Подвиги русских амазонок

В ХV в. в Троицкой Лавре - родине московской мифологии представляли себе Куликовскую битву вполне адекватно. Тогда монахами делаются копии двух летописей, современных Донскому побоищу: харатейный список Троицкий летописи 1409 г., сводившейся Епифанием (видимо по нижегородскому первоисточнику, захваченному москвичами в 1390), и бумажный Рогожский список летописи 1412 г. (сводившейся в Лисицком Новгородском монастыре). Кодекс с Рогожским Летописцем продолжал пополняться на протяжении всей середины века: его разделы писаны на бумаге от 1430-х по 1480-е годы. Листы 348 об.
– 349 (1392 - 1396 гг.), облитые чернилами, были заклеены чистыми листами и переписаны по списку-протографу, по-прежнему доступному в Лавре, уже в начале ХVI века. Кодексы с новеллой, чуждой прославлений основателя монастыря - Сергия Радонежского и его политического сюзерена - Владимира Храброго, продолжали хранить и цитировать!

Вот самый ранний летописный (редакции 1409 г.) рассказ о Куликовской битве по Рогожскому, а также по Симеоновскому и утраченному Троицкому спискам: "Въ лето 6888. ...О ВОЙНЕ И О ПОБОИЩЕ, ИЖЕ НА ВОЖЕ [киноварь]. Того же лета безбожный нечестивый Ординскый князь Мамай поганый, собравъ рати многы и всю землю Половечьскую и Татарьскую, и рати понаймовавъ: Фрязы и Черкасы и Ясы, - и со всеми сими поиде на великаго князя Дмитриа Ивановича и на всю землю Русскую. И бысть месяца августа, придоша отъ Орды вести къ князю къ великому Дмитрию Ивановичю, аже въздвизаеться рать Татарьскаа на христианы, поганый родъ Измаилтескый, и Мамай нечестивый, лютее гневашеся на великаго князя Дмитриа о своихъ друзехъ и любовницехъ и о князехъ, иже побиени бысть на реце на Воже <1378 г.>, подвижася силою многою, хотя пленити землю Русскую. Се же слышавъ князь великий Дмитрей Ивановичь, собрав воя многы, поиде противу ихъ, хотя боронити своея отчины и за святыя церкви и за правоверную веру христианскую и за всю Русьскую землю. И переехавъ Оку, прииде ему пакы другыя вести, поведаша ему Мамая за Дономъ собравшася, въ поле стояща и ждуща къ собе Ягайла на помощь, рати Литовскые. Князь же великий поиде за Донъ и бысть поле чисто и велико зело, и ту сретошася погани Половци, Татарьстии плъци, бе бо поле чисто на усть Непрядвы. И ту изоплъчишася обои и устремишася на бой, и соступишася обои, и бысть на длъзе часе брань крепка зело и сеча зла. Чресъ весь день сечахуся и падоша мертвыхъ множьство бесчисленно отъ обоихъ. И поможе Богъ князю великому Дмитрию Ивановичю, а Мамаевы плъци погани побегоша, а наши после, биющи, секуще поганыхъ безъ жалости. Богъ бо невидемою силою устраши сыны Агаряны, и побегоша обратиша плещи свои на язвы, и мнози оружиемъ падога, а друзии в реце истопоша. И гнаша ихъ до рекы до Мечи, и тамо множество ихъ избиша, а друзии погрязоша въ воде и потопоша. Иноплеменници же гоними гневомъ Божиимъ и страхомъ одръжими сущее. И убежа Мамай въ мале дружине въ свою землю Татарьскую. Се бысть побоище месяца септября въ 8 день, на Рожество святыя Богородица, въ субботу до обеда. И ту убиении быша на суйме князь Феодоръ Романовичб Белозерскый, сынъ его князь Иванъ Феодоровичь, Семенъ Михайловичь, Микула Василиевичь, Михайло Ивановичь Окинфовичь, Андрей Серкизовъ, Тимофей Волуй, Семенъ Меликъ, Александръ Пересветъ и инии мнози. Князь же великий Дмитрей Ивановичь съ прочими князт Русскыми и съ воеводами и съ бояры и съ велможами и со остаточными плъки Русскыми, ставъ на костехъ, благодари Бога и похвали похвалами дружину свою, иже крепко дишася съ иноплеменникы и твердо за нь брашася, и мужескы храброваша и дръзнуша по Бозе за веру христианьскую. И возвратися отътуду на Москву въ свою отчину съ победою великою, одоле ратнымъ, победивъ врагы своя. И мнози вои его возрадовашася, яко обретающее корысть многу, погна бо собою многа стада коний, вельблуды и волы, ниже несть числа, и доспкхъ, и порты, и товаръ" [ПСРЛ, т. 15\1, с.с. 139-140]. Рассказ краток, конкретен и лишен всех тех легенд (о благословлении Сергия и т.п.), что разрекламированы в пропагандистских "исторических парках" радонежской Россиянии нашего времени. Нет здесь и культа Владимира Храброго - политического сюзерена Троицкого монастыря, чья роль будет непомерно раздута в позднейшей клерикальной легенде.

