Подземный меридиан

И вспомнила артиста Жарича, его вечную вражду с режиссером. Многих других артистов представила — и то, как меняются их физиономии при появлении начальства, а другим, вроде Жарича, хоть трава не расти. Они держатся ровно со всеми. Да, конечно, тут определенно есть зависимость.

— Не помню, с Моцартом это случилось или с Бетховеном,— начала Маша,— но только композитору на узкой тропе встретился император. Стоят друг перед другом, не желая уступить дорогу. Император узнал композитора и говорит: «Ты что же, маэстро, не уступишь дорогу императору?» На что композитор ответил: «Император обязан своему положению своим рождением, а я — трудом. Так кто же из нас больше заслуживает почести?» Вот вам, Александр Петрович, и ответ на ваш вопрос. Труд и талант рождают в человеке достоинство.

— Эк-ка вы меня припечатали! — поднялся Селезнев.— Я-то лишь предполагал, а вы как ловко все обосновали. И все-то верно, все именно так и есть, как вы говорите. Ай-ай, как у нас сегодня нехорошо вышло! Словно меня бес за язык дернул.

— Да что случилось?

— Ничего особенного, обыкновенную несправедливость учинили. Собрались это мы сегодня в узком кругу... ну наше шахтное начальство. И решили, кого представить к награде. Из двух горняков выбрали того... который послабее в деле, зато покорнее. Нет-нет! — поднял руки Селезнев, словно Мария на него нападала.— Он тоже хорошо работает, можно даже сказать, отлично, но тот... Баринов — лучше.

— Баринов почестями не обделен. Он у вас полный кавалер орденов шахтерской славы.

— Не тот Баринов, Мария Павловна. Святослав Баринов, младший из династии. Не то чтобы строптив он или на язык скор — нет, наоборот, в дискуссии вступает неохотно, а вот недолюбливает его бригадир. За что? Ума не приложу. Думается мне, в рюмку Баринов не заглядывает, а бригадир тяготение к вину имеет. И любит, когда горняки его угощают. Так, может, потому сегодня и покривил душой бригадир, представил к награде другого, а мы все, дурьи головы, на поводу у него пошли. Вот и свершили несправедливость.— Помолчав, Селезнев добавил: — Бариновы все таковы, вся династия. Они отношение к людям и труду от старика Егора Афанасьевича унаследовали. Сорок пять лет старик в лаве проработал, а душой никогда не покривил.

— На одной шахте сорок пять лет?

— На нашей, «Зеленодольской». В прежнее время её «Шубинкой» звали. По имени шахтного домового... Шубина. Слышали про Шубина?

— Нет,— покачала головой Мария.

— Э-эх, живете в горняцком краю, а про Шубина не знаете. Да он, по старому горняцкому поверью, в каждой шахте проживает. Хозяин подземного царства и хранитель сокровищ. Другие говорят, один он на все шахты, а только из одной в другую переходит, за порядком наблюдает. Что не по нему, так с шахтеров спросит: одного-другого придавит или придушит, а то пожар учинит и дальше проследует. На нашу шахту сердит был Шубин, много душ он здесь загубил, за то и «Шубинкой» её прозвали.

— Вы, Александр Петрович, будто страшную сказку мне рассказываете,— проговорила Маша, чувствуя, как по телу её мурашки пробегают.

— Я ещё когда студентом был и на «Зеленодольской» практику проходил, Егор Афанасьевич мне шахту показывал. Он здесь все закоулочки знает.

— А сейчас Егор Афанасьевич приходит на шахту?

— Как нe приходит! В месяц раз или два спускается в лаву и отбойным молоточком уголек рубает. Не может он без шахты.

— А мне он шахту не покажет?

— Попрошу старика. Думаю, с великим удовольствием проведет он вас по лавам. Да я и сам, если позволите...

— Нет-нет! — взмолилась Мария.— Не смею отрывать вас от дела. К тому же и познакомиться со стариком хочу. Может, он меня и домой пригласит. Я бы тогда и семью его увидела, и как живет он.

