Подрывник

— Что, что с ним?! — с ходу заговорила она, разматывая на шее кашне. — Кто его убил? Кто у вас главный в опергруппе?

— Вы дочь Василия Егоровича? — догадался Колодников.

— Да, Валентина Васильевна.

— Увы, Валентина Васильевна. Похоже, что ваш отец сам наложил на себя руки.

Она покачала головой.

— Нет, он не мог такого сделать. Он всегда осуждал подобное слабоволие.

— Увы. Мы не нашли ни на нём, ни в комнате, никаких следов насилия.

Они прошли в комнату. Юрий, не очень весело, но последовал за ними. Тело старика, слава богу, уже сняли и даже прикрыли на полу простынкой. Астафьев ожидал от дочери покойного истерики, слез, рыданий. Но она решительно сорвала с тела простыню, несколько минут рассматривала перекошенное лицо отца. Потом она выпрямилась, и, словно проглотив ком, спросила: — Он оставил предсмертную записку?

— Нет, мы ничего не нашли.

— Не может быть. Он должен был хоть что-то мне написать!

После этого Валентина осмотрела комнату, и спросила нечто, совершенно невпопад.

— А куда вы дели цветок?

— Какой цветок?

Она показала рукой на подоконник.

— Тут стоял огромный такой цветок, индийский лук называется. Отец его очень любил. Когда у него начинали болеть суставы, он рвал листья и натирался ими. Говорил, хорошо помогает от артрита.

— Может, он его выбросил? Или отдал кому, — предположил Потехин.

— Я была тут всего три дня назад, он стоял на своём месте. Отец очень им дорожил, всегда сам пересаживал, поливал.

— Ну, это не столь важно… — начал Потехин.

— Нет, важно! — отрезала Валентина, и сделала нечто, удивившее всех. Она встала на колени, и заглянула под диван. Астафьев машинально отметил, что в такой позиции эта женщина смотрится гораздо привлекательней.

— Вот! — торжествующе возвестила она. — Вот же земля и осколки!

Она запустила в узкую щель под диваном руку, и в самом деле выгребла из-под дивана несколько небольших осколков светло-коричневой керамики, и чёрные крупинки земли.

— Вы, прямо таки, как следователь, — пошутил Потехин.

— А я и есть следователь, — отрезала девушка. — Следователь прокуратуры Железногорска Валентина Серова.

Она достала из сумки и показала им свои документы. Все невольно подтянулись. Так всегда бывает, когда к провинциалам приезжали коллеги из областного центра.

— Нужно посмотреть, давно разбился этот горшок, или нет, — предложила она. — Диван надо убрать. Вы его сняли? — Обратилась она к криминалисту.

— Да, конечно, — ответил Сычёв.

— Нужно поднять его, — настаивала Валентина.

— Ну-ка, Юра, Володя — поднимите-ка этот диван, — велел Колодников.

Астафьев и Фортуна дружно взялись за две стороны и приподняли диван. Серова была права — земля и осколки керамики занимали весьма обширное пространство. Но, кроме земли и осколков там было ещё кое-что — большой лист бумаги. Андрей сделал знак Сычёву, тот поспешно достал из своего дипломата пинцет, и подцепил им листок бумаги. Он положил его на стол, и Колодников первый прочел строчки, написанные в правом углу бумаги: "В Комитет государственной безопасности". Затем писавший зачеркнул эти слова, и ниже попробовал написать нечто другое: "В Федеральную Службу Безопасности". Больше на листе не было ничего.

Глава 4

Нужного ему автобуса не было чересчур долго. Кижаев, не по погоде вырядившийся в свой светлый плащ, поднял воротник уже не для форса, лишь бы согреть замерзшие уши.

"Вот балбес, — думал он, тщетно борясь с дрожью организма. — И надо было мне этот плащик одеть, нашел перед кем выпендриваться, пред этой дурой в бигудях!"

Игорь невольно вернулся к сегодняшней его неудаче. Всю сознательную жизнь щуплого Кижаева словно на аркане тянуло к женщинам атлетических комплекций. Наташа в этом случае была просто идеалом: на голову выше Игоря, с мощной грудью, крепкими бедрами и отдельной, двухкомнатной квартирой. Два их первых свидания сошли вполне благополучно. Кижаев уже начал было подумывать о дальнейшей совместной жизни, но в этот день Наташа встретила его уже хорошо поддатой и во всей красе показала свой торгово-нахальный характер. Они разругались в усмерть, и чтобы избежать рукопашной "с превосходящими силами противника", Игорь поспешно оставил "поле боя".

