Подземелья Лубянки
Шрифт:
Этим планам не суждено было исполниться. Калабалина выдала одна из медсестер, заметившая его приготовления.
В тот же день «Семен» был выписан из госпиталя и отправлен в Холмский концлагерь № 319 «А», под Шепетовку.
«Я истощал, – так описывал „прелести“ лагерной жизни Калабалин. – Обессилел до такой меры, что на расстояние 100 метров до уборной тратил от 30 до 40 минут».
И вновь – чудо. Он уже мысленно примирился с неминуемой смертью, ждал ее словно избавления, но вдруг на пороге барака застыл капо: «К коменданту!».
Комендант лагеря, оказалось, помешан был на физкультуре. И когда случайно попалась ему на глаза калабалинская анкета, где в графе «профессия» значилось: «учитель-спортрук», он загорелся странной идеей – организовать в лагере регулярные занятия физкультурой.
Впрочем, был в этой идее пусть и циничный, но чисто прагматичный, в типичном немецком духе, смысл. Спортивные упражнения продлевали жизнь бесплатной рабочей силе.
Так к Калабалину пришло спасение. Теперь ему давали увеличенную пайку, не гоняли на тяжелые, изнурительные работы.
Каждое утро он выводил заключенных
Увы, «малина» такая продолжалась недолго. В ноябре Калабалина вместе с другими заключенными перевели в новый лагерь– в местечко Понятово. В марте последовал очередной перевод – в Польшу.
За эти четыре месяца из двенадцати тысяч узников в живых осталось всего двести пятьдесят. В лагерях свирепствовали тиф и дизентерия. Многие гибли по дороге – падали, обессилев, на землю, и конвоиры тут же добивали их автоматными очередями.
Наверное, мысленно «Семен» в очередной раз приготовился к смерти. С каждым днем людей оставалось все меньше. Но однажды…
Из показаний Калабалина:
«Однажды приехал доселе никому неизвестный офицер, хорошо владеющий русским языком, в чине ротмистра и начали вызывать нас по одному. Спрашивал ротмистр: фамилию, образование, семейное положение, какие места СССР хорошо знаешь и затем внезапно – желаешь ли работать против большевиков. Получив утвердительный ответ, отпускал. После его посещения дня через три нас всех погрузили в две грузовых автомашины и через Люблин доставили в окрестности Варшавы, местечко Сулиевек».
В местечке Сулиевек находилась школа, где готовили разведчиков-диверсантов. Одним из 160 курсантов стал Калабалин-Наливко.
Это был единственный для него путь вернуться назад. «Я согласился, – напишет он потом, – так как видел в этом деле перспективу либо бежать, либо работать на пользу своей родины – СССР».
Словно губка, впитывал он в себя как можно больше информации – о школе, о своих соучениках. Калабалин верил: рано или поздно эти данные очень пригодятся советской разведке.
Параллельно он пытался вести осторожные беседы с другими курсантами – вот когда пригодился опыт и чутье педагога. (Впоследствии двое радистов, которым доверился он, после высадки в советском тылу добровольно сдались чекистам.)
В августе 1942-го «Семен» завершает обучение в шпионской школе. В конце месяца вместе с другими выпускниками его перебрасывают в пересыльный пункт немецкой разведки под Смоленском. До возвращения на родную землю остаются считанные дни…
Из протокола допроса Калабалина (22 сентября 1942 года):
Вопрос: В каких условиях Вы находились в школе разведчиков?
Ответ: Школа разведчиков-радистов, куда я был назначен, насчитывала около 160 человек. Школа отгорожена проволокой не была, но слушателям было запрещено ходить за определенную зону и особенно общаться с населением. Кормили нас прилично, в день давали около 400 гр. хлеба, литр мясного супа, грамм 25 масла или маргарина, иногда колбасу – 50 гр, иногда повидло и утром и вечером чай. Кроме того на неделю пачку махорки и 3-5 сигарет в день.
Занимались мы: радиоделом – 3 1/2 часа в день и 3 часа в день такими предметами, как топография, организация РККА, методы работы органов НКВД и физподготовка.
