Подземелье

Значит, пройдя сквозь Подземелье, можно увидеть свет?

Сергей повернулся, оставляя парочку за спиной, и прыгнул в распахнутый люк.

Ступни ударились о бетонный пол. Перила, отделяющие площадку от лестничного пролета, врезались в ребра, и он едва не вскрикнул от боли. Однако он убедился, что ничего себе не сломал.

Сергей не знал, что делать дальше. Призрачный свет, недавно заливавший чердак, угас. В полной темноте хватаясь рукой за перила, как за путеводную нить, он начал спускаться по лестнице. Если удастся вырваться, он найдет Раису. «Спаси! Я люблю тебя!» — чуть не крикнул он вслух.

Скрипнув, открылась дверь подъезда и сквозняк со стуком тут же вновь захлопнул ее. Но Сергей почувствовал, что в подъезде появился кто-то еще. Он настороженно замер Игра в прятки продолжалась не долго. Включилось электричество, и за спиной Репина, между первым и вторым этажом, расцвела немощным цветком лампочка, превратив темноту в сумеречное порхание теней. В полумраке Сергей разглядел на самой нижней ступеньке странное существо, с ног до головы покрытое косматыми клочьями — шерстью?! Оно лишь отдаленно напоминало человека — горбатое, неуклюжее, с дико поблескиважщими глазами, лишенными всякого выражения на черной, окровавленной харе. Существо раскрыло пасть, показав желтые зубы.

Сергей моргнул. Нет, ему не показалось. Зубы росли, выпирали из десен, превращаясь в жуткий заостренный частокол. Плясали тени, но кундига, больше не прячась в них, менялся на глазах, обретая полузвериный облик.

Репин удивился тому, что больше не испытывает ни страха, ни отвращения. Он просто стоял и смотрел на того, кого хотел и боялся встретить лицом к лицу.

Теперь они встретились, и Репин не знал, что делать.

Он не почувствовал, как рука, все еще сжимающая пистолет, обрела способность двигаться самостоятельно. Эта склонная к отсебятине рука вдруг вскинулась на уровень груди, вздрагивая, помедлила секунду, а потом ее указательный палец плавно, как на учебных стрельбах, потянул спусковой крючок.

Сергей не понял сперва, что произошло. Он лишь успел заметить покачивающийся перед ним в воздухе «Макаров» — вид сзади — причем прорезь прицельной планки, мушка и грудь чудовища оказались на одной прямой. В барабанные перепонки больно ударил стиснутый пространством подъезда грохот, а из ствола вырвался скупой снопик искр.

Существо у основания лестницы дернулось и покачнулось. Пуля, похоже, причинила ему боль. Рука тем временем продолжала делать свое дело. Камнепад выстрелов сыпался на чудовище, и пули определенно причиняли ему не только боль, но и какой-то неизмеримо больший вред, потому что при каждом попадании тварь дергалась; нелепо взмахивала передними лапами и вдруг бесформенным комом осела на пол, точь-в-точь как сумасшедший алкаш-убийца в коридоре «малосемейки».

Сергей пристально наблюдал за лежащим. Ни малейшего движения. И что? Это все?

Так просто? Этого не может быть! Подвох таится где-то рядом.

Он осторожно шагнул вниз по лестнице.

Дверь подъезда — на этот раз резким рывком, вызвавшим короткий негодующий скрип — распахнулась. Сергей вздрогнул, заглянул через перила. Света лампочки не хватило, и он ничего не смог рассмотреть.

Что там еще за мерзость, кто явился по его грешную душу? В дверь лезли кривляющиеся сгустки тьмы, словно дверь та вела не во двор, а в черную глубину Подземелья, и Сергей в нисшедшем на него спокойствии, перегнувшись через перила, поднял оружие — теперь уже в полном согласии со своими чувствами и побуждениями.

Стрелять, однако, он не мог. Кожух пистолетного затвора ушел далеко назад, и из него навстречу врагам сиротливо торчал тонкий оголившийся ствол. В «Макарове» больше не было патронов.

