Подвиг 1972 № 06

Лишь на участке обороны нашего батальона — метизном заводе — противник молчал. Хотелось крикнуть: «Чего вы ждете, гады, выходите!»

И только часам к десяти ударила по нас артиллерия, за ней минометы, а потом, вроде бы для того, чтобы подвести «итоги», появились самолеты. Бомбы рвались повсюду. Рушились полутораметровые стены, трескалась огнеупорная глина, гнулись металлические фермы, падали железобетонные перекрытия.

И вдруг разом все смолкло: улетели самолеты, артиллерия перенесла огонь в глубь нашей обороны. Значит, жди атаки.

У нас же стрелять в тот момент было некому. Одни окапывались, другие лежали неподвижно с открытыми глазами…

Но атаки не было.

От бомбежки пострадали и фашисты, даже, пожалуй, больше нас. Ночью мы не мешали им приблизиться к нашему переднему краю. Накопилось их там много. И вот теперь не могут, видно, оправиться от своих же бомб… В общем, время для атаки они упустили, зато мы успели укрепиться на новых местах.

На втором этаже конторы метизного завода старший лейтенант Большешапов установил пулеметы. Это была отличная позиция: бомбежка расчистила нагромождения развалин, сектор обстрела увеличился.

Наконец немцы опомнились и бросились в атаку. Расстояние между нами было метров сто пятьдесят. Заработали наши пулеметы. Первую линию наступающих удалось остановить почти около самой стены котельного цеха. Чтобы подавить пулеметы, гитлеровцы выкатили пушку и открыли огонь прямой наводкой. Теперь снаряды рвались уже внутри конторы. Наши пулеметчики замолчали.

Надо было уничтожить пушку или ее расчет. Но как? Огнем снайпера или гранатами? И кто сделает это?

На глаза командиру роты попался Саша Колентев, невысокого роста уральский паренек, снайпер. Появлялся он всегда неожиданно, в самый критический момент. Одет легче обыкновенного солдата–пехотинца. Худые, тоненькие ноги замотаны грязными обмотками, изодранная, пропотевшая гимнастерка, измазанная кровью и грязью, казалось, вросла в кожу. Помятая осколком каска натянута на голову до самых ушей, но большие синие глаза блестят задорно. Это он — знали о нем такое, — бросая гранату, бывало, кричал: «Фрицы, ловите!» Или: «Разойдись, фашисты, гранаты летят!»

И вот наш Саша уже на крыше конторы. Как он туда пробрался, под огнем? Выстрелил раз, второй, третий… И тут же по нему хлестнули вражеские пулеметы. Саша отшатнулся в сторону. Его снайперская винтовка повисла на выступе стены. Неужели убит? Фельдшер Леня Селезнев стал пробираться в коридор конторы. Подполз поближе, крикнул:

— Саша, ты живой?

— Живой, только шевелиться нельзя, — послышался ответ. — Меня два снайпера взяли на прицел. Не подходи…

Селезнев быстро вернулся, доложил командиру батальона.

— Эх, молодость!.. — ворчал комбат. — Погорячился парень. К его бы молодости да темпераменту еще бы голову рассудительную. Вот что мне нужно в батальоне.

— Философия хороша после боя, — заметил замполит Яблочкин.

— Пушку надо подорвать гранатами, — сказал комбат.

Выполнить эту задачу вызвался связной четвертой роты Пронищев, широкоплечий, курносый, голубоглазый сибиряк.

— Идите сюда, смотрите, — подозвал его к себе комбат. — Сейчас вы согнувшись бегом–бегом пересечете двор, у самой стены заляжете. Хорошо осмотритесь. Примечайте, с какой стороны простреливается участок. Из–под стены котельного цеха ползком спуститесь в воронку, оттуда — к паровозу. Из–за паровоза и бросайте гранаты. Вас будут прикрывать снайперы. Помните, путь опасный, задача сложная, действуйте не торопясь, хладнокровно. Вы меня поняли?

— Так точно, второй год воюю.

