Подноготная любви

П.: Ты второй раз уже эту фразу говоришь. И интонация какая-то… особенная.

В.: Так… Продолжай работать.

П.: С сердцем всё… Всё?.. Ага!.. Всё, не болит больше. Хорошо. Открываю глаза… Уф! Вот тебе и Зина! Один раз-то на неё всего и посмотрел — а столько нахватался. Впрочем, может, если бы и не смотрел, то всё равно всё те же самые штуки от неё и были бы. И не заметил бы, от кого.

В.: Зато она тебя заметила.

П.: В каком смысле?

В.: В таком. Пробудил ты её. Говорит, что вся не своя становится — так ей хочется тебя потрогать. Хоть руки в наручники заковывай.

П.: Что-о-о-о?!?!!

В.: То самое. Много лет, говорит, никто не мог смутить её женского спокойствия — а тут н`а тебе, в больнице! Так влюбиться!

П.: Что-что?!! Это она такое тебе говорила?

В.: Да. Она.

П.: Тебе? Почему тебе?

В.: А кому? Дежурному врачу, что ли?

П.: Тоже верно… И что же ты?

В.: Ничего. А что я должна была сделать?

П.: Не знаю. Но, согласись, ситуация странная. Она же тебя воспринимала моей женой… И тебе же душу изливала. Оно конечно: лежали рядом, ты её подкармливала, в сущности, от тебя одной тепло к ней шло, но… Однако, интересные у тебя должны были быть переживания! Одна-единственная в палате нестарая женщина — и та влюбляется в твоего мужа. Как же я сразу не заметил? Ну и дела…

В.: Ой-ой! Разулыбался! Вы только посмотрите на него! Кот ты! Кот!

П.: Да, улыбаюсь! А что, плакать, что ли? А что касается кота, то я… Да что ты такое говоришь!

В.: То самое! А то, пожалуйста, возвращайся, она там тебя ждёт. Женщина состоятельная. Приятно-то как ему, надо же!

П.: Послушай, я, конечно, после твоего возвращения никак не успокоюсь, восторженный, соображаю слабо, но не настолько, чтобы не заметить некоторую несообразность: ты была предана твоей сопернице. Это неестественно. А меня ты уничтожала.

В.: Потому и уничтожала.

П.: Ах, иуда. Это была как бы не ты. Но ты допустила. Это значит, что какой-то корешок зла в тебе остался.

В.: Оставим. Про кота беру обратно.

П.: Ты не подумай, я не спорю: мой недостаток — самолюбование, прихвастнуть опять же… Ну так у кого нет выкрутасов? А что лучше: самолюбование или подпадать под зависимость от разных Зин?..

В.: Всё, проехали.

П.: Ладно… А что ты чувствовала, когда она тебе признавалась в том, что в меня влюбилась?

В.: Ну-у…

П.: Первое чувство?

В.: Первое? Приятно.

П.: Знай, дескать, наших! Да?

В.: Кот ты!

П.: Милая, да разве кто может мне быть нужен, кроме тебя?.. Да и вообще, чудеса какие-то: повадились в меня влюбляться эти самые со своим металлом… Проходу нет от этих экстрасенсорш-целительниц! Просто замучили! Стоит где появиться, так сразу…

В.: Бедная я, несчастная! И как только мне жить дальше!? Я уж чувствую, что мне с тобой придётся претерпеть! Больница — ладно! В Хаббард-центр придёшь — так от посетительниц до сотрудниц! Но ведь и в церкви тоже! Казалось бы: такое место — церковь. И день святой, а не успела руку твою отпустить, не успела отвернуться — тут как тут! В лучшем случае, делает вид, что вопросы задаёт, а то и вовсе по-простому… Я этой Зине так и сказала: бабы попросту липнут!

П.: Всё. Пора завязывать.

В.: С чем?

П.: С психоанализами и психокатарсисами. А то совсем в биогиганта перекуюсь! А ведь раньше так не было! То есть бывало — набрасывались, но ведь не в такой же степени! И чего им только не хватает?.. А когда она тебе в первый раз призналась?

В.: Да сразу же. После твоего первого ко мне посещения.

П.: Сразу… Ну, бабы! Ну, бабы!.. И ты всё знала! И мне ни единым звуком! В кресле разложила и пытать: что там у меня внутри от Зины осталось! Абсолютный контроль своего мужчины! Ну ты и… Ну ты и… женщина!

В.: Преувеличиваешь.

П.: Ты ещё смеешь шутить?!

В.: Абсолютный контроль! Кто бы говорил! Это я, наивная, всё тебе сны мои рассказывала, не знала, что ты их умеешь прочитывать. А кто невестку мою, Олю, проверял, как её подсознание на меня реагирует? А кто других насчёт меня проверял? Этим, между прочим, ты очень меня обидел.

П.: Обидел? Так ты же гордиться можешь: так не проверяют даже в секретных службах. Ты не обижайся. Войди в моё положение: я уже сам себе не доверяю. А как мне было убедиться: подавляющая ты или нет? Тоже ведь влюбилась? А до сих пор это мне кроме неприятностей ничего не доставляло. Но и ты можешь меня на чужих подсознаниях проверять, я не против. Пожалуйста! Я не думаю, чтобы тебе был нужен такой человек — близкий, — который от тебя хоть что-нибудь скрывал. Я имею в виду нечто существенное для взаимоотношений.

В.: И всё-таки…

П.: То-то я смотрю, что ты, после того как из больницы выписалась, вроде как уважительней стала ко мне относиться.

В.: Это не из-за Зины. Я… Ты… Это из-за другого. А из-за чего — не скажу. А вообще-то ты выдумщик! Писатель!

П.: Может, я и выдумщик, но рассказываю всегда так, как и было на самом деле. Но, как бы то ни было, стрелой в сердце — это не шутка. Да ещё когда сверху капканом застёгивают, чтобы незаметно было! И что они так на меня повадились? А?

Глава пятьдесят четвёртая

Характерная деталь

Рукопись своего рассказа «Дьявол» Толстой прятал в обивке кресла — от своей непомерно ревнивой партнёрши. Прятал до времени посмертных изданий. Но он был уже стар, и ждать их оставалось недолго. А что делать автору этой книги с тем, что ещё в большей мере достойно обивки кресла, если автор всего лишь в том возрасте, в котором Лев Николаевич работал над «Войной и миром»? Ждать посмертных изданий в таком возрасте не стал бы даже Толстой. Так что, не взыщите… Единственное незавершённое дело великого Льва Толстого надо довести до конца.

* * *

П.: …Сколько себя помню — иначе как в крепкой дружной семье верным мужем я себя не мыслил. Совсем не в такой семье, как у моих родителей. Естественно, что всякий союз был навсегда. Но на удивление из раза в раз оказывался в положении, которое называют любовным треугольником. Причём всегда одного и того же качества.

Нет, я не наставлял рога никому и никогда (разве что по незнанию), хотя такие предложения мне делали жёны, пожалуй, всех моих знакомых. Из десятков семей! Подчёркиваю — знакомых, не друзей. Но, несмотря на такой, казалось бы, успех, в треугольниках всегда уходили не ко мне, а от меня. И только с жизненным опытом понял, что, как бы женщины ни отличались друг от друга внешне или своим образованием, с любой из них у меня всегда воспроизводился, в сущности, один и тот же тип взаимоотношений: подбирал какую-нибудь растрёпанную (или, наоборот, очень аккуратненькую), она рядом расцветала, а потом — бац, треугольник, она уходила, быстренько вновь становилась ободранной или лихорадочно оживлённой. Так ей было лучше… Да, всякий раз одно и то же: вначале лихой кавалерийский наскок очередной офицерской дочки, утрата ею фригидности, а потом… потом как-то разом я из их памяти исчезал. Забывали ещё до разрыва. Не так, как обычно показывают в кино: трагические расставания, слёзы и истеричные сопли, а… Просто забывали. Обидно всякий раз было… Упорно напрашивался вывод, что я хуже других… Но если так, если хуже, то чем? Естественно, для того, чтобы это понять, я присматривался к тем мужчинам, к которым от меня уходили. И выяснялось, что всякий раз предпочитали мужчин, которые, с точки зрения словесно возвещаемых в нашей культуре ценностей, мне многократно уступали. Во всех смыслах. В мускульном. Интеллектуальном. Физиологическом, — я имею в виду не только потенцию, но и внешность тоже.

К примеру, женщины как заведённые повторяют, что им нравятся мужчины высокого роста. Пожалуйста — в строю стоял одним из первых. Широкие плечи, говорят, нравятся? И это — пожалуйста. Следующий после максимального размер пиджака. Сила? В прошлом борец. Второй полутяжёлый вес. Образование — высшее, язык неплохо подвешен, начитан, приключений жизненных — море, есть о чём рассказать. Не изменяю. Не пью. Курил — бросил. Деньги зарабатывать умею. Руки — ювелира. Опять же, выражаясь языком В., — оранжевый. Это я про половую чакру. Но уходят! Чего-то, значит, не хватает. Но чего?