Подземелье призраков Аккермана

Но Японец сказал, что в ЧК Володи не было, а ему можно было верить. У Тани были основания прислушаться к этим словам.

В мае 1919 года руководителем Одесской ЧК стал Станислав Реденс, ярый большевик с огромным опытом подполья и партийной кличкой Стах. Это был молодой, удачливый авантюрист, склонный к насилию и жестокости. Он установил в ЧК свои собственные кровавые порядки, о которых в городе стали говорить тайком, опасливым шепотом. Новые порядки и правила погрузили Одессу в пучину беспросветного страха, удачно поддерживаемого Реденсом в своих собственных интересах.

Так он быстро втерся в доверие к авторитетам криминального мира, обложив налогом воюющие между собой группировки. И очень быстро нашел общий язык с королем преступного мира Одессы — Мишкой Япончиком.

К огромному удивлению всех, Реденс, отличав­шийся невероятной жестокостью по отношению к врагам революции и ко всем «буржу­аз­но-контр­революционным элементам», покровительственно относился к Японцу и к его бандитскому воинству. Между ними завязалось нечто вроде дружбы. И в любых конфликтах Реденс всегда становился на сторону Мишки.

В Одессе быстро узнали, что Япончик находится в дружеских отношениях с новым начальником Одесской ЧК, таких дружеских, что они даже выпивают вместе. Таня не сомневалась, что по поручению Японца Володю искал именно Реденс. И если бы Сосновский был похищен чекистами, Реденс живо его нашел бы. Но Японец сказал, что в застенках ЧК Володи нет. И Таня знала, что этой информации можно доверять.

Сладковатый, тошнотворный запах опиума ударил в ноздри, и Таня с ностальгией вдруг вспомнила то время, когда вместе с Володей в опиумной курильне возле порта они охотились за убийцей Людоедом. Тогда там был устроен настоящий притон по выколачиванию денег у богачей, желающих получить вечную молодость. Предприятие достигло высокого уровня и процветало, пока в дело не вмешался Людоед... Сейчас Таня с горечью вспомнила чувство охотничьего азарта и дух авантюризма, и те невероятные приключения захватывающей логической игры, связавшие ее с Володей.

Страшно было думать о том, что все это осталось в прошлом. А в лабиринт портовых притонов ее привел не дух авантюризма, не поиск убийцы, а отчаянная попытка схватиться с жестокой судьбой.

Стоя в переулке, насквозь пропахшем опиумом, гашишем и тому подобной дрянью, Таня испытывала нечто вроде тоски. Эта тоска была похожа на хищного зверя, вскормленного ее собственным сердцем. Теперь предстояло подкормить его, погладить по шерсти, задобрить чем угодно, чтобы он не сожрал ее живьем.

Меблированные комнаты «Подкова» находились в самом грязном припортовом месте и представляли собой настоящий притон, который, похоже, был отвратительнее притонов Слободки и Молдаванки. Жили здесь в основном портовые рабочие самых низших сословий, согласные на самый грязный, отвратительный труд, либо сезонные, заезжие авантюристы, прибывшие в Одессу в попытках отыскать быстрое денежное счастье, но вместо этого оставившие свое здоровье (а бывало и жизнь) в грязных лабиринтах порта.

Все как один наркоманы и пропойцы, они были настоящим отребьем, стоящим в стороне даже от одесского криминального мира, потому что опустились до степени, опасной для самых последних воров. Даже воры низшего звена, промышляющие мелкими, ничтожными кражами, знали, что там, где опиум, гашиш, кокаин или что-то подобное, всегда стоит предательство. А потому с опаской относились к обитателям портовых трущоб, покупающим опиум или другие зелья у китайцев. Любители наркотических грез жили в своем собственном мире, зарабатывая деньги любым способом только для того, чтобы потратить их на свое зелье. Селились они в определенных районах порта, создавая свою собственную зону обитания. Комнаты «Подкова» как раз и были именно таким местом.

