Подводник №1 Александр Маринеско. Документальный портрет. 1941–1945
Шрифт:
По-видимому, особое раздражение командования КБФ при подведении итогов крейсерства «эски» вызвал тот факт, что подлодка не добилась никаких успехов в тот момент, когда противник осуществлял массовую эвакуацию войск из Курляндии и своих прижатых к морю анклавов на берегах Данцигской бухты. С 6 по 11 мая авиаразведка КБФ регулярно докладывала о нахождении в море десятков кораблей и судов, которые следовали на Запад как в составе конвоев, так и самостоятельно, что называется, «на честном слове и на одном крыле». До вечера 8 мая С-13 находилась в районе банки Штольпе, перехватывая тем самым коммуникацию из Данцигской бухты, а в ночь на 9 мая перешла на подходы к Либаве и Виндаве, из которых вечером 8-го – утром 9-го вышло шесть конвоев (в общей сложности 139 вымпелов), вывозивших в Германию 25,7 тысячи солдат курляндской группировки. Их переход благодаря радио– и авиаразведке также не остался тайной для командования Балтфлотом. Кроме подлодок на подходах к портам были развернуты сторожевые и торпедные катера, которым удалось потопить, захватить или вернуть в пункты выхода около десятка плавсредств. Ссылки на отсутствие движения в районе позиции С-13 были настолько неправдоподобными и неубедительными, что командование КБФ пошло на беспрецедентный шаг. Уже 30 мая начальник штаба флота контр-адмирал Александров довел
Но и это еще не все, что вскрылось при знакомстве с архивными документами. При детальном изучении ЖБД С-13 можно найти ряд эпизодов, на которые командование не обратило внимания или решило закрыть глаза. Так, в 03:40 9 мая сигнальщик подлодки, находившейся в надводном положении, наблюдал конвой из 18 мелких судов (тральщики, сторожевые катера, БДБ) с включенными ходовыми огнями, но командир уклонился от него изменением курса. Еще одна встреча – на этот раз с тремя малыми кораблями, которые также несли ходовые огни, имела место в 00:42 10 мая. В донесении Маринеско эти контакты вовсе не упоминались и причины отказа от атак не указывались. Далее, в 21:14 19 мая «эска», находившаяся на позиции восточнее Борнхольма, легла на курс 0°, которым прошла 74,5 мили, то есть ушла за пределы позиции в направлении базы. Продолжая двигаться и дальше этим курсом, по состоянию на 23:15 20 мая субмарина находилась в точке 57°11'3 с. ш. / 17°44'6 в. д., то есть между шведскими островами Эланд и Готланд. И только в 00:10 21 мая на ее борту было получена радиограмма из штаба бригады с приказанием следовать «домой». Иными словами, Маринеско покинул позицию без приказа, что вряд ли простительно даже с учетом окончания военных действий.
23 мая С-13 ошвартовалась в Турку. С этого момента события начали развиваться со все возрастающей скоростью и, к сожалению, не в пользу Александра Ивановича. Все выглядело так, словно он стремился наверстать все упущенное в феврале, марте и апреле. В документах занудно перечисляются его многочисленные прегрешения: самовольно отсутствовал на корабле с 22 часов 26 мая до 8 часов 27 мая, затем с 16 часов 30 мая до 11 часов 31 мая, неоднократно выпивал на борту. В тот же день А. Е. Орел был вынужден написать рапорт (док. № 6.26), в котором впервые в отношении Маринеско прозвучало предложение уволить в запас. Что же было поводом для многочисленных выпивок? Радость за долгожданную Победу, желание расслабиться после продолжительного напряжения военных лет или обида за несостоявшееся награждение? Возможно и то, и другое, и третье. Но именно третью причину в качестве основной упоминают, по крайней мере, А. А. Крон и Н. Г. Кузнецов. Но разве это достойно настоящего командира и патриота – воевать не за долг защитника Отечества, а за награды? Не радоваться за общую Победу, а смаковать личную обиду?
Следует признать, что Александр Иванович был не единственным, кто «расслаблялся» в те дни (док. № 6.25), – количество самовольных отлучек в мае на БПЛ выросло до 21, – но так получилось, что его имя снова оказалось в «передовиках» среди нарушителей. И снова, как и в декабре, перед командованием и политотделом бригады встал непростой вопрос по части выбора мер к недисциплинированным воинам. Впрочем, по сравнению с концом 1944 г. ситуация упрощалась тем, что необходимость ходить в боевые походы отпала, и такие факторы, как падение боеспособности экипажа в связи со сменой командира, теперь не играли былой роли. А значит, командование могло себе позволить поступать по отношению к нарушителям так, как того требовали дисциплинарный устав и Уголовный кодекс, невзирая на предыдущие заслуги. Справедлив ли был такой подход по отношению к подчиненным, включая тех, кто имел боевые заслуги? С нашей точки зрения, в целом да. Ибо армия, состоящая из бойцов, нарушающих дисциплину, перестает быть армией, а личный пример командира – а Маринеско был не просто военнослужащим, а командиром корабля – не может не влиять на подчиненных.
