Подземелье
Шрифт:
— Ага, как кикиморы сношаются! — ухмыльнулся Николай. — И какую ж мы пользу поимеем?
— Глядишь, подскажет что-то про ненормального медведя.
— Не тот он теперь. Толку с него…
— Коля! Последний раз. Больше тебе мозги парить не буду. Торжественно клянусь! — Репин вскинул руку в пионерском салюте.
Логинов почесал затылок.
— Дел же невпроворот. Время терять… Хотя, можно, конечно и потолковать, лишним не будет. Но чтоб больше ты мне тут не жужжал!
— Заметано!
21
…Старый «Москвич» перевалил через шаткий деревянный мосток над болотистым ручьем, при этом одно
По дороге Логинов рассказал Репину про шамана.
По фамилии его в поселке никогда не называли, отчества никто не помнил. Вместо того и другого укоренилось одно только имя — Отолон, И хоть имелись у него в округе тезки, такой уж он был человек, что не требовалось уточнять, о ком идет речь.
Живший здесь испокон веков, Отолонов род славился ведунами, знатоками целебных трав, колдовских заклинаний и древних полузабытых обрядов. Отец Отолона тоже был шаманом. Однако перед самой войной его упекли за «антисоветскую деятельность».
Юный отпрыск отцовское ремесло успел освоить сполна. После ареста родителя-мракобеса он исчез из здешних мест и объявился снова только в конце пятидесятых, когда «потеплело». В каких краях обретался, чем и как промышлял на жизнь, никому осталось неведомым. Несловоохотливый был человек и не такой, чтоб его запросто расспрашивать.
Оказался Отолон похитрей родителя, на глаза не лез, жил, чтоб макушку из травы не видать. Ходили слухи, что, когда случалась надобность, камлал без лишнего шума в старой юрте, все еще торчавшей на месте бывшего стойбища.
— Но на всякую хитрую задницу есть прибор с винтом. — Логинов переключился на первую скорость, преодолевая заболоченный участок дороги.
С упомянутым прибором к Отолону примеривались давно и настойчиво. Хоть, вроде, и не лез он ни в чьи дела, но самим существованием своим создавал властям душевный дискомфорт.
— Стал он, как авторитет в общаке, — усмехнулся начальник розыска. — Сам никуда не встревал, но без него ничего не решалось.
Что тут удивительного? Как ни пригибался, а был он сметливее своих собратьев — и когда руками требовалось работать, и когда мозгами шевелить. Так и повелось.
Скажет Отолон, мол, рано на путину выходить, бригадир хоть лбом об лиственницу стучи, никто и не выйдет. Однако, мала-мала, хоть какие отговорки найдут. И во всем так.
Начальство зубами поскрипывало, и, дай Отолон повод, за милую душу схарчило бы его. Но повода он не давал, да и времена пошли другие, терпеливые. Из начальства, кто поумней, даже дружбу с Отолоном водил, смекнувши, что аборигенами сподручней управлять, если иногда к «пахану» ихнему прислушиваться.
Короче, как в колонии, где администрация с «вором зоны» старается общий язык найти.
Очень долго так продолжалось.
Но приключился один случай. Тогдашний предисполкома, абориген, здорово расхворался и угодил в больницу. Сделали ему операцию, а через неделю скончался бедолага. Дело, конечно, обычное, но родственники подняли бучу. Среди них не одни рыболовы оказались. Разнеслись слухи, что местный хирург, поднятый среди ночи, то ли пьяный ножом орудовал, то ли по дурости что-то не то отрезал.
До области дошло, прокурору пришлось вмешаться. Хирург, не будь дураком, дознался, что покойный — а он и прежде болел — обращался втихую к шаману, просил пособить. Отолон отнекивался, говорил, в город больного везти надо, но травы какие-то дал. Никто еще от тех трав не загибался,
но какая разница!Патологоанатом хирургу мужик свой, вместе спирт дули. Накатал бумагу, чтоб дружка отмазать.
Прокурор понимал: если дело против хирурга возбудить, получится один мыльный пузырь. В первый раз, что ли, залечили?! А тут шаман под руку подвернулся. Ага!
Иди сюда, моя маленькая! Забегали — что за травы, кто право дал врачеванием заниматься? Взялись за потомственного мракобеса. Но из трав статья тоже не шибко шьется. Давай у него обыск делать. Нашли неучтенные шкурки. У кого их здесь нет, но все равно, это уже ближе к телу. Кроме шкурок, правда, ничего не накопали, но уж на шкурках тех отоспались. В общем, раскрутили Отолона на всю катушку, и отбухал он срок целиком и полностью без всякого скощения. Вернулся, когда уже и за настоящую уголовщину сажать перестали. Не узнали его. И не в возрасте даже дело. Просто изломало человека.
Теперь совсем бирюком живет, замкнулся, попивать стал. Начнешь говорить с ним, дурачка из себя корчит. Аборигены, правда, его не забыли — шаман всегда шаманом остается. Иногда приходят пошушукаться. И теперь из-за медвежьих дел к старику потянулись.
Но, по правде говоря, давно кончился Отолон. Сейчас все время дома сидит. Вроде, назначили ему какую-то пенсию, в тайге грибы, ягоды, папоротник собирает…
Грунтовка вильнула в просвет между тальниками и вывела к неширокой речке. В гладкой свинцовой воде, будто застывшей в пригоршне низких берегов, отражались разлапистые лиственницы, росшие на противоположной стороне. Сразу за редко стоящими деревьями хмуро темнел сплошной лес, а дальше из его чащи дыбилась к небу округлая, зеленовато-бурая сопка.
Тесня дорогу к самому откосу берега, вытянулись неровным строем разномастные, опутанные по верху «колючкой» заборы, подпертые поленницами дров. Из-за валких изгородей таращились бельмами затянутых полиэтиленовой пленкой окон кривобокие домишки, На просевших крышах вяло похлопывали под порывами ветра куски рваного рубероида, словно какой-то злодей начал было снимать с них скальпы, да бросил.
Во дворах кое-где болтались развешанные на столбах сети.
Лохматые собаки, дремавшие перед калитками, подняли головы на звук мотора.
Логинов вдруг резко затормозил.
— Гляди, представление!
Николай открыл дверцу, полез из машины.
Впереди, посреди улицы, дрались между собой около дюжины аборигенов. Сергей разглядел среди сражающихся нескольких зрелых мужчин, двое казались почти подростками. Худой, тщедушный старик упорно стремился в гущу свалки, получал тумака, откатывался назад, семеня нетвердыми ногами, но снова бросался в битву.
Сбоку подпрыгивала кривоногая, одетая в драный байковый халат баба, то и дело норовившая вцепиться в волосы любому, до кого удастся дотянуться. Баба и старик, похоже, вели каждый свою собственную войну, ни на чьей стороне не выступая.
Баталия происходила почти в полной тишине, если не считать коренастого молодца, который, повалив своего противника на землю и тыча его мордой в грязь, приговаривал монотонно: нахомляд, падла, нахомляд!..
Внезапно старику прилетела увесистая плюха, и он, потеряв равновесие, пробороздил спиной ближайшую лужу. На ее берега выплеснулись две крутые грязные волны. Неистовый старец, однако, тут же вскочил, оглядевшись по сторонам, проворно кинулся к поленнице и извлек из ее недр здоровенный черный колун.