Подселенец

— Вон они, — прошипел меж тем Азат, — сколько ж их, мама моя…

Действительно, среди обступивших поляну деревьев смутно замаячили какие-то неясные тени. И их было много. Очень много.

"Не меньше роты, — прикинул намётанным взглядом Граевский, — и как подобраться-то ухитрились. Только вот… Да что это за чертовщина, в конце-то концов?!"

Действительно, было чему удивляться. Медленно надвигающиеся из темноты силуэты, похоже, вообще не имели никакого понятия не то что о строе, но и об элементарной боевой тактике. Просто тупо пёрли напролом через кустарник, создавая столько шума, что и глухой бы проснулся. Даже и не думая скрываться, они в полный рост выходили на опушку.

— Батька, — почти над самым ухом раздался сдавленный сип есаула, — батька, а ты в бога веруешь?

Граевский только головой мотнул в ответ, уже и сам боясь поверить в то, что видит.

— А в чёрта? — не отставал Колыванов. Граевский давно заметил, что перед серьёзным боем тот начинает болтать без умолку. Да и ладно, лишь бы в схватке не подвёл, а вот этого за казаком пока не водилось. — Потому как, сдаётся мне, — продолжал бубнить есаул, — не божеское это творение — то, что мы сейчас видим. Ты ведь то же, что и я, видишь, а, батька?

Граевский уже видел и не хотел верить. Многое, ох, многое привелось ему повидать за без малого десять лет непрерывных боёв и нескончемой стрельбы. Жёлтое марево германских газовых атак, железных гусеничных монстров, плюющихся огнём, целые аллеи из повешенных соратников, забитые доверху трупами колодцы в сёлах. Видал он умерших от голода, в агонии обгрызавших до костей собственные руки, видал распятых на монастырских дверях штыками монахов, видал сгорающих заживо в собственном превращённом в крепость доме крестьян. Но такого… Такого видеть Граевскому до сих пор не приходилось.

Выходящие на опушку преследователи только отдалённо напоминали людей. Многие уже давно превратились в увешанные остатками меховых одежд скелеты, где-то лишившиеся руки или пары рёбер. Другие, почти свежие, были обряжены в красноармейскую форму, но на людей были похожи ещё меньше, чем почти голые костяки: разбитые пулями лица, вывернутые гранатными взрывами конечности…

— Батька, — прошипел есаул, — вон там, справа, видишь?

Граевский видел. Волоча за собой перебитые осколками ноги, в первом ряду упрямо полз вперёд перепачканный в могильной земле Володька-пулемётчик. За ним угрюмо ковыляла до боли знакомая неказистая фигура верного Поликарпа. Покойники, мертвяки. Но тем не менее они медленно и упорно двигались в сторону остатков отряда Граевского.

— Не раскисать никому, — свистящим шёпотом скомандовал тот. — Если молиться, то очень тихо и про себя. Азат, ты как?

— А нам, татарам, всё одно, — вроде бы спокойно, но с заметной дрожью в голосе отозвался тот. — Только вот думаю, как нам с ними драться-то? Ходють они, конечно, как куклы, но ведь ходють? И куда их бить-то надо? Чтоб они ходить перестали, шайтаны.

Та же мысль занимала и Граевского.

— Крылов, — позвал он.

— Да понял уже, Константин Фёдорович, — отозвался тихий шелест из-за дерева. — Проверить?

— Делай уже, — скомандовал Граевский, — чего спрашивать?

Громыхнул выстрел. Один из передовых костяков, получив пулю в бесстыдно открытый всем позвоночник, просвечивавший через решётку грязных рёбер, вроде как слегка уменьшился в росте, но движения не замедлил. Чёрт!

— В голову попробуй, — посоветовал Граевский.

Грохнул ещё один выстрел. Обтянутый высохшей кожей череп скелета превратился в белесоватое облачко костяной пыли. Секунду-две простояв вертикально, оживший костяк завалился навзничь и больше не двигался. Его место тут же заняли другие.

— Ага, — пробормотал Граевский. — Все усекли? Серёжа, теперь с Володей попробуй.

В ту же секунду пуля из крыловской винтовки пробила окровавленный колтун на голове загребающего перед собой землю трупа бывшего пулемётчика. Тот ткнулся лицом вперёд и затих.

— Все поняли? — не оборачиваясь, поинтересовался Граевский. — Бить только в голову. А теперь, господа, огонь!

Раздался частый град выстрелов. Почти десяток идущих во главе страшного отряда мертвецов осели на месте. С глухим треском превращались в пыль высохшие черепа мёртвых много лет тунгусов, со влажным чмоканьем разваливались головы вчерашних чоновцев. Но остальные продолжали переть вперёд как ни в чём не бывало. Много их было, очень много.

— Офицер!!! — раздался из-за спины истошный вопль, и Граевский, обернувшись, наткнулся на бешеный вытаращенный взгляд Глодова. — Батька, как там тебя, Грай, маму твою! Руки развяжи нам! Не продам, не ссы, а подыхать, как курёнку, неохота!

Граевский колебался лишь мгновение, после чего коротко кивнул есаулу. Тот скользнул к двум связанным пленникам, и через секунду те уже облегчённо потирали освобождённые от верёвок руки. Точнее, потирал только товарищ Егор, Глодов же моментально метнулся к забытому впопыхах Азатом у костра тяжёлому топорику. После чего присел возле Грая.

— Не остановим мы их, — опытным взглядом оценив ситуацию, сообщил он Граевскому, — в рукопашную придётся. Твои-то как, сдюжат?

— Увидим, — как равному, ответил Константин. — Медленные они очень, — Граевский, понятно, говорил о мертвяках, — может, и есть шанс. Сейчас ты, есаул и Азат в прорыв пойдёте, а я… Есть у меня один сюрприз.

Глодов кивнул.

— Командуй.

Отряд мертвецов меж тем медленно, но верно, оставляя за собой многочисленные недвижимые тела, приближался к поваленным стволам, за которыми засели остатки отряда. Пули Крылова и Азата разили без промаха, но нападавших меньше как бы и не становилось.

— В рукопашную!!! — дико, сам себе удивляясь, заорал Граевский. Так он кричал только несколько лет назад, когда окружённый в заваленном трупами окопе принял безрассудное решение прорываться со своими солдатами в сторону близкой канонады. Тогда спаслось восемь человек, остальные погибли.

Азат с Колывановым как будто только этого и ждали. Татарин отбросил наконец непривычную винтовку, вытянул откуда-то из небытия отточенную до бритвенной остроты окопную лопатку и мощным болидом врубился в толпу наседающих мертвецов. Только хруст пошёл.

"Ёооооо-тв-ю-ать!!!", — раздался страшный нечеловеческий визг справа. С этим боевым кличем предки Колыванова кидались втроём на янычарский полк или польскую хоругвь. И враги отступали, поняв, что своя жизнь всё-таки дороже, а эти сумасшедшие перед тем, как погибнуть, заберут с собой не один десяток. Так же и в прошедшей войне германцы в ужасе разбегались, едва заслышав этот жуткий крик. Другими словами, есаул Колыванов тоже вступил в дело, описывая над головой круги шашкой и абсолютно наплевав на то, какие враги перед ним — живые или не очень — и сколько их.