Стоя на другой стороне переулка, напротив этой жалкой гостиницы, с фасада которой давно слезла штукатурка, Таня внимательно наблюдала. И на первом, и на втором этаже в окнах не было стекол, и щели были заткнуты грязными тряпками. На дверях, вросших в землю от старости, дежурил настоящий вышибала, по всей видимости, знавший обитателей трущобы в лицо. В нем Таня опознала одного типа с Молдаванки. Когда-то он был в банде Калины, авторитета с Привоза, но по пьянке сорвал налет, да не просто сорвал, а загремел в полицейский участок, потащив за собой нескольких товарищей. В участке он, правда, не раскололся, но из-за него на заметку в полиции были поставлены многие члены банды.

За такое позорное поведение ему больше не было места в криминальном мире. И когда после годичного тюремного заключения за мелкое воровство бандит был выпущен на волю, Калина выгнал его из банды и с территории Молдаванки, которая близко примыкала к Привозу.

Таня помнила, как Калина рассказывал об этом Корню, она присутствовала при этом, а также при том моменте, когда Калина выгнал незадачливого бандита. И если Таня хорошо его запомнила, то точно так же хорошо он знал в лицо Таню. А значит, проникнуть внутрь гостиницы незамеченной не было никакой возможности.

Таня содрогнулась от одной только мысли о том, какие разговоры пошли бы в криминальном мире, если б этот неудачник-вышибала разболтал, что в его наркотическом притоне появилась сама Алмазная! Это насторожило бы всех воров, работающих в порту, а также контрабандистов и фальшивомонетчиков. Ведь все знали, что Алмазная — человек Японца. Решили бы, что Мишка подумал захватить полностью эту территорию, подавив оставленную порту свободу. Это привело бы к новым разборкам и схваткам, и в Одессе неминуемо возник бы ненужный конфликт.

Да, Таня была слишком известна в криминальном мире, а раз так, то заходить в своем собственном облике было и опасно, и глупо.

К тому же она не хотела, чтобы кто-то из криминального мира узнал о том шпионском следе, на который она вышла совершенно случайно. Чекан не контактировал с людьми Японца и не стал бы никому рассказывать то, что рассказал ей. Но, появись Таня в этом притоне, выследили бы, к кому именно она пожаловала. Начались бы ненужные разговоры, которые окончательно запутали бы все существующие следы. Турок бы исчез, залег на дно, а других следов у Тани не было. И этот единственный след, который оставался у нее, был бы потерян...

Все это быстро промелькнуло в ее голове, когда, спрятавшись в тени небольшой ниши стены дома напротив, Таня наблюдала за входом. День клонился к вечеру, и в притон заходило довольно много людей. Среди них были и китайцы, и турки, и другие иностранцы.

Некоторые были с проститутками. Таня без труда опознала дешевых портовых шлюх, в мире одесских продажных женщин стоящих на самой низшей ступени во всей иерархии. Они были даже хуже, чем уличные девушки с Дерибасовской.

Старые, больные, беззубые, давно потерявшие человеческий облик, эти женщины развлекали портовых рабочих за копейки, тратя заработанное на дешевую выпивку и наркотики. Они были настолько ужасны, что большинство из них предпочитали выходить на работу только к ночи, в сплошной темноте.

Если новые власти без устали разгоняли девушек с Дерибасовской и в конце концов очистили от них центральную улицу города, то против портовых шлюх они были бессильны, даже и не пытаясь распутать или разворошить этот грязный клубок, зная, что если его тронуть, то можно пойти ко дну. А потому красные и не трогали портовых шлюх, следя только за тем, чтобы те не поднимались из своих трущоб на центральные улицы города. Но портовые шлюхи во все времена и сами твердо усваивали урок о том, что не следует заедаться с властью, какой бы они ни была, а потому не поднимались наверх из своего района, работая исключительно на этой территории.