Пронищев поправил на ремне противотанковые гранаты, зарядил автомат, козырнул и выбежал из цеха.

Рядом со мной стоял Миша Масаев. Я спросил его:

— Ну как, дойдет?

— Должен. Если хватит выдержки…

Пронищев стремительным броском пересек двор. Теперь ему надо было залечь у стены, как наказывал комбат, но Пронищев сразу побежал к котельному цеху.

— Назад! — крикнул комбат. — Вернись!

Убедившись, что кричать бесполезно, комбат замолчал. Пронищев пробежал по открытому месту, обогнул котельную. Вот он уже поравнялся с трансформаторной будкой. Фашисты не стреляли. Может быть, думали, что русский солдат бежит к ним в плен…

До паровоза оставалось метров пятнадцать. «А там его уж не достанут», — подумал я про себя.

И тут заработали пулеметы. Пронищев дернулся, остановился, повернулся лицом в нашу сторону и упал. Все мы оцепенели. Комбат стоял бледный, молчал.

— Вот к чему приводит неразумный риск, — наконец сказал он. — Эх, Пронищев…

Командиры посмотрели друг на друга, как бы советуясь молча. Потом комбат обернулся к нам и спокойно, словно о чем–то обыденном, спросил:

— Кто сможет подорвать эту пушку?

Я посмотрел на Мишу Масаева, он взглядом ответил! «Давай!»

— Разрешите, товарищ капитан, нам с Масаевым!

Масаев — здоровый, сильный матрос с лихо закрученными усами — встал рядом со мной. Командир батальона взглянул на старшего лейтенанта Большешапова, как бы спрашивая его: «Ну, как твои матросы?»

Большешапов ответил:

— Сделают, будьте уверены.

Комбат подошел, пристально посмотрел нам в глаза, потом спросил:

— Как будете действовать?

— Сперва проберемся вдоль цеха по стене, далее… — я показал пальцем на траншею.

— Значит, по фашистам шагать решили?

— Дальше — подземная труба, человек пролезет. По ней — в котельную, к нашим пулеметчикам, потом ползком к паровозу. Из–за паровоза бросим гранаты.

— Так, значит, под землей… Ну хорошо. Только не спешите. Тут мы вам помочь не сможем, все зависит от вас, понятно?

— Понятно! — ответили мы.

Комбат, положив свои большие руки на наши плечи, сказал:

— Ну, в добрый путь, подводники.

«Подводниками» он называл всех моряков.

Пошли по траншее. Миша наступил на грудь мертвого фашиста — нога провалилась… Чуть не упал. Но пока все шло благополучно.

Полезли в подземную трубу. Я — первым, Миша — за мной. Сыро, темно, душно, под руками скользко и липко. Развернуться нельзя — тесно. Мне еще ничего, а Миша грузный, плечи у него широкие. Слышу его тяжелое, прерывистое дыхание. Надо остановиться, подождать.

Миша подползает, сопит и толкает меня: ползи, мол, дальше, чего разлегся.

Труба поворачивает. В нос ударил свежий воздух. Видно, где–то рядом пролом или еще какая–то отдушина. Стало легче.

Ползем по рукаву трубы вправо. Проходит минут пять. Мы оказываемся в кирпичной яме, прикрытой железной крышкой. Это одна из межцеховых канав, которые объединяют заводскую канализацию. Лежим и думаем: где мы — под цехом, занятым фашистами, или под котельной, где сидят наши пулеметчики, которые в ходе последнего боя попали в окружение?

Миша откинул одну створку железной крышки.

— Ну, что там?

— В такую щель разве увидишь…

— Отбрасывай крышку!

Когда отвалилась крышка, мы увидели, что оказались в каком–то огромном цехе с обгоревшими стенами. По всему цеху посвистывают пули. Они ударяются о станки, высекают искры. Возле станков кучки необработанных деталей. Свалившись на них, лежат на животе, на спине, на боку убитые солдаты. И гитлеровцы, и наши товарищи моряки–тихоокеанцы… В цехе никакого движения.