Подставное лицо (сборник)
Шрифт:
Денисов узнал интонацию.
«В Сумах жара, машины, а у нас тишина, зелень. Помните, у Вероники Тушновой? — спрашивала Марина. — „Счастье — что оно? Та же птица: упустишь и не поймаешь…“»
Маленькая дочка Прудниковой — точный слепок маленькой остроносой матери — взяла со стола «Айвазовскую», унесла во второй салон. Марина проводила девочку взглядом.
«Как она объяснила тогда о поездках за город?..»
Денисов вспомнил дословно: «Поездки скоро кончились… Ссоры не было. В один прекрасный день у всех нашлись занятия…»
Ему показалось, что он случайно раскрыл
«Как обычно происходит? — Это не была та тяжелая работа, которой он последние часы занимался. — Вокруг друзья, однокурсники… И вот жены начинают догадываться первыми. Замечают, что на их глазах рушатся две семьи. И тогда кто-то говорит, что в воскресенье должен навестить мать, другой отправляется в концерт. А кто-то переезжает в Новосибирск, навсегда покидает Сумы…»
Он поднял все еще лежавшую перед ним стопку купюр, передал по другую сторону прохода Марине.
— Возьмите. — Секрет Марины и Вохмянина был другого рода, не имел отношения к уголовному делу.
Она поблагодарила:
— Кошелек совсем маленький, этим удобен.
— Понимаю.
— В магазин идешь или на рынок…
Мысли о Марине и ее компании шли вторым планом и прекратились с неожиданной остановкой дополнительного.
В зарослях ивняка снова появилась Ахтуба. По другую сторону, на третьем пути, стоял товарняк с пиломатериалами. Второй путь был свободен.
Шалимов обрадовался:
— Долго не простоим!
Денисов поправил записную книжку. Она открылась на уже знакомой странице:
«…Больные адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом…»
Он обратил внимание на начало цитаты:
«…Поражение памяти происходит в определенной последовательности, по закону Рибо, т. е. слой за слоем от наиболее поздно приобретенного к более рано приобретенному…»
Суркова, проводница одиннадцатого, вспомнила:
— Старичок! Он ведь ко мне первой прибежал. Трясется: «Человека в третьем купе убили!» А голос споко-о-ойный!..
Мысли Денисова и те, что в это время формировались у окружающих, словно взаимопритягивались.
— …Потом пошел руки мыть!..
Бородатый свидетель, Шпак, нашел глазами Денисова: «Слышно ли ему?» Денисов слышал.
— …Я и не сообразила, можно ли следы смывать? У него ведь не только на руках. Здесь тоже… — она провела по лицу. — Мне бы сразу поставить в известность! А я спросила только: «Как фамилия?» Так он: «Зачем?» В такую-то минуту!..
— Потом назвал?
— Ратц, говорит. Хмельницкая область, бывшая Каменец-Подольская. Сколько буду жить — не забуду…
Бригадир вспомнил:
— После подходил: «Нельзя ли открыть купе, в котором ехали?..»
Бородатый кашлянул.
Вошел Ратц. Худые лопатки выпирали из-под длинного, болтавшегося как на вешалке, пиджака.
Денисов думал:
«Человек, заменивший Стоппера, или настоящий владелец посылки, и на этот раз сел в поезд как обычный пассажир, чтобы в Астрахани подойти к электрику, когда тот сдаст смену. Он знал об электрике и Голее. Два поднятых пальца Карунаса обозначали не „Виктория“, а одиннадцатый вагон, в котором едет Голей. Садился-то Лука
в тринадцатый!»Понемногу Денисов начинал понимать картину происшедшего, даже отвлекся от событий в купе, чтобы еще раз начать с вокзала.
«В Москве за Лукой следили. Наблюдали, как он приезжает из „Южной“ на вокзал в кассу. Об агентстве и других билетах скорее всего не догадывались… — Неожиданно Денисов оказался совсем близок к цели. Следивший за ним, видимо, становился в очередь к кассе сзади Полетики-Голея…»
Денисов обвел Глазами салон. Бородатый Шпак, купивший билет с последующим номером, задумчиво слушал Суркову, изредка поглядывая на Ратца.
«Шестьдесят пять лет средней человеческой жизни, — вспомнились Денисову слова Шпака, — и миллиарды по обе стороны точек отсчета…»
Вохмянин сжимал трубку в кулаке. От беззаботности, с какой он накануне, ни о чем не спрашивая, покинул купе, в котором произошло преступление, ничего не осталось. Завлабораторией был хмур и серьезен.
«Но не могли же следившие за Лукой каждый раз посылать своего человека к кассе? — Мысли Денисова перемежались. — Голей охотился за электриком около недели. Лука обязательно бы „срисовал“ следившего за ним».
Денисов посмотрел на Вохмянина:
— В очереди у кассы был разговор о «Южной»?
— О «Южной»? — было видно, как он колеблется.
Денисов обернулся к Шпаку — бородатый шутливо развел руками:
— Я не мог ошибиться. Именно о «Южной».
«Разговор, безусловно, был, — подумал Денисов. — И именно о „Южной“, потому что Полетика-Голей действительно жил там. После этого разговора, скорее всего, Марина и попала с черного хода в гостиницу…»
Ему пришлось поломать голову, чтобы взаимообъяснить связь явлений отсутствие Марины в списке останавливавшихся в гостинице; появление бланка с номером «Южной», где жил Голей, в купе, у полки, на которой сидели Марина и Вохмянин. Желание Вохмянина скрыть дату выезда на симпозиум; неблагополучие в компании бывших сумских однокурсников; строчки Вероники Тушновой…
Логически это соединялось в единственно возможном варианте: Вохмянин и Марина встретились в Москве не случайно.
Полетика-Голей, человек практический, после знакомства у касс помог им устроиться с гостиницей.
Оставалось по-прежнему неясным основное: «Не могли же следившие за Лукой всю неделю посылать своего человека к кассе. — Денисов не успел на этот раз сформулировать опорную мысль, решение пришло само собой. — Почему „всю неделю“? Только один раз, накануне действительного приезда электрика, следовало узнать, в каком вагоне будет находиться Лука! И только в этот день Карунас или тот, другой, у кассы рядом с Полетикой-Голеем».
Денисов обернулся к сидевшей под литографией свидетельнице, похожей на жужелицу:
— Разговор о гостинице помните? В очереди…
— Говорили, — она кивнула большой головой без шеи. — Только деталей не помню.
— Как вы считаете, — Денисов боялся насторожить неверной интонацией или словом, — узнали бы вы пассажира, который покупал билет впереди вас?
— Думаю, да… — Она огляделась.
Шпак напряженно смотрел на нее, на Денисова.