Едва ли не первый источник, начинающий прославлять имя Серпуховского князя, это Новгородская 1-я летопись Младшего извода (1450-е гг.). Но и здесь ни слова не уделяется удару из засады. Зато сообщается неожиданное: о бегстве москвичей, большого полка русского войска, о прорыве татар через центр, парированном контратакой эшелона Владимира Андреевича: "...Москвици же мнози небывалци, видевши множество рати татарьской, устрашишася, и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратишася, не помянувше реченаго пророкомъ, како единъ пожнеть 1000, а два двигнета тму (10000), аще не Богъ предасть ихь. Князь же великый Дмитрий с братомъ своимъ с Володимеромъ, изрядивъ полкы противу поганых Половець, и възревъ на небо умилныма очима, въздохнувъ из глубины сердца, рекоста слово псаломъское: Братие, Богъ намъ прибежище и сила! И абие съступишася полкы обои, и бысть брань на долгъ час зело, и устрашитъ богъ невидемою силою сыны Агаряны, и обратиша плещи на язвы, и погнаны быша от крестиянъ, и ови же от оружиа падоша, а инии в реце истопошася бещисленое их множество" [там же, т. 3, с.377].

Многое мы можем понять из косвенного свидетельства: росписи полков. Она сохранилась в "Сказании о Мамаевом побоище" и, более достоверно, в Никоновской летописи [там же, т. 11, с.c. 54-59] и пространной летописной повести о Куликовской битве в Новгородской летописи 1539 г. (список Дубровского) [там же, т. 43, с.154]. Покидая Москву, Дмитрий Иванович собирался атаковать врага первым. Из росписи это ясно видно. Сильнейшими были сделаны передовой и правофланговый полки. Полк правой руки: по 1-му значению - прЯмой, ударный. Его образовывали контингенты Ростовского, Ярославского и Стародуб-Залесского княжеств, и здесь же был и соправитель вел.князя Владимир Андреевич с серпуховским, белецким, муромским, мещерским полками (их ведут князья-воеводы). В авангарде стояли коломенские, костромские, переславльские, владимирские, юрьевские части: больш.часть сил Владимирского княжества. Москвичи, самые многочисленные, стали позади них в Большом полку, вместе с белозерцами и (?) смоленцами. На левом крыле находились только брянцы, их мог поддержать сторожевой полк оболенцев. Прибытие в разгар похода братьев-Ольгердовичей с дружинами и полоцким полком не изменило логики диспозиции: Ольгердовичи были поставлены в авангард, откуда расступились на фланги коломничи и костромичи.

Совсем иначе войска построились для боя - после того, как Дмитрий допросил татарского языка, во время форсирования Дона приведенного разведчиками Петром Горским и Карпом Александровым, узнав о силах Мамая. В засадный полк - далеко на отшиб (вне видимости татар), за левым крылом, были отведены брянские, а также кашинские и новосильские полки (видимо, из авангарда, куда, на опустевшее место, были выдвинуты белозерцы). Сюда же перешел с правого крыла Владимир Храбрый со всеми [см. там же, с.135] своими силами, а на пополнение полка левой руки, ослабленного перед этим, также покинули правое крыло ярославцы. В полку правой руки остались только ростовские и стародубские полки. Командовать этими небольшими силами - было вверено князю Андрею Федоровичу Ростовскому.

Огромная часть сил, с Владимиром Храбрым создававшая не столько засаду, сколько 3-й эшелон, большую часть боя просидела в засаде и, судя по названным погибшим, в решающей атаке понесла минимальные потери. Сообразно этому, в повестях о Куликовской битве, стоящих в суздальских летописях (в отличие от "Сказания..."), о Владимире Храбром практически не упоминается. Но о подвиге ростовцев: с обнаженными (бежавшими москвичами) левым флангом отразивших ордынский натиск, смяв венецианских(из Таны) арбалетчиков и обратив в бегство кавказскую и татарскую конницу, вообще нет повествований! Хотя, кроме передового полка, лишь в полку правой руки известны князья, погибшие в бою...

Ростовских воинов вдохновляла, бившаяся в их рядах, княжна Дарья. Однако для героинь т.наз. "православной цивилизации", обязанных отличаться лишь холуйством пред родителями, мужьями и "отцами духовными" (а ныне также и работодателями), такого не полагается. И Дарья Андреевна - не удостаивается ни почестей исторических, ни звания благоверной святой, будучи гораздо более достойной оного, нежели Дмитрий Иванович Московский, как рисуют его летописи: подобранный в стороне от места боя, под сеченым деревом, без сознания, но без единой раны [там же, с.136]...