Свободной рукой Сергей хотел достать запасную обойму, но сделать этого не успел, потому что грохот вдруг возобновился и от распахнутой двери прямо ему в лицо ударили знакомые вспышки. Они были, наверное, слишком яркими, потому что он мгновенно ослеп, а потеряв способность видеть, внезапно ослаб и почувствовал себя огромной резиновой куклой, которую проткнули шкодливые ребятишки. Тело куклы сморщивалось и опадало, теряя внутреннее давление жизненной силы. Когда давление упало до нуля, улетучились тоска, тревога, усталость и многое другое, что так долго терзало Сергея.

Он вдруг обнаружил, что лежит совершенно голый на каменном прозекторском столе под неяркими лампами, отражающимися в белом кафеле стен, и догадался, что находится в морге, но не в одном из тех, в которых довелось множество раз побывать по служебной надобности, а в том, другом, где обычно заканчивались во сне его блуждания по подземному лабиринту.

Все было здесь знакомо: и запертые наглухо двери; и железный прут, брошенный на край соседнего стола… Разница состояла в том, что Сергей теперь не наблюдал происходящее со стороны, а собственной персоной олицетворял распростертое на столе тело, которое в конце концов должно было превратиться в оживающего мертвеца. Мертвым, однако, он себя отнюдь не чувствовал.

Присутствовала рядом и женщина. Одетая в непривычного вида, колышущуюся складками белую хламиду, она склонилась над Сергеем, гладила его по слипшимся от пота волосам, массировала мягкими пальцами влажный лоб, и казалось, вот-вот готова была затянуть вполголоса колыбельную. Сергей стал вглядываться в ее лицо, надеясь понять, кто же это так нянчится с ним, но то ли из-за мерцания ламп, то ли по причине легкой пелены, застилавшей глаза, ему показалось, что лицо женщины колышется и идет рябью, как отражение на потревоженной водной глади. На нем, плавно сменяя друг друга, проступали знакомые, хоть порой и полузабытые черты разных женщин, которых на протяжении своей жизни знал Сергей, которых любил или считал, что любил, и которые любили или считали, что любили его. Сергею захотелось, чтобы женщина превратилась в Раису, да так и осталась ею. Перед ним даже мелькнули знакомые насмешливые губы, но тут же растаяли, потому, наверное, что все эти женщины, и Раиса в том числе, не могли остаться с ним здесь, а лишь проходили прощальной вереницей, словно провожая в бесконечное путешествие.

Но несмотря на фантасмагорию черт, устремленные на Сергея глаза оставались одними и теми же, сурово-скорбными и в то же время сострадающими, и он подумал, что эти глаза мог бы полюбить раз и навсегда, но они так никогда и не встретились. И еще он, неверующий, в руках не державший Священную Книгу, вдруг решил, что такой взгляд мог бы принадлежать Богородице.

За спиной женщины возникло движение. Оттуда выступил белобрысый солдат. Сергей вздрогнул и уставился на него, ожидая чего-нибудь скверного. Но ничего не случилось. Солдат выглядел живым и здоровым, румянец играл на его округлых щеках, и даже представить было трудно, что прежде происходили с этим лицом странные метаморфозы.

Солдат тоже был обнажен. Пропитавшаяся камерной вонью защитная роба исчезла, освободив красивое, мускулистое мужское тело. Чистая кожа будто светилась, но Сергею вдруг бросилась в глаза сине-багровая полоса, опоясавшая шею.

— Ну вот и все, — сказал солдат, подходя к столу и протягивая руку, — пора нам, вставайте.

У Сергея мелькнуло подозрение, что неспроста такое дружелюбие — опять хочет воин показать, что одного они поля ягоды — но он вспомнил, как стояли на чердаке рука об руку девушка и солдат, и успокоился.

Опершись на протянутую руку, Сергей поднялся и заметил в проходе между рядами оцинкованных лежаков большого рыжего кота. Кот, присев на задние лапы и вальяжно откинув в сторону, хвост, тщательно вылизывал пушистую шерсть, которая была выпачкана чем-то темным и липким. Но благодаря стараниям розового проворного язычка на щеголеватой лоснящейся шубке следов той дряни почти не осталось.

Словно почувствовав на себе чужой взгляд, кот перестал прихорашиваться, не спеша подошел и потерся о голые Сергеевы ноги. Сергей наклонился и протянул руку, чтобы погладить хвостатого, но в последний момент не решился.