Кроме того, Маринеско своим примером оказывал влияние не только на поведение команды, но и на поступки офицеров всей бригады. За собутыльничество с ним пострадали несколько командиров подлодок и его друг М. И. Лобанов (док. № 6.27, 6.28, 6.31), до того уже наказывавшийся за пьянство и пытавшийся стать на путь исправления. Все они получили дисциплинарные взыскания с учетом тяжести и частоты своих поступков.
Нелепы ссылки некоторых апологетов Маринеско на то, что наказания по отношению к нему осуществлялись в особом порядке, с какой-то изощренной жестокостью. Ближайший к «подводнику № 1» по уровню дисциплинированности среди командиров подлодок – И. П. Попов – 28 февраля был исключен из ВКП(б), а после самовольной отлучки 17 мая командование бригады возбудило ходатайство перед Военным советом КБФ о снятии его с должности командира подлодки, списании с бригады и снижении в звании. Военный совет удовлетворил прошение бригады лишь частично – данный офицер был переведен на преподавательскую работу в ВМУ имени Фрунзе, но без понижения в звании. При этом следует отметить, что по результатам последнего похода в апреле 1945 г. Попов доложил о потоплении легкого крейсера и тральщика противника, за что 26 мая был награжден орденом Красного Знамени, но этот факт не стал в глазах командования индульгенцией, искупающей пьянство и развратное поведение на берегу.
Находятся и те, кто педалируют тему зависти к народному герою, в частности озлобление командования за то, что при переводе С-13 из Турку в Лиепаю в начале июля 1945 г. купленный якобы в Финляндии «форд» не был брошен или продан Маринеско по дешевке, как об этом мечтали завистники, а был перевезен в новую базу на палубе подводной лодки (в некоторых вариантах легенды «эска» буксировала его за собой на специально для этой цели построенном плотике). Тут мы полностью согласны с капитаном 1-го ранга В. Д. Доценко, который в своей книге «Мифы и легенды Российского флота» дал по данному поводу следующий комментарий: «… это действительно несовместимо с морской культурой, а точнее, это несоблюдение элементарных правил службы на подводных лодках. Уважающий себя командир подводной лодки никогда бы не допустил такой выходки, ведь это противоречит требованиям Корабельного устава – важнейшего на флоте документа. Командир обязан не только сам его соблюдать, но и требовать этого от своих подчиненных». И действительно,
такая перевозка – если она имело место на самом деле – резко меняла дифферентовку, характеристики остойчивости и маневренности корабля. В условиях недавно окончившихся на Балтике военных действий и сложной минной обстановки это был ничем не оправданный риск. Интересно отметить, что в своих рассказах Крону Маринеско обошел тему транспортировки автомобиля в Лиепаю молчанием. Что это – косвенное признание того, что на самом деле никакого «форда» он не приобретал, или подспудное понимание того, что таких поступков стоит стыдиться, а не хвастаться ими?Наказание за реальные, а не вымышленные проступки последовало сразу вслед за трехсуточным загулом, длившимся с 30 июля по 1 августа (док. № 6.31). Уже через три дня решением Военного совета КБФ Александр Иванович был временно отстранен от должности командира подлодки, а на заседании парткомиссии получил строгий выговор с предупреждением и занесением в учетную карточку (док. № 6.30). За этим последовали подготовленные в штабе бригады представление на демобилизацию и досрочная аттестация (док. № 6.32, 6.33). Но и после этого командующий КБФ адмирал В. Ф. Трибуц, которому имя Маринеско к тому времени, несомненно, уже было хорошо известно, не стал увольнять его с флота, а ограничился лишь понижением в воинском звании и переводом в другое соединение (примечание к док. № 6.32).
