Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

Написал ночью. Завтра должен буду читать Ваше письмо старцу отцу Силуану уже после литургии. До отъезда отца Петра на Дафну — буду иметь один-два часа только; писать будет некогда. Если что старец отец Силуан скажет от себя, то напишу в следующий раз и уже в Париж, — по адресу владыки Вениамина.

Любящий Вас о Господе, преданный Вам

Ваш недостойный меньший брат

грешный иеродиакон Софроний

P.S. Старец отец Силуан говорит относительно монастыря в Roquefort, что Вам не нужно вмешиваться в это дело, а если попросят у Вас совета, то старайтесь узнать волю Божию и дайте им совет, то есть не уклоняйтесь от оказания им помощи советом, а в строительство монастыря не вмешивайтесь, а то рассеется ум от житейских дел, и это будет вредить Вам.

Старец отец Силуан очень — очень обрадовался письму от Вас. Шлет Вам приветствие о Господе.

Молится за Вас всегда.

Со всеми моими мыслями старец вполне согласен, особенно в отношении родных и материальных вопросов.

Любящий Вас о Господе схимонах Силуан  ^[286]

Письмо 17. Постриг

Поздравления с принятием монашества

Афон, 18 (31) мая 1933 г.^[287]

Всечестнейший батюшка отец Димитрий!

Благословите.

Поздравляю Вас с принятием ангельского образа^[288]; неизменное желание сердца моего и молитва, чтобы дал Вам Господь обильную благодать в помощь на том тесном пути, на который Вы вступили. Верю, что Ваш новый небесный покровитель великий святитель Димитрий умолит Господа за Вас. Этот святой «многочастне и многообразне» засвидетельствован свыше как весьма благоугодивший Богу^[289]. Как только несколько определится Ваше положение, то есть будет хотя бы относительно оседлым, пришлю Вам что-нибудь из его сочинений. Творения святого Димитрия носят на себе явную печать благодатного помазания…^[290]

Я очень люблю и почитаю Вас. Молюсь всегда. Молюсь теперь, чтобы Господь или избавил Вас, или дал бы сил понести те скорби и неприятности, быть может — оскорбления, которые так возможны на Вашем пути.

Ваш недостойный меньший о Христе брат

иеродиакон Софроний,

грешный, унылый, расслабленный, больной,

ленивый, малодушный (и так без конца)

P.S. Относительно книг Вашу просьбу исполню опять — таки, когда Ваше положение станет более определенным. (Так сказал старец отец Силуан.)

Письма, даже и мои, адресуйте на имя R. P. Silouan; более важные — шлите Recommand'e.

Землетрясение у нас продолжается даже до сих пор. По временам повторяются не очень сильные, а иногда и совсем небольшие колебания; но все же, если это случается ночью, приходится встать и помянуть «кий наш состав»^[291].

Слава Богу за все.

Письмо 18. Пережитое искушение

За любовь нужно бороться. Молитва друг за друга. О самоукорениях. О нищете материальной и духовной. О почитании Русской Церкви

Афон, апрель 1934 г.^[292]

Воистину воскресе Господь!

Глубокочтимый батюшка отец Димитрий!

Благословите.

И я так хорошо помню Пасху 1932 года, а, быть может, еще лучше — время после Пасхи. Но это уже неповторимое время в нашей жизни. Продолжалось оно с некоторыми неизбежными трудностями приблизительно до Рождества; а потом произошел надрыв. Но хочется верить, что любовь Христова — однажды начавшись — не кончится вовеки. Однако опыт жизни показывает, что за сохранение ее нужно постоянно и сильно бороться; иногда даже удивляться приходится, как ее еще нет, тогда как сердце уже изболелось от плача по ней; но не теряю надежды, что, помощью Божиею, мы избежим поражения.

Получение весточки от Вас мне доставило большую радость. Я ожил снова. Не спорю, что по временам за истекшее время от Великого поста (1933 г.) до этой Пасхи мне бывало так горько, что я едва не пожалел о нашей встрече. И это несмотря на то, что я предвидел неизбежность всего происшедшего; с самого начала нашей переписки я всегда со страхом принимался за письмо… и только сознание, что в течение какого — то времени это необходимо, — придавало мне силы. Чуть ли не с первых писем я отрекался от выпавшей мне роли, прежде всего потому, что в настоящее время сия роль не только мне, худейшему и несмысленному, но, быть может, и никому другому не по силам. (Объяснить это сейчас я не имею возможности.) Во-вторых, потому, что именно эта переписка и привела нас к тому долгому по времени искушению, которое мы пережили и которое, быть может, благодатию Божиею, не повторится.

Если в том, что говорю, Вы увидите что-либо другое, кроме любви, то ошибетесь.

Теперь уже кончилась всякая нужда в той форме наших отношений, какая существовала ранее. Время ее прошло окончательно. Молитва друг за друга — вот преимущественно что остается нам. Сила молитвы весьма велика. Вы уже вкусили горечи на том пути, на который вступили… но это еще только начатки. Как горько и скорбно душе на пути следования за Христом Господом «на вольную страсть». Недаром преподобный Иоанн Лествичник говорит: «От хлеба, что с горьким зелием да яст, от чаши, что со слезами да пиет, да не в суд себе воинствует»^[293].

Все происшедшее с Вами меня нимало не удивляет; одному, впрочем, несколько удивляюсь, уж слишком скоро с Вами произошло то, что обычно начинается по прошествии нескольких лет. И это, быть может, потому, что Вам засчитаны прежние годы, то есть до перехода.

Когда я читал Ваши самоукорения, то вспоминал, как один старец (древний) сказал пришедшему к нему монаху египетскому, который жаловался на то, что постоянно побеждается скверными помыслами: «Удивительны египетские монахи, они наговаривают на себя многое такое, чего на самом деле нет, а вот иерусалимские, наоборот, любят похваляться такими дарованиями, которых в действительности не имеют».

Простите, дорогой, если я еще позволю себе снова повторить то, что уже, кажется, несколько раз говорил, — моя душа по — прежнему склоняется к той мысли, что, несмотря на некоторые моральные трудности, для Вас жить в Лондоне, — все же это единственное место, по крайней мере в настоящее время, где Вы найдете добрые и благоприятные условия для себя, а вместе будете полезны и другим более, чем где бы то ни было еще, — не говорю уже об Америке, где пребывание Ваше весьма вредно для Вас. С самого начала этого предприятия (поездки в Америку) я был против него, но только то обстоятельство, что мы стояли пред уже совершившимся фактом, не дало мне возможности сказать об этом, дабы не посеять в душе Вашей сомнения и нерасположения к предстоявшему Вам труду^[294].

В Лондоне, несомненно, благоприятно разрешится для Вас и материальный вопрос.

Сквозь слезы Вы находите в себе силы шутить о постигшей Вас нищете. Вполне разделяя Вашу скорбь, я вместе с тем радуюсь, что Вы сами уже почувствовали пользу бедности материальной для души^[295]. Вашу мысль, что недостаток материальных средств «всячески мешает церковному делу», — готов разделить лишь в самой незначительной мере. Наша духовная нищета (в дурном смысле, то есть как отсутствие духовной силы) — вот это воистину большое препятствие.