Подменный князь. Дилогия
Шрифт:
Он остановился и, протянув руку вперед, обвел ею свой «пантеон» — все деревянные столбы с вырезанными ликами идолов.
— Они говорили — не чтите наших древних богов! — опять продолжил князь свою дидактическую речь, обращаясь к молчащей толпе слушателей. — Мы казним этих врагов!
Владимир умолк, задохнувшись от собственного крика. Вопил он громко, изо всех сил, а теперь еще и сам возбудился от ненависти, которую хотел посеять в сердцах своих слушателей, — в уголках его ярко-алых губ выступила пена…
«Боже, — невольно подумал я. — Говорят, мы
Через толпу прошествовали жрецы, и Жеривол с торжествующей ухмылкой приблизился к отцу Иоанну. Это был миг его торжества!
В руках жреца был нож, одним взмахом которого он сверху вниз распорол священническое облачение своей жертвы. Другой жрец, зашедший сзади, разрезал веревку, которой были связаны руки человека.
Резко обернувшись к толпе, отец Иоанн попытался что-то сказать, но ему этого не позволили — одним движением он был опрокинут на спину, и два жреца, подхватив тело, потащили его к главному жертвеннику, над которым возвышался Перун.
Мелькнуло бледное лицо священника, его всклокоченная длинная борода и ошалелые глаза. Все же он ухитрился вскинуть кверху руку и в последний миг, сложив перста, благословил окружавшую его толпу.
«Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят…»
Описывать жертвоприношение я не стану. Все было так же, как с несчастным Всеславом и Хильдегард, тут прибавить нечего. Вывалившиеся внутренности из вспоротого живота и кровь, лившаяся потоком, окропили камни на Перуновом алтаре. Следом пришла очередь диакона Феодора, который оказался счастливее своего священника — он потерял сознание, перед тем как быть убитым…
Двух этих людей специально пощадили сразу и оставили до сегодняшнего дня, чтобы умертвить на языческом алтаре. Тела всех прочих, сожженных в храме или убитых при попытках бежать, были уничтожены еще раньше.
Сам обряд жертвоприношения был довольно долгим, потому что требовалось насытить кровью и всех остальных богов, кроме Перуна. Лишь ему — громовержцу досталась кровь человеческая. Мокошу, Велесу и прочим идолам достались в жертву бараны и курицы. Вытащенные из своих клеток птицы вырывались, били крыльями и квохтали на всю округу, а перья от них летели в разные стороны над головами столпившихся людей.
Смотревший на все это неподвижно Блуд вдруг обернулся и, поискав меня глазами среди своих слуг, подозвал поближе.
— Скажи, — обратился он ко мне негромко, — а в твое время тоже приносят человеческие жертвы богам? Там, откуда ты пришел?
— Нет, — покачал я головой. — В мое время никому не приходит в голову такое.
— А я вижу это зрелище всю свою жизнь, — так же тихо сказал боярин, прикрывая тяжелыми веками глаза. — Раньше бывало редко, а при Святославе как пошло, как пошло…
В то мгновение лицо его было каким-то отрешенным и безучастным, а морщины, казалось, еще глубже и резче расчертили щеки. Сейчас он сам напоминал одного из тех идолов, чьи лики, вырезанные на столбах, высились неподалеку…
— Это хорошо,
что в твое время людей не убивают ради богов, — промолвил Блуд. — Значит, можно надеяться, что когда-нибудь это прекратится.— Тебе не нравятся человеческие жертвоприношения? — стараясь говорить совсем тихо, на ухо, спросил я.
— Нет, — мотнул головой боярин. — А тебе?
— Это ужасно, — прошептал я в ответ.
— А-а, — неопределенно промычал Блуд и отвернулся от меня.
Никак не понять было этого странного человека…
В течение всей процедуры мы больше не обменялись ни словом, а когда все закончилось, Блуд оставил нас и пошел к князю Владимиру, чтобы поздравить его с тем, что жертвоприношение прошло столь удачно и древние боги теперь будут благосклонны.
А рядом со мной внезапно оказался старый приятель Канателень. Несомненно, он тоже высмотрел меня в толпе и ждал минуты, когда можно будет приблизиться.
Протолкавшись между боярскими слугами, юный воин прижался ко мне чуть ли не вплотную и без всяких приветствий сказал:
— Твоя девушка теперь у нас.
Он выпалил это и умолк. Молчал и я, потрясенный. Вот уж не ожидал такого поворота событий…
— Я подумал, что тебе надо сказать, — продолжил тогда Канателень. — Она все время плачет и хочет к тебе. Собиралась даже сюда пойти, но мы ее не пустили, потому что это опасно.
— Почему опасно? — сдуру спросил я, а потом опомнился и спросил о главном: — Но как Любава у вас оказалась?
— Очень просто, — ухмыльнулся парень. — Когда мы зажгли избу для молитв и все стали оттуда разбегаться, то мы всех убивали сразу. Так велел князь. А твоя девушка, Любава — она была рядом с тобой, и вас увидел Вяргис. Тебя хотели тоже убить сразу, но подошел боярин — вот этот, — Канателень кивнул в сторону Блуда, — и приказал тебя не трогать, а отдать ему вместе с этими двумя христианскими жрецами. Ну вот, тебя отдали, а Любаву мы все вместе забрали с собой в лагерь. Зачем ее убивать? Она же не христианка…
— Что вы с ней сделали? — спросил я, и у меня захолонуло сердце. Уж мне ли не знать, что тут бывает с одинокими девушками, приведенными в лагерь к северным воинам?
Канателень понял меня и снова усмехнулся, покачав головой:
— Нет, — сказал он. — Нет, ничего плохого. Она сказала, что она — твоя девушка и что ты скоро придешь и заберешь ее.
И, видя сомнение на моем лице, добавил:
— Конечно, были такие, кто хотел не обратить на ее слова внимания… Но мы с Жданом вынули мечи.
Я уже успел узнать, что это было серьезно. Вынимать меч в собственном лагере, против своих товарищей считалось совершенно недопустимым, и в таких случаях обе стороны конфликта должны были крепко подумать…
— Сюда мы ее не пустили, — сообщил Канателень, — но я могу ей что-нибудь передать от тебя. Ты на свободе?
Вопрос заставил меня задуматься. На свободе ли я? Интересно, а что думает об этом боярин Блуд?
— Завтра я приду к вам в лагерь, — сказал я твердо. Так или иначе, но пусть Любава меня ждет.