Подменыш. Духовидец. Кошмары. Одержимые. Пражский студент (сборник)

Тэкс тащился с гигантской коробкой. Это был его подарок к отъезду.

– Держу пари, что это пралине! – воскликнула Гвинни.

Тэкс подтвердил:

– Самая большая и самая дорогая коробка, которую только можно было достать, – сказал он с гордостью.

Она взяла пакет, взвесила его обеими руками:

– Фунтов двадцать? – спросила она.

– Двадцать пять! – воскликнул он.

Она оглянулась кругом и увидела позади себя женщину с мальчиком и двумя маленькими девочками. Тотчас подбежала туда, Тэкс – за нею.

– Вот, – сказала Гвинни мальчику, – вы можете целый год есть шоколад.

Она поставила пакет на скамейку, Тэкс в отчаянии схватил его.

– Оставь! – крикнула Гвинни. – Если бы я не нашла детей, я бы твои дурацкие пралине выкинула в Гудзон.

– Там есть ещё кое-что, – забормотал он, – это я возьму.

Он отвязал большой, твёрдый пакет в конверте, привязанный к низу коробки.

– Скажи, пожалуйста, Гвинни, почему я не могу подарить мисс Войланд пралине? Все дарят пралине всякому, кто уезжает в Европу.

Гвинни покачала головой.

– Уже шесть месяцев, Тэкс, ты, знаком с нею и не знаешь даже, что она никогда не ест шоколада. – Она продолжала, взяв жёлтый конверт. – А что у тебя тут за глупость? Быть может, ты хочешь подарить ей свою фотографию? Она, конечно, будет очень рада!

Тэкс взял конверт у неё из рук.

– Это фотография Вашингтона. Лучшее и самое благородное, что произвела Америка! – сказал он торжественно. – Нон плюс!

– А ты, Тэкси, – ответила она с глубокой убеждённостью, – знаешь, кто ты такой? Ты – самое пошлейшее и самое идиотское, что эта страна произвела! Нон плюс изо всех нонплюсов – вот кто ты!

Он ничего не ответил и только радовался, что она не разорвала его конверт.

Гвинни и Тэкси спускались по лесенкам…

– Ради чего, собственно, она едет в Европу? – спросил он.

– Этого ты никогда не поймёшь, – сказала она с состраданием. – А когда все будет сделано и ты её снова увидишь, то разинешь рот от удивления, будешь смотреть, как на чудо, и – увы! – всё-таки ничего не поймёшь!

– Если кто-то другой может понять, – парировал он, – то пойму и я. И, конечно, так же хорошо, как ты. Мне и так казалось, что с нею что-то творится, и это неправильно, что ты мне не говоришь ничего определённого.

– Но я не могу ничего определённого сказать, – крикнула она. – Во-первых, это великая тайна, и ещё ни один человек не знает, что должно произойти и как оно произойдёт. Одно достоверно: предстоят тяжёлые операции.

Он испугался:

– Операции? Значит, она больна?

– Нет, нет, – ответила Гвинни. – Она нисколько не больна. Речь идёт скорее о систематическом новообразовании мужского принципа – вот, теперь ты знаешь…

Она была очень рада, что нашла такие красивые слова, и величественно прибавила:

– Мисс Войланд будет пышнейшим цветком, нет, пышнейшей жертвой науки.

– Что? – крикнул он. – Жертвой… чего?

Гвинни разозлилась. Этого она не хотела сказать.

Она думала что-то, но ещё не знала, что именно.

– Это отвратительно с твоей стороны, Тэкс, – возмущалась она, – ты не понимаешь настоящего смысла слов. Ты не должен всегда цепляться за буквальное значение слова, а должен больше читать между строк.

– А, что там! – ответил он. – Я лучше спрошу саму мисс Войланд. Она умнее тебя, у неё не надо читать между строк.

Но Гвинни уже знала, чем его взять.

– Тэкс, – сказала она, – я многое доверяю тебе, но ты не можешь быть настолько бестактным. Есть вещи, о которых дам не спрашивают.

Паром остановился. Они вскочили в свой автомобиль и поехали к докам Ллойда. По мостовым взошли на палубу. Там стояла Эндри Войланд. Рядом с ней – Паркер Брискоу с большим букетом роз в руке.

Они говорили о безразличных вещах. О великолепной солнечной погоде, о новом пароходе, о предстоящей прекрасной поездке.

Толстая дама с двумя дочерями громко зажужжала:

– Мистер Брискоу! – воскликнула она радостно. – И вы едете с нами?

Тем временем обе барышни набросились на Гвинни.

Тэкс Дэргем воспользовался случаем и быстро передал Эндри большой конверт.

– Пожалуйста, мисс Войланд, прочтите, как только отойдёт пароход. То, что говорится там о пралине, более не имеет силы. Гвинни отняла их у меня и подарила кому-то на пароме. Их было двадцать пять фунтов.

– Ах, – сказала она, – всего-то? Во всяком случае, Тэкс Дэргем, очень вам благодарна!

Он покосился по сторонам – Гвинни ещё не могла отделаться от барышень.

– Мисс Войланд, – начал он, – Гвинни только что сделала мне несколько намёков. Тут тайна, сказала она, но предстоят тяжёлые операции. Если, быть может, дело идёт о слепой кишке, то ради этого вам не надо ехать в Европу. Я знаю врача, который превосходно оперировал мою сестру. Через десять дней она уже могла бегать. Было бы лучше вам остаться здесь ради Гвинни. Ну и ради других…

Она посмотрела на него и улыбнулась:

– И ради других, Тэкс!

Он покраснел, застыдился и с раздражением сказал:

– Да, и ради других!

Подошёл Брискоу и сейчас же следом Гвинни. Эндри взяла букет, дала каждому по розе, а третью – Тэксу. Стюард пробежал по палубе, изо всех сил звоня большим колокольчиком.

– Нам надо уходить, – заметил Брискоу.

Эндри сняла свою перчатку и протянула ему руку.

– До свидания!

– До свиданья там! – ответил он.

– Я скоро приеду, – сказала Гвинни.

– Я тоже, – пробурчал Тэкс.

Эндри обняла Гвинни и легко поцеловала дрожавшую девушку в обе щеки.

«Она как игрушка, – подумала Эндри, – раскрашенный фарфор. И такой ломкий!..»

Напряжённой, кукольной вышла радостная улыбка у Гвинни. Широко раскрыла она свои голубые глаза, затем закрыла их длинными ресницами и, не говоря ни слова, упала без сознания.

Отец подхватил её. Эндри открыла свою сумку и вытерла куколке лицо одеколоном. Свежие краски сошли, перепачкали платок. Гвинни стала совсем бледной. Но радостная улыбка осталась на её губах. Она медленно открыла глаза.