Вопрос: Назовите руководящий состав и преподавателей школы.
Ответ: Начальник школы – ротмистр Марвиц, его помощник – ротмистр Броневицкий. Вопросами документов для разведчиков ведал обер-лейтенант, фамилию его не знаю, кроме этих из немцев был еще один капитан, ведает отправкой разведчиков, фамилию его не знаю.
Остальные преподаватели и нач. состав были из числа военнопленных: радио-дело преподаватели: «Ефремов» бывший радист и Бардецкий – бывший капитан-связист. Начальником лагеря и преподавателем агентурного дела был б. подполковник Степанов Василий Павлович, кличка «Щелгунов», по слухам, он раньше в Красной Армии командовал 121 стр. полком. Кроме него агентурное дело преподавал «Рудаев», якобы бывший генерал. В последнее время агентурное дело преподавал «Асманов», по национальности – татарин.
Организацию РККА читал бывший полковник «Быков», дважды орденоносец, в Красной Армии командовал дивизией. Организацию РККА преподавал также бывший майор Красной Армии «Быстров». Настоящей фамилии не знаю, зовут Александр Николаевич. Оба – «Быков» и «Быстров» – в мае месяце 1942 г. были переведены в Полтавскую школу разведчиков.
Топографию преподавал бывш. танкист – ст. лейтенант «Павлов». Настоящую фамилию не знаю, имя и отчество его – Борис Петрович. Физподготовку преподавал некто «Филин», настоящих фамилии, имени и отчества не знаю. Известно, что жил где-то в Приволжских городах и окончил Харьковский Институт физкультуры.
Методы органов НКВД преподавал некто «Авилов», фамилию и имя его не знаю, бывший работник органов НКВД на Украине, судя по тому, что он все время склонял ст. 54 УК УССР (Аналог 58-й статьи УК РСФСР – измена родине, контрреволюция и пр. – Примеч. авт.).
Вопрос: Когда и с какими задачами Вы были переброшены на территорию СССР?
Ответ: В ночь с 15 на 16 сентября я с группой разведчиков в 6 чел. был сброшен с немецкого самолета в Горьковской области в районе г. Арзамас.
Задание перед нами поставлено: разведка движения войск по жел. дороге, водным и шоссейным путем, где формируются воинские части, их возраста, командный состав, вооружение, работы
промышленности, транспортировка грузов и вооружения и боеприпасов. Разведка военных складов, аэродромов. Помощь союзников и политико-моральное состояние частей Красной Армии и населения.Вопрос: Какими путями Вы должны были собирать эти данные и как пересылать их?
Ответ: Сведения я должен был черпать из личных наблюдений, через приданного мне специального напарника-разведчика, а также путем извлечения этих данных от лиц, имеющих непосредственное отношение к разведываемым объектам – военнослужащих и гражданских лиц.
Вопрос: Как Вы должны были сообщать получаемые данные немецкой разведке?
Ответ: Только по радио, при помощи имевшейся у меня рации путем шифрованных телеграмм. Для этого я специально обучен зашифровке телеграмм по известному мне коду.
Вопрос: Имели ли Вы задание проводить диверсионно-подрывную и разложенческую работу в СССР?
Ответ: Таких заданий я не получал. В школе нам разъяснили, чтобы мы этим не занимались. Нам рекомендовали держать себя скромно, чтобы не выделяться из общей массы населения.
Вопрос: Когда и как Вы приняли решение сдаться добровольно органам НКВД?
Ответ: За все время пребывания в плену я постоянно думал и искал случая вернуться на территорию СССР и служить на пользу родине. Такой возможности я ожидал. Больше того, я по мере возможности к тому склонял и уговаривал моих товарищей по школе. К этому, в частности, я подговорил перебрасываемых разом со мной радистов-разведчиков: Харина, Парманенкова (мой напарник) и др.
Вот поэтому, как только я приземлился на территории СССР, я пошел искать ближайший орган НКВД, чтобы явиться с повинной, что мной и было сделано 16 сентября.
