Подражание королю
Шрифт:
— Нет! — завопил я.
— Почему? — изумилась Сабина. — Мне это не трудно, они привыкли к моим чудачествам. Знаете, Егор, я даже немного по ним соскучилась…
— Не нужно звонить, — твердо сказал я и добавил:
— Не волнуйтесь, с ними все в порядке.
Я понимал, что Сабина не из тех натур, которым серьезные вещи сообщают эзоповым языком, но тем не менее, набравши воздуху, буркнул:
— Как вы себя чувствуете?
— Нормально. А почему вас это так волнует, Егор? — подозрительно спросила она.
— Я рад, что вы в добром здравии, Сабина Георгиевна… Однако не далее как
— Кто? — Она сузила глаза. — Каким это образом?
— Ваша семья.
— И где же, собственно, мой прах, так сказать, предали земле?
— В крематории.
— Так я и знала, — презрительно прокомментировала Сабина. — У них ума не хватило на что-нибудь другое. А ведь я им говорила… Впрочем, получив урну, можно отвезти ее на католическое кладбище в Браславе…
— Сабина! — застонал я.
Мы в упор посмотрели друг на друга.
— Что там происходит, черт возьми?
— Я не знаю.
— Так узнайте!
— Как? — воскликнул я шепотом. — Все соседи об этом только и толкуют.
Плетневы в трауре.
— Неужели это правда? — До нее наконец-то начал доходить смысл моего сообщения.
— Правда, — вздохнул я.
— Вот так история! — Меня привела в восхищение ее сардоническая ухмылка. — Я так боялась, что мне отрежут голову, а меня взяли и самым банальным образом сожгли. У вас найдется сигарета?
Мне невыносимо хотелось курить, но я опасался, что, если дам Сабине сигарету, это не пойдет на пользу ее аритмии. Она тут же прочла мои мысли.
— Спустимся в больничный двор. Там небольшой садик, — шепнула она. — На первом этаже мне выдадут на время прогулки куртку и кроссовки. Так все здесь делают. Возьмете Степанов ошейник, а я дам вам денег…
Сабина прихватила свой костыль, и я, сунув пакет с бананами, апельсинами и лимоном в тумбочку, повел ее по лестнице вниз. Там, в комнате, примыкающей к раздевалке, мы получили под расписку ее одежду. Сбрую Степана я спрятал в свою сумку.
В садике мы нашли свободную скамью и присели. Небо еще больше затянуло, было сыро, но, слава Богу, безветренно. Сабина тут же схватилась за сигарету.
— Может, вам нельзя? — робко предположил я, на что она резонно ответила:
— Теперь мне все можно! С минуту мы молча курили.
— Эх, — мстительно произнесла Сабина, — если бы я знала, что мне предстоит так бесславно умереть, я бы такой фейерверк устроила напоследок!..
— Вы думаете, это Павлушина идея? — перебил я Сабину.
— А чья же еще? Павел Николаевич всегда предпочитал выдавать желаемое за действительное. Я, конечно же, мешала его грандиозным планам… Кого же все-таки он кремировал вместо меня? Скажите, Егор, у нас в городе легко купить труп?
— В принципе, сейчас такое время, что все возможно… Но ведь мы запросто можем вывести вашего зятя на чистую воду. Прямо сейчас.
— Представляю его физиономию, когда я появлюсь на пороге, — усмехнулась она. — Нет, дорогой мой, этого никак не следует делать. Женечка сойдет с ума.
Как бы она, дурочка, ни была рабски привязана к своему мужу, ей, вероятно, было больно хоронить мать. Надеюсь, это так и было. Давайте лучше спокойно посмотрим, что он предпримет дальше. У меня есть еще несколько дней.
Она
неожиданно легко поднялась, сбросила куртку, вывернула ее и на подкладке ногтем поддела какую-то нитку. Я не удивился, увидев в руках Сабины плотную пачку долларов.— Лагерная школа, — сказала она. — Возьмите эти деньги и спрячьте у себя. Так как вы не сможете проникнуть в мою комнату, купите мне из них пару футболок, теплые носки, комнатные тапочки, полдюжины носовых платков и новый спортивный костюм пятидесятого размера. Все принесете вечером. Обменяйте сорок долларов на рубли и оставьте мне. Далее. Принесите книг. Возьмите деньги на еду… Да, и купите бутылочку вина, не сухого. Какой-нибудь там мадеры.
Копченую курицу и сыру. Торт «Делис».
— Зачем? — изумился я.
— У меня возникла мысль сегодня вечером вместе с моими однопалатницами устроить поминки. Отличный обычай.
— И кого же вы собираетесь поминать? — ехидно осведомился я.
— Делайте что ведено, — произнесла Сабина, застегивая куртку. — И вот что: купите Степану мяса. По утрам он привык получать хоть немного свежей говядины.
— Уже сделано.
— Прекрасно! — воскликнула Сабина. — А теперь идите. Да, Ежи!
— Что?
— Вы знаете, дорогой, убийца всегда унижает свою потенциальную жертву.
— Догадываюсь.
— Когда появляется примитивный ужас перед насилием, исчезает другой таинственный страх — перед самим бытием… Ладно, проводите меня. — Сабина зябко повела плечами под своей курткой и, грустно усмехнувшись, взяла меня под руку. — Всегда ненавидела это беспомощное бессилие в себе, — проговорила она. — И кого, спрашивается, я так боялась?
Мы возвратились в корпус, а уже через десять минут я несся по городу, скупая подряд все по Сабининому списку. Добравшись домой, я соорудил себе бутерброд, снова заварил крепкого чаю, и мы со Степаном перекусили, прежде чем выйти погулять.
Я заметил, что настроение у пса заметно упало. Пришлось объяснить ему ситуацию и заверить, что он непременно получит обратно свою хозяйку через несколько дней.
На улице сеялся дождь, и мне пришлось снова мыть страдальца. Затем для поднятия настроения я предложил ему кусок «Делиса», от которого Степан высокомерно отказался и ушел под кресло в комнату.
Я позвонил в прокуратуру и фальшивым голосом попросил позвать к телефону Людмилу Цимбалюк.
— Ну как?
— Работы много, — пожаловалась она. — О тебе и не вспоминали, приехал из Москвы какой-то генерал.
— Неужто поймали?
— Куда им… Бедная девочка, я видела снимки и набирала заключение судмедэксперта. Он ее даже пальцем не тронул. Просто отделил голову и поставил на видное место.
— Люся! Приходи ко мне, только попозже. Степан тоскует. Я оставлю ключ на вахте.
— Нет, Егорушка. Меня отвезут домой.
— Жаль, — вздохнул я. — Тогда пока, детка.
— Привет Степану, — сказала моя однокурсница и повесила трубку.
Я решил вздремнуть под дождик. Затем в третий раз вывести пса и уж тогда отправиться к Сабине. Все, чего я хотел, — дождаться, чтобы больные угомонились и Сабина не затевала намеченный сабантуй. Потому что, помимо нас двоих, о том, что учудил ее зять, никто знать не должен.