Следовало ли проявить к офицеру какой-то особый подход с учетом былых заслуг? Да, следовало, и с нашей точки зрения он и был проявлен – ведь Маринеско могли просто уволить со службы и отдать под суд, поскольку совершенные им деяния четко подпадали под статьи тогдашнего Уголовного кодекса. Ничего этого сделано не было. Согласно рассказу Маринеско Крону, после всего этого он сгонял на «форде» из Либавы в Москву, где встречался с самим наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым. Видимо, слухи об этом еще в 60-х гг., то есть до публикации первого издания книги Крона, достигли ушей самого Николая Герасимовича, который в своей статье (док. № 7.4) прямо опроверг факт личной встречи с офицером. Да и что тот мог сказать наркому? Просить или требовать награждения его званием Героя? В очередной раз неискренне признать свои ошибки и дать заведомо невыполнимые обещания исправиться? Для чего? Чтобы прослужить лишних неделю-две до следующего крутого загула? Это не имело практического смысла, и потому в реальной жизни «оболганный и несправедливо наказанный» Маринеско подал рапорт на увольнение по собственному желанию, который с учетом его болезненного состояния был немедленно удовлетворен (док. № 6.36). Впрочем, добровольность принятого решения нимало не мешает многим публицистам и журналистам до сегодняшнего дня утверждать, что Александр Иванович был незаслуженно уволен по чьей-то злой воле. Создатели снятого в 2008 г. документального фильма «Александр Маринеско» пошли еще дальше, поставив в дикторский текст такую фразу: «В ноябре 1945 г. его (Маринеско. – Сост.) увольняют с Военно-морского флота за халатное отношение к службе и аморальное поведение и понижают в звании до старшего лейтенанта, в должности – до командира тральщика». Правда, как можно понизить в должности до командира тральщика, одновременно уволив с флота, авторы фильма не поясняют.
К сожалению, так случилось, что составителям сборника удалось найти очень мало документов, освещающих жизнь «подводника № 1» после увольнения с военной службы. Все найденные и заслуживающие доверия факты сведены нами в приложение № 1 – хронологию жизни героя. Будем надеяться, что ряд материалов об этом периоде его жизни пополнит последующие издания труда. Хотя эти факты и не имеют прямого отношения к боевой карьере Александра Ивановича, при помощи их, возможно, удалось бы пролить свет на многие примечательные, но не до конца ясные моменты. Например, проходил ли Маринеско медицинское обследование при увольнении или сразу после увольнения со службы, и если да, то какой диагноз ему был поставлен? Если он проходил какой-то курс лечения, то какой, когда и где? Какими были его служебные характеристики в период работы на судах Балтийского государственного морского пароходства? Что стало причиной и кто был инициатором увольнения оттуда? Все это помогло бы составить независимое от флотских инстанций мнение о состоянии здоровья и трудовой дисциплине нашего героя. Но эти документы пока не введены в научный оборот никем, включая родственников и апологетов Александра Ивановича, что дает пищу для подозрений, что и в них могут содержаться факты, отнюдь не украшающие народного героя.
Ощущение это усиливается при знакомстве с теми немногочисленными свидетельствами, которые лежат на поверхности. В частности, дело об осуждении Маринеско в декабре 1949 г. к тюремному заключению сроком на три года. В своем романе А. Крон довольно подробно, со слов Маринеско, повествует о его конфликте с директором Института переливания крови и той, выражаясь современным языком, «подставе», которую он организовал своему завхозу. Допустим, что все сказанное Александром Ивановичем было чистой правдой. Но осудили Маринеско не только за хищение торфяных брикетов и присвоение принадлежащей институту кровати стоимостью 543 рубля. В деле также фигурировали три прогула без уважительных причин, допущенные в течение одного лишь ноября 1949 г. Следует подчеркнуть, что на тот момент продолжали действовать статьи указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Судить уголовным судом за прогулы в Советском Союзе перестали лишь в 1956 г. На основании действовавших на тот момент законов и было произведено осуждение. Но что остается непонятным, так это линия поведения самого Маринеско. Обычно при возникновении сложных отношений с руководством человек стремится сменить место работы, а при невозможности сделать это старается вести себя безупречно. Александр Иванович же вместо этого допускает три прогула в течение месяца. Что это? Недооценка опасности или привычка к определенному стилю жизни, которая стала сильнее инстинкта самосохранения?
Так или иначе, но Маринеско был осужден и отправлен в лагерь, но за примерное поведение освобожден, не отсидев и двух лет. Судя по твердому и аккуратному почерку его писем к жене, продемонстрированных в вышеупомянутом документальном фильме, на зоне он не был сломлен ни духовно, ни физически. После освобождения работал в топографической экспедиции, а после смерти Сталина по небезызвестной «бериевской амнистии» судимость с него была снята. Это не только открыло дорогу для возвращения в Ленинград, но и дало надежду на восстановление в кадрах ВМФ. Как это ни покажется парадоксальным, но, став военным моряком не по доброй воле, Александр Иванович, пока служил, мечтал о жизни на гражданке, но после увольнения в запас, если верить признаниям, сделанным им А. Крону, стал скучать по службе на подлодках.