"Что за сволочная эта женская порода, мало им просто иметь дома мужика, так нет еще обязательно надо держать его под каблуком. Самое хреновое, что и без них никак обойтись нельзя", — к такому выводу пришел Кежа.

Философские рассуждения Кижаева прервало появление долгожданного автобуса. Ввинтившись в плотную толпу на задней площадке Игорь машинально продолжал думать о своём. На днях ему стукнуло тридцать семь, и "старый Альбатрос", так иногда величал себя «Кежа», всерьез начал подумывать обзавестись семьей. Он хорошо представлял себе будущую половину семейства: рослую, в его вкусе женщину лет на семь моложе себя, хозяйственную, спокойную, можно уже с ребенком. Это устраивало его, тем более, что о пеленках и подгузниках Игорь мог думать только с содроганием души. Наташа в этом смысле представлялась идеальным вариантом — и квартира, и сын семи лет, но — увы! Кижаеву по жизни не везло с женщинами. Не то чтобы он не пользовался у них успехом, скорее наоборот, но все эти "лав стори" кончались для Игоря большими жизненными катаклизмами, после которых ему иногда приходилось "делать ноги" не только из одного города в другой, но и с одного материка на другой континент.

Народ потихоньку рассеивался, вскоре его даже перестали толкать, и прямо перед собой Кижаев заметил молодую девушку, скорее даже девчонку, невысокую, в короткой кожаной куртке, с непокрытой головой. По привычке старого ловеласа Игорь сначала оценил крепкие, красивые ноги в тёмных колготках, потом перевел взгляд на лицо. Девица стояла к нему в полуоборот, и Кижаев видел только ее профиль. Курносая, с аккуратным, миленьким лицом она покосилась в его сторону большими темными глазами и тут же, отвернувшись, уставилась в окно. Волосы у ней были отпущены чуть длинней, чем у пацанов, но при этом были уже подкрашены, и сочетание черного и красного цвета показалось Кеже неестественным. Небольшой кожаный рюкзачок на спине подтверждал, что юное создание ещё посещает школу.

"Ёжик, — подумал Кижаев. — Обычный ёжик".

Ёжиками Игорь называл подобных молодых девчонок, словно сотканных из юности, взбаламошнности и странной, непонятной ему агрессивности. На время он забыл о девице, и когда освободилось место, Кижаев прошел вперед, сел, и уставился в темное окно.

За двадцать лет его отсутствия в родном городе почти ни чего не изменилось, и он даже в темноте узнавал улицы и кварталы столь памятные по его бурному детству. Кривов остался тихой провинцией, население за эти годы даже не выросло, а сократилось со ста тысяч, до восьмидесяти. Игорь, после его удачной операции с золотом, мог выбрать для своего постоянного места жительства любой другой город России, но его нестерпимо потянуло сюда. Сюда, на родину, к немногочисленным, оставшихся живыми родственникам, к заливным лугам и птичьей охоте, рыбалке по многочисленным протокам Лугов, к запаху поздних, антоновских яблок, каждый раз неумолимо возвращающий его в детство.

На одной из остановок в автобус ввалились два молодых парня, одетых по-инкубаторски однообразно: в кожаные турецкие куртки, норковые шапки не по размеру, висящие на ушах. Даже короткой стрижкой и худобой они походили друг на друга. Немного поскандалив с кондукторшей, они все-таки заплатили за проезд и прошли на заднюю площадку. В автобусе было тихо, и Кижаев невольно слышал все разговоры с задней площадки.

— О, кого я вижу! — преувеличенно восхищенно воскликнул один из парней. — Лола, откуда это чапаешь?

— От верблюда, — нехотя ответил чуть хрипловатый девичий голос и Кижаев понял, что отвечает как раз та самая девчонка, больше на задней площадке ни кого не было.

— Лолик, не хами, — игривым тоном продолжал парень. — Я слыхал, тебя Серёга кинул?

— Это не он меня, а я его кинула, — явно окрысилась девчонка.

— Да ну ты не гони — ты его кинула, — в голос заржали оба парня. — Таких перцев, как Серёга не бросают.

Все эти разговоры показались Кижаеву неинтересными, он снова задумался о чем-то своем. Из этого философского раздумья его вывели звуки донесшейся с задней площадки драки.