Тут снова вошла секретарша.

— Баринов пришел!

Маша удивилась — точно по сценарию развертывается действие. Она, конечно, была уверена: сейчас увидит старого шахтера.

— В красный уголок его пригласите,— сказал Селезнев и обратился к Марии: — Пойдемте.

Они прошли в красный уголок, и здесь Мария увидела парня лет двадцати. Он с достоинством сказал:

— Здравствуйте!

В его темно-синих глазах угадывалось смущение, но он был совершенно спокоен. «Молодой Баринов»,— догадалась Мария. А Селезнев подошел к столу, сбросил с него покрывало. И тут все увидели белоснежного медведя, завернутого в целлофан, голубенькие детские валеночки и детский костюмчик в красивой и тоже прозрачной упаковке.

Селезнев протянул парню руку, сказал:

— Ну, Святослав, поздравляю с первенцем и прошу принять подарок сыну. От имени шахты, шахтеров прошу.

Парень тут и зарделся. Лицо и шея его налились малиновым цветом, глаза увлажнились... Он пожимал руки то Селезневу, то Марии и говорил: «Спасибо... Спасибо...» Потом неловко сгреб подарки и так лее неловко вышел.

— Это вы о нем мне рассказывали? — спросила Мария, улыбаясь и пряча волнение, которое охватило и её.

Она была растрогана вниманием начальника шахты к рабочему, благородством их отношений, наконец, самим фактом рождения сына у такого славного парня, каким показался ей Баринов. Она только никак не могла понять, как это такой красивый, скромный молодой человек может не нравиться бригадиру? Селезневу сказала: «Хорош брат у Дениса Баринова и похож на него — как две капли воды. Я, правда, Дениса издалека со сцены видела да ещё на портретах, когда его в областной Совет депутатом выбирали. С приятной усмешкой и, видно, с характером парень».

Селезнев задумался. Его карие подвижные глаза вновь устремились в пустой угол кабинета. Как бы рассуждая сам с собой, сказал:

— Да, хороший парень Святослав. Редкой души человек. Впрочем, Бариновы все таковы. Потом предложил Марии:

— Хотите, съездим к старику Баринову. Посмотрите, как он живет, а если пожелаете, останетесь у них на все три дня. На зеленой заезженной «Волге» они ехали по главной улице горняцкого поселка. Невдалеке от ворот шахты догнали молодого отца, нагруженного подарками. Селезнев кивнул ему, и Святослав Баринов, отвечая начальнику шахты, чуть не выронил мишку. Маше очень хотелось повернуться, взглянуть ещё раз на младшего из династии Бариновых, но чувство такта её удержало.

Старика Мария и Селезнев нашли у пивного ларька — «гадюшника», как назвал потом сам Егор Афанасьевич это питейное заведение.

— Петрович!.. Свежее пиво! — встретил Баринов начальника шахты. И косо, но без зла и без любопытства взглянул на Марию, стоявшую у дверцы машины. В голосе его и в движениях не было ни суеты, ни лести,— он, так же как и его сын, младший Баринов, говорил спокойно, с чувством своей силы и достоинства.

Маша подивилась молодому блеску темно-синих глаз — они, так же как и у сына, излучали добродушную приветливость, были настежь открыты перед человеком, и все-таки, несмотря на это, Маша не могла долго выдержать бариновского взгляда: казалось, строгий учитель смотрит ей в душу, слышит и знает все её тайные мысли.

— А мы к тебе, Афанасьич,— сказал Селезнев.

— Милости прошу, сейчас и пойдем.

Мало-помалу их обступили люди, большею частью шахтеры с «Зеленодольской»,— и кто из них посмелее, здоровался с Селезневым, кто предлагал кружечку, а кто-то кричал Маше:

— Идите сюда, девушка, мы вас пивом угостим. Не стесняйтесь. Мы здесь, как немцы и чехи, пиво все пьем, разве что только столбы воздерживаются.

А щуплый пожилой человек в клетчатой рубашке, видимо принявший не только пива, но и ерша, протиснулся к Баринову, взмолился: