Подожди, я умру – и приду (сборник)

Противная тетка, но квартирка у нее была загляденье. Воплощенная мечта сургутчанки. Единственный минус – в этом доме были очень высокие подоконники. И зеркала почему-то висели высоко, словно для баскетболистов. Алуся представила себе, как мелкокалиберная хозяйка прыгает перед зеркалом с помадой, и рассмеялась. Где-то в комнате заклекотала птица в клетке.

– Снимайте всю одежду. И обувь тоже, – командовала хозяйка. Губы у нее от злости давным-давно съехали набок.

Сургутчанка, к которой Алуся, несмотря ни на что, уже прониклась всей душой, глянула на нее искоса и спросила:

– А парик оставить можно?

Они хохотали в подъезде еще минут пятнадцать после того, как хозяйка выставила их прочь. Алусе-то должно быть не до смеха – больше предложений в агентстве не было.

И в этот же самый вечер позвонила Мура, сказала, что в том же доме, где живет тетка с птицей, выставили квартиру на продажу. Идентичной планировки, и окна во двор, как хотела сургутчанка. И подоконники нормальные. У квартиры два хозяина, братья – один живет в Лангепасе, другой в Полазне.

«Наши люди, – подумала Алуся. – Хорошая аура в приложение к хорошей квартире».

– Завтра с нами свяжется контрагент, – зевнула Мура на прощанье и отключилась.

Алуся при слове «контрагент» загрустила. С ними всегда больше проблем, чем с клиентами. Каких уж только она не повидала…

И наутро действительно был звонок:

– «Елизавета»? Здравствуйте. На проводе Лангепас.

– Приятно познакомиться, Алла.

Правда, оказалось приятно. И знакомиться, и работать, и не только. Сургутчанка уже через два месяца получила документы на квартиру и попросила Алусю помочь ей с вывозом чужих вещей. Брат из Полазны вообще не приехал, брат из Лангепаса получил деньги и даже не зашел в дом, где жили его родители и он сам в далеком детстве.

Алуся попросила симпатичного контрагента (про себя она звала его исключительно Лангепас – это подходило ему больше родного имени) оказать ей услугу – разделить расходы по вывозу пополам. Он не только согласился, но и сам приехал помогать, с грузовой машиной и двумя молчаливыми парнями, почему-то в пиджаках, как у похоронных агентов.

– Они и есть похоронные агенты, – любезно пояснил Лангепас.

Ангелы смерти с трудом выволокли из дома пианино «Элегия» – клавиши у него были старые, в шрамах, похожих на послеродовые растяжки. Потом вернулись за креслами, шкафом, столом. В комнате оставалось всё меньше вещей. И всё больше возможностей.

– Дальше мы сами, – сказал Лангепас, и похоронные, взяв мзду, отбыли прочь.

– Агентство «Врата в рай», – прочитала Алуся надпись на борту машины. Курила у окна, смотрела, как уезжает старая мебель. Лангепас подошел сзади, обнял ее так, что она забыла, как дышать.

Потом они разбирали стенные шкафы, увязывали в пачки старые журналы, ветхие бумаги. Никому не нужные характеристики, результаты медицинских анализов, письма. Книги были сложены стопками – технические словари, Ленин, «Домашнее приготовление тортов, пирожных, печенья, пряников, пирогов» и случайно загулявший с этой компанией Лев Николаевич Толстой.

– Лев Николаевич Толстой учил добру народ простой, – процитировал Лангепас.

– Над седой равниной гор гордо реет Максим Гор, – отозвалась Алуся.

– Только не говори мне, что и ты в юности красила досочки со стариком Букашкиным.

– Что ты! Я рисовать вообще не умею. Зато люблю смотреть, как рисуют другие. А еще у старика Букашкина однажды пропала губная гармошка, и он подумал на меня.

Лангепас развел руками.

– Ты вошла в историю. А гармошку-то правда стащила?

– Нет. Но я тебе признаюсь, был случай, я украла в ресторане десертную вилочку. Очень уж она была красивая.

– Кстати, о вилочках. Давай закончим с этим разором.

Лангепас открыл очередной стенной шкаф, оттуда водопадом хлынули бумаги, тетради, фотоснимки, открытки, журналы – совсем уже несусветной старины.

Алуся подняла с пола древний журнал «Модный свет», из него выбежал недовольный таракан. Риелторы тараканов не боятся.

– «Модные осенние и зимние шляпы делаются из плюша, – читала Алуся вслух, пока Лангепас паковал журналы стопками. – Из больших круглых фасонов в моде, кроме Рубенса, Вандика, Гэнсбороу и Монсиньоре, и особенно “иезуитская шляпа” со смело отогнутыми полями». «Майский жук из стекла в моде для украшения бантов и шляп; иногда он просто накалывается на шляпу, без банта и цветов, так – без всякой видимой цели». – Как думаешь, это антикварная ценность?

– Безусловно. Надо связаться с владельцами. Но если ты хочешь прихватить парочку в придачу к той вилочке и гармошке старика Букашкина…

Алуся треснула Лангепаса пыльным журналом по голове:

– Я не брала гармошку! Сколько можно повторять! Смотри, здесь открытки. Старые.

Открытки были ровно столетней давности. «Открытые письма», точнее сказать. В этом была определенная смелость – отправлять открытой почтой признания, приветы и прощания. Большая часть адресована некой m-lle Худобедовой, проживавшей в Санкт-Петербурге.

«Дорогая Белочка, я от тебя не получила открытки, но считаю своим долгом написать тебе. Вероятно, очень уж тебе весело, что нас позабыла, но надеюсь, что еще напишешь, и напишешь подробнее, где бываешь, что делаешь и как тебе нравится всё окружающее. Здесь нет ничего интересного, чтобы написать. Крепко целую тебя.

Бабуся».

Имя отправителя – Изабелла Тиграновна Спандунянц.

Лангепас тоже забросил работу, листал вместе с ней журналы и читал открытки до ночи. Илона позвонила раз пятьсот, мама Лена прислала целый пук злобных смс. Но им было не до собственных живых родственников – куда интереснее с мертвыми чужими. Кругом роились тени. Полноватая женщина в шляпе, с трогательными усиками – Изабелла Тиграновна, тоскующая без любимой своей Белочки. Неловкий Юрий Глебович, признающийся в любви одной открыткой и требующий прислать «полотенцы» в другой.

«Милая моя ненаглядная голубушка Белочка! Солнышко мое пресветлое! Царица моя любимейшая! Была сначала маленькая надежда увидеться с тобою сегодня. Всё думал, вот-вот Ты придешь. Все свои глаза проглядел, поджидаючи Тебя. Теперь уже 1/2 девятого, Ты не придешь. Думал, что в окно поглядишь, но нет тебя. Белла милая! Я буду лучше, я буду стремиться быть всегда достойным Твоей любви.

Твой весь навеки, любящий тебя без конца.

P.S. Милая! Пишу в лавочке против Финл. вокз. Очень неудобно писать. Не обижайся поэтому на поправки».

Еще были Серафима Худобедова, которая «без гроша, но держит фасон», и Оль-Оль, вынужденная уехать в Томск и отказаться от женских курсов, но, подумать только, желает юной Худобедовой много смазливых поклонников. А Евгений Чириков? Студент в мышлении поздравляет Белочку с Великим днем ее ангела и желает ей встретить еще много таких дней. А также передает свое «стремление к ихнему вниманию Анне Петровне и Володе».

Открытки были не рисованные, а с подкрашенной фотографией на обороте. Тогда это было модно – прислать не рисунок, карточку. У красавиц-моделей сплошь темные кудри и пухлые шейки.