Подснежник

— Теперь уже поздно вспоминать об этом… Кстати, Жорж, о нашей программе… Вам никогда не хотелось бы вернуться к некоторым ее формулировкам?

— С какой целью?

— С очень конкретной… В свое время первый проект нашей программы мы назвали «Программой социал-демократической группы „Освобождение труда“».

— Ко времени составления первого проекта это было точное и оправданное название.

— Но после того, как Благоев сделал свои замечания и мы — вернее вы — внесли их в текст, второй вариант получил иное наименование: «Проект программы русских социал-демократов».

— Это вполне естественно. Мы объединили с Благоевым свои программные положения.

— Но жизнь движется вперед, Жорж, не так ли? Не без влияния изданной нами марксистской литературы в России с каждым годом появляются все новые и новые кружки явно выраженного социал-демократического направления. Не пора ли нам еще более расширить название нашей программы?

— Например?

— «Программа русской социал-демократической рабочей партии».

— Нет, нет, Вера Ивановна, это преждевременно. Мы только теоретически основали русскую социал-демократию. Создание партии — дело будущего. Недалекого, я думаю, будущего. А сейчас наименование нашей программы вполне соответствует современному положению вещей, хотя отдельные ее места выглядят несколько расплывчато и по своей абстрактности дальше самого общего марксистского, так сказать, заявления не идут…

— Жорж, а помните то место программы, где говорится, что конечной целью русских социал-демократов является коммунистическая революция и полное освобождение труда от гнета капитала…

— …которое может быть достигнуто путем перехода в общественную собственность всех средств и предметов производства… Я, Верочка, все это почти наизусть знаю. Каждая строчка «набухла» проклятиями старых друзей… Иногда я закрываю глаза и вижу перед собой Лаврова, ослепшего певца, этого унылого Гомера нашей революции…

— Прекрасно сказано, Жорж!

— И какая-то тоскливая досада берет меня за его опрокинутый в прошлое сильный и совестливый русский ум. Хочется просто поднять ему, как гоголевскому вию, набрякшие предрассудками утопического социализма старческие веки… И я начинаю мысленно спорить с ним, начинаю на расстоянии вдалбливать ему в голову нашу программу — слово за словом, слово за словом… Вот и выучил наизусть.

— Это естественно. Тем более что главным автором программы являетесь вы.

— Нет, нет, не согласен. Программа — плод коллективного труда.

— Предположим… Так вот, в этом коллективном труде есть такая формулировка: русские социал-демократы считают первой и главнейшей своей обязанностью образование революционной рабочей партии…

— Да и вы, Вера Ивановна, оказывается, знаете программу наизусть…

— …а целью борьбы рабочей партии с абсолютизмом является завоевание демократической конституции…

— Цитируете совершенно точно…

— Теперь подойдем к проблеме с другой стороны… В ходе надвигающейся в России буржуазной революции русская социал-демократия, разумеется, не только выдвинет свои программные положения, но и будет способствовать их осуществлению, не так ли?

— Безусловно.

— А практическим исполнителем социал-демократических программных положений на деле, то есть в революционной практике, станет рабочий класс…

— Не только. Тут вы, уважаемая Вера Ивановна, кое-что упускаете из виду… В программе четко и ясно сказано, что решающей силой российской революции должны стать требования рабочего класса. А потом говорится, что эти требования благоприятны не только интересам промышленных рабочих, но и интересам крестьянства. И поэтому, добиваясь их осуществления, рабочая партия проложит себе широкий путь для сближения с земледельческим населением…

— Да я же как раз к этому и веду разговор!

— Одну минуту, Верочка, одну минуточку… У меня, знаете ли, сейчас наши формулировки по крестьянскому делу вдруг начали вызывать какое-то беспокойство… Слов нет, мы самым категорическим образом ставим в программе вопрос о радикальном пересмотре крестьянской реформы. А вот союзником рабочей партии называем только беднейшую часть крестьянства… Тогда как этим союзником в буржуазной демократической революции — подчеркиваю: демократической! — могло бы стать, наверное, все крестьянство, и особенно его средняя, трудовая прослойка.