16 сентября 1942 года Семен Калабалин пришел в Арзамасский райотдел НКВД.
«Я немецкий агент», – прямо с порога объявил он обомлевшим чекистам, и в подтверждении своих слов принялся вытаскивать из солдатского вещмешка все, чем снабдила его разведка, – оружие, радиостанцию, пачки денег. Тут уж всякие сомнения отпали.
А через несколько дней контрразведке добровольно сдались и его напарники – те, с кем вместе забросили их в советский тыл, – Харин и Парманенков. Их обоих Калабалин убедил сдаться еще во время учебы.
И тем не менее доверие пришло не сразу. Суровые законы войны заставляли чекистов осторожничать.
Более месяца провел Калабалин за решеткой, прежде чем спецпроверка его подошла к завершению.
24 октября 1942 года по личному распоряжению заместителя Наркома внутренних дел В. Меркулова [149] Калабалин был освобожден из-под стражи.
Но на этом шпионская одиссея «Семена» не кончилась. Ему предстояло стать ключевой фигурой в радиоигре, которую НКВД решил повести против немецкой разведки.
149
Меркулов Всеволод Николаевич (1895-1953). В органах ВЧК с 1921 г. Работал в ЧК-ГПУ Грузии, последняя должность – начальник СПО ГПУ Закавказья (1931-32). В 1931-38 гг. – на партийной работе. После прихода на Лубянку Берии возвращен в орган НКВД: зам. нач. ГУГБ НКВД СССР (1938), 1-й зам. наркома внутренних дел СССР и одновременно нач. ГУГБ (1938-41). После выделения госбезопасности в отдельный наркомат в феврале-июле 1941 г. возглавлял НКГБ СССР, но когда НКГБ был вновь возвращен в систему НКВД, занял должность первого зам. наркома. В 1943-46 гг. был наркомом (министром) госбезопасности БССР. Генерал армии. С 1947 г. в Главном управлении советского имущества за границей при Совмине СССР: зам. начальника (1947), начальник (1947-50). В 1950-53 гг. – министр госконтроля СССР. Арестован в сентябре 1953 г. по делу Берии. В декабре расстрелян.
Весной 1942-го, после контрнаступления под Москвой, когда стало очевидным, что молниеносного блицкрига не вышло, заброска немецкой агентуры превратилась в явление массовое.
Недостатка в людских ресурсах у немецкой разведки не было. Десятки тысяч солдат и офицеров находились в плену. Многие из них без колебаний шли на вербовку.
Количество определяет качество – считали немцы. Чем больше агентов попадет за линию фронта, тем больше их останется в живых, благо агенты были для «Абвера» всего лишь подручным материалом, пластилином, из которого лепилось будущее великой Германии.
У этой и без того далеко несовершенной цепи было одно очень уязвимое звено – радиосвязь. Никакого иного канала между заброшенной агентурой и центром немцы не знали, да и знать не могли.
Диверсанты пользовались коротковолновыми портативными приемо-передаточными станциями. У радиста каждой группы имелся свой шифр – единственный залог доверия к нему.
Любое действие, учил Ньютон, неизменно рождает противодействие. Нет такого, придуманного человеческой мыслью кода, который не смог бы взломать кто-то другой.
Советской контрразведке недостаточно было просто вылавливать и обезвреживать агентуру противника. Это был путь тупиковый, бесконечный, как вечный мат: на смену одним диверсантам приходили бы вторые, потом третьи…
Немцев следовало переиграть, перехитрить. Так родилось понятие «радиоигры».
Под контролем чекистов захваченные или сдавшиеся добровольно шпионы продолжали регулярно выходить в эфир, создавая тем самым у немцев иллюзию успеха. Благодаря радиоиграммам выполнялись три задачи кряду. Во-первых, предотвращались заброски новые. Во-вторых, немецкая разведка обильно пичкалась дезинформацией, тщательно разработанной в недрах Генерального штаба, сиречь, весьма и весьма правдоподобной. Такая деза позволяла неожиданно наносить удары там, где их совсем не ждали, ибо то и дело немцы отвлекались на негодные объекты.