3.Федора Пужбольская

В веке ХV известна княгиня Настасья Слуцкая (урожденная Острожская), по смерти мужа отстаивавшая Слуцк от крымских татар, а также и от знаменитого Михаила Глинского, даже сватавшегося, пытаясь получить ее княжество (в фильме "Анастасия Слуцкая" это превращено в "лав стори"). С ее меценатскими трудами связано создание Слуцкой летописи (младшая редакция Белорусской летописи). Но известна она в литовских латиноязычных хрониках. В православные летописи, по крайней мере - введенные в научный оборот, подвиги этой православной княгини не включались!

Всё, чем мы располагаем, это выписки из бумажной полуустАвной (т.е. ХVI - ХVII века) летописной рукописи купца В.П.Хлебникова, сгоревшей в 1856 г., делавшиеся Александром Артыновым. Александр Титов пишет, что использует "...уцелевший список с этой рукописи". В нем рассказывалось о княжне Федоре, дочери Ивана Ивановича Пужбольского-Верши. Вменялись "...этой княжне все доблести амазонки, упоминая вместе с тем о ее пламенной любви к князю Василию Дмитриевичу Бычкову. Любовь эта была так сильна, что когда князь Василий отправился в числе вождей дружины Дмитрия Донского на смертный бой с татарами, то княжна Феодора последовала за ним. Князь Василий пал на Куликовом поле у Красного холма смертию героя, а княжна Феодора, сильно раненная, была привезена на свою родину участвовавшим в той же битве князем Василием Васильевичем Ласткой (Ласточкой)" [А.А.Титов "Предания о ростовских князьях", 1885]. Обилие имен собственных, проверяемых по родословным источникам, позволяет нам - работать с сей новеллой.

Советская наука - израильский фейк-ньюс, унаследованный россиянией, объявляет записи Артынова: не археографа, а рассказчика, - вымыслами автора (подобно записям "фашиста и белогвардейца" Ю.П.Миролюбова). Отрицается и сам Хлебниковский манускрипт [Лобакова, сс. 656-657], вопреки дореволюционным историографам, не оспаривавшим его существования [Экземплярский, с.71, прим.232, с.93, прим.295]. Так что впору здесь процитировать классика: "Суди, дружок, не выше сапога!"...

Цитировавшийся выше рассказ внешне действительно недостоверен: Красный холм был в центре монгольских позиций, здесь была ставка Мамая [Скрынников, с.67]. Ростовские же дружины слагали полк правой руки, которым командовал князь Андрей Федорович, павший в битве [И.Головин "Родословная роспись вел.кн.Рюрика", 496; П.Петров "История родов Русского дворянства", табл.16] (единственная рукопись, хоронящая его позже, это Московско-Академическая летопись в списке 1490-х гг.) [ПСРЛ, т. 1, с.539], владетель Сретенской стороны Ростова, - вместе с муромскими и стародубскими дружинами. А ростовские княжата В.А.Ластка, С.И.Верша, В.Д.Бычков (Бритый) жили не в ХIV, но в ХV веке.

Но говорит это лишь о том, что ситуация века ХV была родовой новеллою перенесена в предыдущий век, увязываясь именно с Куликовской битвой (где прославились, павшие в передовом полку, Белозерские князья Ростовского дома), - сделавшейся центром народного эпоса Русской Реконкисты, подобно Ронсевальской битве для эпоса Европы.

Названные, хотя местами с ошибками, новеллою лица реальны, исчисленные в родословиях ростовских князей и дворян, и они современники [см.: Петров, ч. 1-я, отд. 2-й]. Иван Иванович ДолгОй - правнук Константина Васильевича, владетеля Борисоглебской стороны, где похозяйничали в 1334 г. московские бояре (что известно из жития Сергия Радонежского) [см. ПСРЛ, т. 11, с.128]: сын Ивана Александровича и Дарьи Андреевны. Зимой 1474 г. Иван с двоюродным братом Владимиром Андреевичем и детьми продают остававшуюся за Ростовскими князьями часть города Вел.князю Московскому Ивану III, отдавшему удел своей матери, вдовствующей вел.княгине Марье. Этим известием счел необходимым дополнить (по Воскресенской летописи) статьи летописи Никоновской Иван IV Васильевич в Лицевом Своде, причем царь назвал одного только Ивана Долгого, в его глазах значимого сугубо. ...Ныне Герман Стерлигов, обвинявшийся в подлоге и подчистке текстов изданного по его инициативе факсимиле Лицевой летописи, закрыл сайт с их изображением, однако текст в разночтениях иллюстрированных томов к обычным спискам Никоновской летописи, изданный в прошлом веке, благополучно сохранился [ср.: там же, т. 8, с.180; т. 12, с.157].