— Жорж, а не кажется ли вам, что для того, чтобы снять это беспокойство по поводу крестьянских формулировок, нам и надо двинуть нашу программу на новый этап. И, дав ей более широкое наименование, то есть называя ее не только программой русских социал-демократов, но, как я и предлагаю, программой русской социал-демократической рабочей партии, уточнить в этой будущей программе все теоретические положения.

— Нет, Вера Ивановна, я с вами решительно не согласен. Рабочей партии в России еще нету — она находится в зародыше… Нельзя желаемое выдавать за действительное… Поправки в нашу программу будет вносить жизнь: развитие социалистической теории, и в частности — развитие русской общественной мысли, а самое главное — рост рабочего движения, как во всем мире, так и в нашей благословенной матушке-России. Нам же должно заниматься сейчас самым важным для России практическим делом — продолжать вносить элементы марксистской мысли в сознание передового русского общества, продолжать переводить, издавать и отправлять в Россию сочинения Маркса и Энгельса… Будем укреплять наши усилия надеждой на то, что в будущем программа группы «Освобождение труда», может быть, и станет основой программы российской социал-демократической рабочей партии, когда время для возникновения такой партии наступит… И оно не за горами… История сломя голову мчится именно в нашу сторону. Я это чувствую. И знаю…

— Жорж, кстати сказать, а как вы себя вообще чувствуете?

— Представьте себе — намного лучше. Мне даже кажется иногда, что наш почтенный ветеринар профессор Цану может блистательно оконфузиться со своими шестью неделями…

— Дай-то бог!..

— Правда, некоторая усталость ощущается…

— Еще бы! У вас постоянно держится температура… Между прочим, сейчас как раз пора принимать лекарство. Да и температуру измерить не мешает.

— Вера Ивановна, разрешите задать вам один нескромный вопрос… Когда вы спите?

— Тогда же, когда и вы. Мы в это время меняемся с Розалией Марковной.

— А если ее нет дома?

— Приходит кто-нибудь из друзей.

— Судя по тому, что я сплю очень мало, вы не спите совсем.

— Жорж, я сплю совершенно достаточно.

— А если и вы заболеете? Что же тогда останется от «Освобождения труда»? Один Павел Аксельрод… А ведь он у нас мелкобуржуазный элемент, у него частная собственность на руках — молочное кафе, ему семью содержать надо…

— Я не заболею, у меня семьи нет… И никакой частной собственности, кроме рукописей…

— Вы бы все-таки пошли, Верочка, отдохнуть. Я вполне могу побыть один… Я, знаете ли, чувствую себя уже эдаким Ильей Муромцем, а может быть, даже Давидом и Голиафом одновременно.

— Хорошо, я пойду прилягу… Но вы должны принять лекарство и смерить температуру.

— Условия принимаются…

3

Вера Ивановна Засулич отбила Плеханова у болезни.

Русские студенты Женевского университета, поочередно сменяя друг друга, круглосуточно дежурили в доме Плехановых, помогали Розалии Марковне ухаживать за детьми и вести хозяйство, приносили продукты, мгновенно доставляли все необходимые лекарства — даже самые редкие и дорогие. (За несколько месяцев до болезни Георгий Валентинович прочитал для русского студенческого землячества в Женеве цикл лекций по «Капиталу» и некоторым другим работам Маркса. Впечатление было огромное — ничего подобного никому не приходилось слышать в чопорных университетских аудиториях. Землячество почти поголовно заявило о своем переходе на позиции марксистского мировоззрения. Когда известие о болезни Плеханова разнеслось по городу, студенты сделали все, что могли, для спасения человека, открывшего перед ними новые законы познания жизни и человеческого общества.)