Подснежник

Наступило молчание. Никто не поднимал головы. Плеханов обвел взглядом лица Попова, Преображенского, Щедрина. Все они держались его ориентации, все были «деревенщиками», выступали против террора, стояли за продолжение работы в народе, в городе и деревне. Но сейчас молчали и «деревенщики».

— Я повторяю свой вопрос, господа, — громко сказал Плеханов, — это ли наша программа?

Молчание.

— Что ж будет результатом этого метода? — спросил Жорж, конкретно ни к кому не обращаясь.

— Конституция! — почти выкрикнул Желябов.

— Для российских буржуа? — усмехнулся Плеханов.

— Для представителей народа! — теперь уже громко крикнул Желябов. — Дезорганизованное нашими действиями правительство вынуждено будет созвать учредительное собрание!

— У меня вопрос к Морозову, — поднял руку Попов. — Считаете ли вы, что мы все должны будем действовать в духе вашей статьи?

— Террор — временный метод, сугубо исключительная мера, — глухо заговорил Морозов, — он допускается только в периоды политических гонений. После свержения деспотизма мы перейдем к методу убеждений.

— Короче говоря, — резко сказал Плеханов, — «Земля и воля» приступает к действиям в интересах наследника престола!

Все удивленно посмотрели на него.

— Если вы собираетесь продолжить дело Соловьева, — в голосе Жоржа зазвучали гневные нотки, — или, как вы говорите, действовать способом Вильгельма Телля и Шарлотты Кордэ, то единственным итогом ваших усилий будет смена на российском троне Александра II Александром III!.. Борьба за конституцию — измена народному делу!.. Это иллюзия борьбы!.. Террор ослабит не правительство, а революционную организацию, потому что ответные удары правительства будут убийственны для нас!.. Политические убийства — это самоубийство «Земли и воли»!

— Что же ты предлагаешь? — вмешался Александр Михайлов.

— Сосредоточить все усилия на революционной деятельности в народе под нашим старым знаменем, забыв о терроре!

— Необходимо новое знамя! — поднялся во весь рост Желябов. — Ваши «деревенщики» не революционеры, а всего лишь «культурники»! При отсутствии политических свобод всякая работа в народе бесплодна!

— Вы подменяете народную революцию энергией одиночек! — шагнул к Желябову Плеханов. — Вы заменяете исторические действия общественных классов субъективной волей революционеров!

— Убийство царя послужит сигналом для политического переворота! — встал рядом с Желябовым Александр Михайлов. — А переворот освободит не только какой-то один класс, а весь русский народ!

— Кто же совершит этот переворот?

— Народно-революционная партия!

— Бланкистская идея?

— Партия должна уметь создать для себя благоприятный момент для захвата власти, — сказал Желябов.

— Мы переходим в прямое наступление на самодержавие! — сказал Михайлов.

— Знаменосцы без батальонов никогда не выигрывали сражений, — сказал Плеханов. — Вы хотите перепрыгнуть через историю.

— Мы хотим остановить наступление капитализма на Россию, — присоединился к Желябову и Михайлову Николай Морозов. — Если, пренебрегая политической деятельностью, мы допустим существование современного государства еще на несколько поколений, то это затормозит революцию на целые столетия. Царь должен быть убит. Теперь или никогда!

— В таком случае мне здесь делать больше нечего, — твердо сказал Плеханов.

Молчание.

— Я ухожу, — сказал Жорж, пристально глядя на Александра Михайлова.

Молчание.

Он отошел от кузницы. Сделал несколько шагов. Динь-динь-дон! динь-динь-дон! Железо заговорило, запело в руках мастеровых за его спиной. Динь-динь-дон! динь-динь-дон!.. Нет, нет, он ни на минуту не забывал о том, что произошло несколько часов назад там, в роще, за городом. Разговаривая с кузнецами, он непрерывно думал об этом. Но странное дело, какая-то раздвоенность, разорванность сознания владела им все это время. Он вроде бы видел всех их…

…Михайлова, Желябова, Перовскую, Морозова, Квятковского, Веру Фигнер…

…и в то же время нечто совершенно иное вставало перед ним — набережная Обводного канала, темные корпуса Бумагопрядильни, густая толпа фабричных перед воротами, искаженное судорогой лицо Степана, бородатый Виктор Обнорский что-то кричит в толпе, подняв руку…

…а Желябов, облокотившись на руку, лежит на траве — там, в роще, и Соня Перовская стоит на фоне высокого серого неба…

…динь-динь-дон! динь-динь-дон…

…и где-то пляшет, пляшет, отбрасывая назад свои светлые волосы, Лука Иванов, и синеглазый Петр Моисеенко, пощипывая свою редкую бороденку, грустно сидит около окна в полутемном зале «новоканавинской» портерной, поджидая его, Жоржа…

…а вот уже сидят рядом на жухлой осенней траве там, за городом, в роще Морозов и Александр Михайлов, и ветер гнет податливые деревья, и несутся по низкому небу серые, рваные облака…

…динь-динь-дон! динь-динь-дон…

…и свинцовая река рвется распрямить пружину своих петель, а они закручиваются все сильнее, все туже сжимают свои змеиные изгибы и кольца…

…и уже видны воронежские соборы, церкви, колокола, звонницы, и мимо них по огромному, белому, покрытому снегами полю медленно бредут вереницей Михайлов, Халтурин, Желябов, Перовская, Моисеенко, Фигнер, Обнорский, Морозов, Лука Иванов… И он, Жорж, словно видит их всех в последний раз…

…а на высоком обрыве реки стоит Ваня Егоров — и машет, машет рукой, зовет их к себе…

…чья-то рука, высунувшись из обшитого золотом рукава, ложится ему, Жоржу, на сердце и больно сжимает его…

…но, вырвавшись, он бежит по огромному, белому, пустынному, покрытому снегами полю с ярко пылающим факелом в руке и, добежав до края, останавливается и, обернувшись и вздохнув всей грудью, подносит факел к снегам…

…Дон-динь-дон! Динь-дон!..