Подруги Высоцкого

Шепитько получала массу писем. «Я таких писем никогда не читала, – говорила она. – И по пониманию искусства, и по рассказам о жизни. Из них видно, как велика у людей потребность в духовной жизни, в напряженной духовности. Людям нужен человек, с которым они могли бы поделиться размышлениями, чувствами, исповедоваться перед кем-то. И получилось, что исповедуются передо мной… Сколько людей мучаются, что не проживают себя до конца. По этим письмам можно было создать книгу духовной жизни нашей страны. В них есть надежда…»

Отвечая на вопрос германского телевидения о том, хорошо ли она представляет себе свою публику, Лариса говорила: «Полагаю, что чувствую публику, свою и не мою. Вижу глаза людей, которые смотрят картину, слежу за реакциями зрителей на просмотре, угадываю, что их волнует и мимо чего они проходят, не откликаясь… Работая над картиной, я беспокоилась, как будут ее воспринимать, и думала, что предназначаю фильм узкому кругу зрителей – интеллигенции, да к тому же пребывающей в том возрасте, когда накоплен немалый жизненный опыт, но я недооценила нашу публику, нашу молодежь. На первых же просмотрах вдруг выяснилось, что фильм затронул сердца и души людей разных возрастов и вне зависимости… от образовательного ценза… Всем, кому свойственна внутренняя, душевная работа, кого не пугает погружение в себя…»

– После «Восхождения» она стала очень знаменитой, – с легкой грустью рассказывал Климов. – А у меня как раз тогда все сильно не заладилось. Первый запуск фильма «Иди и смотри» прихлопнуло Госкино, и я был в стрессовом состоянии. Тяжелейший период в моей жизни. А она летает по всему миру, купается в лучах славы. Успех красит, и она стала окончательно красавицей. Ну, думаю: сейчас кто-нибудь у меня ее отнимет. Хотя и понимал, что это невозможно, не тот она человек. Это был, наверное, самый критический момент в наших отношениях… Я даже ушел из дома – в таком находился состоянии…

Она подумала, что я к какой-то женщине пошел. А я на самом деле жил у Вити Мережко, но Лариса этого так и не узнала. А я не признавался потом. И у нее хватило и мудрости, и сердечности, и любви, и такта как-то меня привести в порядок…

Примерно в то же время Юрий Любимов, которого остро задела партизанская проза Василя Быкова, придумал для Театра на Таганке сценическую композицию, объединив повести «Сотников» и «Круглянский мост». Спектакль «Перекресток», к сожалению, не стал безусловной победой Любимова и продержался в репертуаре чуть более одного сезона.

На сцене Таганки роль Рыбака поочередно исполняли Феликс Антипов и Юрий Смирнов. Владимир Высоцкий в спектакле участия не принимал.

«Смерть тех из нас всех прежде ловит…»

Говорят, Лариса Шепитько была мистиком. Она верила в реинкарнацию, переселение душ. Казалось, Всевышний дал ей уникальную возможность заглядывать в свое прошлое.

Путешествуя вместе с Элемом по Чехословакии, они из любопытства посетили старинный замок. Едва войдя в главный зал, Лариса остановилась и сказала: «Я здесь уже была». Она мгновенно узнавала все предметы, всю мебель, расположение комнат, предваряя рассказ экскурсовода, видя то, что не было видно сразу. Указала на стол: «Здесь играли в покер». Со стола сняли скатерть, и под ней действительно открылось зеленое сукно. В фамильной галерее Климов в изумлении увидел на стене портрет жены в платье XVIII века. Хозяйка замка, герцогиня, была неотразимо похожа на Ларису. Все происходящее напоминало фантасмагорическую экскурсию в прошлую жизнь…

Лариса утверждала: «Вера может быть наивной, прекрасной, возвышенной, но во что верить, вот вопрос не хуже гамлетовского. Для меня долго был главным вопрос – кто в центре? Бог? Человек? Наше движение по жизни усеяно, как песком, малыми компромиссами, малыми уступками и сделками с совестью. Но в любую минуту эти песчинки могут стать горой, которая раздавит нашу нравственность и уничтожат душу, а с ней и бессмертие. Вот почему я верю в христианство – покаяние, в той или иной мере, очищает душу, не давая песчинкам превращаться в глыбы каменные».

В последние годы тема смерти Ларису притягивала как магнит. В «Восхождении» финальной сценой стала массовая казнь. Затем она собиралась ставить картину по сценарию Войновича «Любовь». Несмотря на название, у фильма должен был быть кровавый финал – разъяренные деревенские старейшины убивают молодых влюбленных – девушку и юношу…

Но так она видела жизнь и не отступала от своих взглядов: «Когда искусство приближается к вечной проблеме жизни и смерти, все мы, писатель, читатель, художник, зритель, становимся особенно внимательны: в мире нет важнее загадки, нет ничего важнее мысли о человеческом предназначении… Нечасто задаются вечными вопросами, но тем более хотелось нам, отважившимся, прикоснуться к волнующей тайне человеческого бытия.

Великие мыслители и творцы напряженно размышляли о смысле жизни, о неотвратимости смерти, о гибельных мгновениях и о залогах бессмертия – во все времена для художника это были задачи самые ответственные. Но верно ли поступали мы, сегодняшние, отдавая прерогативу в столь масштабных размышлениях Шекспиру, Пушкину, Достоевскому, Толстому, Баху, Бетховену, коль скоро нам выпала возможность на современном материале, в подробностях неостывших жизненных условий поставить все тот же, не оставляющий людей в покое, вновь и вновь возникающий перед ними (перед нами) вопрос – значит, выполнить эту работу было нашим долгом перед миром и перед собой. И значит, на нашу долю досталось не просто ответственное, но поистине нужное и прекрасное дело».

В 1978 году, находясь в Болгарии, она посетила прорицательницу Вангу. Та говорила ей о скорой смерти, предостерегала, что особенно опасным для Ларисы будет лето следующего года. Так и сказала: «Лето и машина». Услышав ее слова, Шепитько в тот же день вместе со своей болгарской подругой, режиссером Веселиной Геринской отправилась в храм на Шипке, долго молилась, а потом взяла клятву с Веселины, что в случае ее смерти подруга позаботится об Антоне…

По возвращении из Болгарии Лариса случайно встретила в Доме кино своего старого институтского приятеля Леню Гуревича.

– Привет! – сказала она. – Знаешь, я скоро умру.

Сказала, как всегда, на бегу, на лестнице: опаздывала на чью-то премьеру.

– Не дури! – рявкнул Гуревич тоже на бегу. – Что за блажь?!

– Я серьезно, мне Ванга предсказала.

– Больше слушай! – окончательно рассердился Гуревич. – Посмотри, на тебя все оборачиваются: молодая, красивая!

– Ты же не веришь, – как-то грустно усмехнулась она.

* * *

– Валентин Григорьевич?

– Да, это я.

– Вас беспокоит кинорежиссер Лариса Шепитько. Я хотела бы с вами встретиться, обсудить вопрос экранизации вашей повести «Прощание с Матёрой». Она меня очень заинтересовала. Где и когда возможна наша встреча?.. Хорошо, я буду…

«Мне захотелось познакомиться с Распутиным, – говорила Лариса, – заглянуть ему в глаза, увидеть: он это или не он? Правильно ли я его понимаю. Может быть, есть в нем что-то такое, что созвучно со мной. Мы с ним встретились, и я поняла, что он – это он. И он дал мне моральное право не бояться отступать от повести, применить ее к себе, к кинематографии…»