как ты. Признайся мне — ты из Византии?

Когда же я помотал головой, Блуд произнес внушительно:

— Зайди ко мне в Киеве. Может быть, ты мне пригодишься. Тем более что мальчика, которого ты вылечил, все равно уже больше нет в живых. Вольдемару ты теперь вряд ли понадобишься: он еще не в том возрасте, когда люди думают о болезнях. Его интересуют совсем другие вещи в жизни. А нам с тобой найдется о чем поговорить.

— Для этого мне еще придется оказаться в Киеве, — осторожно проговорил я. — Как я видел, город будет обороняться, и войска там много.

— Ну да, — кивнул боярин, а потом загадочно улыбнулся: — И все-таки я думаю, что в Киеве ты скоро окажешься. И придешь ко мне.

Он повернулся и пошел в сторону Днепра, где его, видимо, поджидала лодка, в которую уже была отведена Рогнеда.

Глава 2Любовник

Любава казалась безутешной. Мы встретились с нею возле костра, где сидели уже знакомые нам воины, среди которых мы находились все последние дни. На праздничный ужин сегодня был густой суп из баранины и собранных в поле овощей — капусты, брюквы, репы и моркови. Я понял, что баран был из тех, что мы везли с собой на струге. Оказавшись в виду Киева, воины решили заколоть всю привезенную живность и съесть ее. Хранить припасы было больше не надо: впереди битва за город и победа, а значит, к услугам победителей окажутся все богатства Киева, включая еду. А если случится поражение, то мертвым все равно не нужно съестное…

К тому времени мы с Любавой уже успели обзавестись личными деревянными ложками большого размера, как здесь было принято. Ложки я сам выточил на одной из стоянок, и немало этим гордился, чем вызвал удивление Любавы — по ее представлениям, каждый человек вырезал себе ложки с самого детства, и в этом не было ничего особенного. Но для меня это была одна из первых маленьких побед.

— Больше я никогда ее не увижу, — сокрушалась Любава, думая о том, что ее бывшая хозяйка, едва уцелев от смерти, вновь попала в рабство уже к другому человеку. И будет ли Блуд более милостив к ней, чем Вольдемар?

По мне, так Блуд просто не мог быть хуже Вольдемара. Потому что ничего хуже быть не может. Но когда я сообщил это свое умозаключение девушке, она снова разрыдалась.

— Может, — сказала она сквозь слезы. — Всегда может быть хуже. Ты просто не знаешь, потому что ты очень наивный и простой человек.

Услышав эти слова, я смог лишь пожать плечами и улыбнуться. Наверное, Любава по-своему права. С ее точки зрения, я — совсем простак. Даже, вероятно, недоумок. А как же иначе? Ведь я не знал и не умел самых элементарных вещей…

О только что закончившемся жертвоприношении никто не говорил: воины сидели вокруг костра и молча хлебали похлебку, изредка обмениваясь замечаниями, которые, впрочем, были нейтральными.

Что ж, я их прекрасно понимал. Мальчик Всеслав был у них на попечении в течение нескольких дней пути. Все видели, как мучительно он поправлялся после своего ранения, как хлопотала вокруг него Любава. Может быть, глядя на него, кто-то вспоминал своего оставленного дома младшего брата или сына. А теперь мальчика просто тупо зарезали у них на глазах. Чтобы умилостивить Перуна…

Полно, да так ли уж верили все эти люди в необходимость кровавого жертвоприношения? Но осуждать совершившееся никто не смел: ведь Перун был любимым богом князя Вольдемара.

Правда, во время общей еды и сидения у костра я заметил нечто непривычное. На нас с Любавой как-то странно косились и старались держаться подальше.

К чему бы это? И не надвигается ли на нас новая угроза?

После того как котел оказался вычерпан до дна и Любава с Канателенем потащили его к реке, чтобы вымыть, ко мне подсел Вяргис. Некоторое время он теребил себя за длинные сивые усы, а потом решительно, хоть и негромко сказал:

— Надо поговорить.

Видимо, сидевшие рядом воины догадывались, о чем пойдет разговор, или же попросту точно знали это, но все они проявили тактичность, и уже через несколько мгновений мы с Вяргисом остались у костра одни.

— Говори, — предложил я, предчувствуя недоброе.

— Всеслава больше нет, — проговорил старый воин, глядя в догорающее пламя. — А если его нет, то и ты князю больше не нужен.

Мы помолчали. Молчал Вяргис, и молчал я. А что, собственно, я мог сказать? Все и так было предельно ясно. Или ничего не ясно, но это не меняло моего положения.

— Что же мне теперь делать? — спросил я и сам устыдился того, как жалко и растерянно прозвучал мой голос.

Вяргис опять помолчал, потом крякнул и сказал:

— Откуда мне это знать? Ты странный человек, необычный. Не знаю, откуда ты пришел и что тебе нужно здесь. Делай что хочешь. Но помни только, что лучше тебе больше не попадаться на глаза конунгу. Ты ему больше не нужен, а тех, кто ему не нужен, он убивает.

Вяргис коротко глянул на меня из-под густых, нависших над глазами бровей и, хмыкнув, добавил:

— А ты — не просто ненужный человек, а вредный для конунга. Потому что каждый раз, глядя на тебя, Вольдемар будет вспоминать о том, как его перехитрил Жеривол. Вольдемар настоял на своем, а жрец отомстил ему за это.

— Ты тоже не веришь в то, что Жеривол выбрал вторую жертву по наущению Перуна? — поинтересовался я, на что Вяргис хрипло рассмеялся.

— Кто же этому верит? — ответил он. — И сам Вольдемар не верит. Но теперь он взбешен.

Вдалеке между догорающих костров показались фигуры возвращающихся с берега Любавы и Канателеня.

— А девушке тоже грозит опасность?

— Девушке опасность грозит всегда, — философски заметил Вяргис, покосившись на приближающуюся Любаву. — Ее можно взять себе в рабыни, она ведь ничейная. А можно продать хазарам — они любят светловолосых девушек. Да мало ли что еще можно с ней сделать…

— Значит, нам надо бежать? — уточнил я на всякий случай. Но на сей раз старый сивоусый воин вообще не удостоил меня ответом. Он поднялся на ноги и бросил:

— Я все тебе сказал.