Подсолнухи

Алена поворачивалась вслед за Генкой, и перед лицом ее оказывалась то Шегарка, высокий правый берег, пасека на берегу, изба, то деревня, то полоска цветущих подсолнухов, то березово-осиновая согра за скошенным еще в начале июня на силос молодым сочным подсолнечником.

— Гена, ну как вы обжились на новом месте? — спросила она парня.

— Обжились, изба хорошая, уютная, будто всю жизнь в ней прожили.

— А по Жирновке небось все одно скучаешь?

— Скучаю, Алена Трофимовна.

— Правда?

— Правда. Снится иногда. Усадьба, соседи жирновские.

— Вот молодец!

— Что?

— Что скучаешь.

— А-а… Так ведь родина. Родился здесь, двадцать лет прожил.

— У тебя когда день рождения?

— В августе. Двадцать первого августа. Счастливое число.

— Сколько же исполнилось?

— Двадцать четыре. Из них три — служба.

— Тебя ведь не со своим годом брали, кажется?

— Да, на год отсрочку давали.

— Счастливый ты, Гена.

— Чего же?

— Молодой. Двадцать четыре… вся жизнь перед тобой.

— А мне иной раз кажется, что я долго-долго живу. Верно.

— Пусть не кажется.

— Так и ты счастливая, Алена Трофимовна. И тоже молодая.

— Ну какая же я молодая, Гена. Мне уже тридцать семь.

— О-о, тридцать семь! Не скажешь никогда. Сама вся такая здоровая… свежая, — Генка закраснелся, взглянув на Алену.

— А сколько скажешь? — Алена улыбалась.

— Ну-у… тридцать лет, а то и того меньше.

— Ты, Ген, вижу, научился с женщинами разговаривать.

— Учусь, — засмеялся Генка, снял выбившуюся из брюк, пропотевшую под мышками и на спине рубаху, бросил прямо на отаву подальше от копен, взял вилы с длинным чернем и погнал, навильник за навильником, разложенный стог ввысь, чтобы потом последним навильником завершить его. Алена едва успевала принимать.

— Жениться не думаешь, Ген?

— Мать заводит разговоры, а я все отнекиваюсь.

— Что так?

— Да рано вроде в двадцать четыре года. Через год женюсь, пожалуй.

— Парню можно и до тридцати гулять.

— Да нет, в тридцать поздно. В двадцать пять, в двадцать шесть…

— И невесту подыскал уже?

— Не невеста еще, просто так, — Генка опять засмеялся.

— Это чья же?

— А вот не скажу.

— Гена, да я всех вдовинских девчонок наперечет знаю.

— Ну и отгадай.

— Да ладно уж, не буду тебя смущать. И что, нравится она тебе?

— Не нравилась — не подошел бы.

— Ох ты! И отвечаешь правильно. Смотри, на свадьбу пригласи.

— Да ну-у, Алена Трофимовна. Распочетными гостями будете.

— А мать что говорит?

— О чем?

— Да про невесту?

— Хоть завтра приводи.

— Ген, а ты ведь десять классов закончил. И учился хорошо.

— Да хоть и не шибко хорошо, в аттестате две тройки.

— По каким предметам?

— По химии и по географии.

— Ну, химия химией, не каждый ее любит-понимает. А по географии стыдно, Гена. Ты, наверное, Шегарку на карте не мог отыскать.

И оба они расхохотались.

— С химией — да, Алена Трофимовна. Не давалась она мне, на твердую тройку знал, не больше. Ну четверочку иногда поставят. А географию я как раз любил, да географ у нас был такой, что если бы не учитель, то и трепку можно было дать.

— Что же он?

— А-а, что и за учитель. Как червяк. Мы так его и прозвали. Все подсматривал за нами, подслушивал. Подойдет сзади тихонечко и стоит, ушами шевелит. В девятом классе я ему и сказал напрямую. Ребята с девчонками засмеялись, он покраснел, ну и… злопамятным оказался, отыгрался на мне. А я и не обижаюсь. Пусть…

— Ты когда со службы вернулся, что-то про учебу говорил.

— Да я поступать собирался, уж и готовиться начал, а потом остыл как-то. Мать жалко оставлять. Из армии ждала меня три года, письма писала. Уедь еще на пять лет в город на учебу — замрет с тоски.

— Так ты совсем передумал поступать?

— Передумать не передумал, — Генка задержал навильник над головой, с улыбкой смотрел на Алену снизу, — да все никак не могу решить, что делать сначала: подготовиться и поступить на заочное отделение, на географический, скажем, факультет, а потом жениться, или сначала жениться, а после уж и поступать заочно. Как вот ты считаешь, Алена Трофимовна?

— Поступать нужно сначала, конечно, что ты, — Алена, помогая себе граблями, набивала середину стога. — Поступать, какой разговор. Женишься — заботы иные появятся, ребенок родится — не до поступления будет. А ты поступи, поучись годок, чтоб студентом себя почувствовать, а тогда уже все остальное. Так ты на географический решился, да?

— На географический. Можно и в школе преподавать, но лучше бы попасть в экспедицию специальную географическую. Когда служил, видел такие экспедиции. Биологи жили на островах морских — одни рыб изучали, другие птиц. Интересно. Вот и географы так же где-нибудь что-то изучают, интересуются. Проплыть бы, например, на пароходе специальном по Оби от начала ее самого до губы Обской, до впадения в океан. Стой на палубе, смотри в обе стороны, наблюдения веди разные, к берегам подплывай, расспрашивай, записывай. Сколько нового узнаешь. Есть ведь где-то такие экспедиции, а, Алена Трофимовна, как ты считаешь?

— Есть, понятно. Трошка наш вон топографом задумал.

— Да-а… Но с экспедицией у меня ничего не получится, мать не оставишь. Поступлю если, закончу, буду географию в школе преподавать, чем не работа? В Пономаревке, скажем. Вдовина к тому времени не будет, однако. А летом ребят соберу, у кого охота есть, и на озера Юрковские, а от них к истоку Шегарки. Пройдем по Шегарке до Александровки хотя бы за лето, вот тебе и экспедиция. А на второе лето опять вниз по течению…

— Ты на Дальнем Востоке служил, Гена?

— Да, на побережье Охотского моря была наша база.

— Красивые места?

— Особой красоты нет. Море, сопки. Мы все больше в море были. На базу вернешься, сутки-двое пробудем, да и обратно. Море — оно тоже разное, от погоды зависит. Вот оно спокойное, вода теплая, купаешься. А на второй день взметнется — сам черт не сладит с ним, волны дыбом ходят. Иной раз и смотреть страшно…

— Лучше, чем на Шегарке?

— Разве сравнишь. Здесь все родное, свое. Скучал я по Шегарке.

— Как стог идет, Гена?