Поединок со Змеем
Шрифт:
— Как же крепко спал я, Денница! Ой, а что мне приснилось — будто я не в небе, будто бреду в снегу по колено, среди каких-то острых камней…
Да куда ты?
Утренняя Звезда вдруг горько заплакала и кинулась из дому. Хотел Месяц вслед за невестой, но Сварог, Отец Бог, его удержал:
— Еще бы долго ты спал, молодец, если бы не ее любовь к тебе,
недостойному. Припомни-ка, что было с тобою, с кем веселые пиры пировал! Ты умер, а не заснул, потому что мои сыновья тебя наказали. И умер во зле, и твоя душа отправилась уже зимовать в Исподней Стране, не умея взлететь. Так и с другими будет отныне, кто платит злом за добро!
…Одни
Правда, Месяц так и не смог отмыть с лица пятен, причиненных грязным покрывалом Мораны и ее поцелуями. Он теперь далеко не столь яркий и ясный, как прежде, и вид у него, если хорошо приглядеться, испуганный и печальный. Но главное — с тех самых пор начал он, раскроенный секирой Перуна, уменьшаться на небосводе и совсем пропадать, потом снова расти.
Так отозвалась ему давняя измена, давний сором. Люди верят, что истончившийся, старый Месяц надеется умереть и снова родиться — чистым, как прежде, обрести полноту лика и не терять ее больше. Но не может. Вот почему про начавший убывать Месяц так и говорят — перекрой. Вот почему новорожденное дитя непременно показывают растущему Месяцу, чтобы справно росло, и новый дом начинают строить при молодом Месяце, а не при ветхом, когда видно, что его надежда опять не сбылась. А вот лес для постройки рубить лучше всего в новолуние, чтобы не велась гниль, чтобы не ел его червь.
…Злая Морана и беззаконный Чернобог еще немало времени хоронились во мраке сырых пещер, не смея высунуться на свет, сбросить змеиные чешуи. Поняли, что светлые Боги умеют быть грозными, умеют наказывать.
А Перуну, уже созывавшему гостей на желанный свадебный пир с молодой Богиней Весны, пришлось надолго все отложить. Ведь он залил кровью священную золотую секиру, осквернил, оскорбил ее видом Землю и Небо. Оставил Перун замаранную колесницу, выпряг крылатых коней, пешком пришел в кузницу Кия, давнего друга. И целый год махал молотом, не разговаривая почти ни с кем, не вкушая общей еды. Вот так пришлось ему очищать себя от скверны убийства, хоть Месяц и возвратился к живым. Смерть получает власть над пролившими кровь, хотя бы даже свою. Подле них истончается грань между мирами умерших и живых, клубится невидимый водоворот — затянет, если не оберечься! Вот почему боязливые дети со всех ног разбегаются от поранившегося в игре, и только твердят — мы не видели, не знаем, мы тут ни при чем. И воины, вернувшиеся из похода, подолгу не смеют сесть в доме за стол, обнять жен, пойти в святилище молиться Богам. Убивший — нечист. Он
висит между мирами, и нужно много омовений в бане и долгий пост, прежде чем живые возмогут опять считать его своим.
ОБИДА РУЧЬЯ
Мимо дома кузнеца Кия бежал говорливый ручей. Он тек из болота, с ягодных мхов, нес темную торфяную воду, за что и прозван был Черным. Таких ручьев и речушек много на свете, столько же, сколько болот, а пожалуй и больше. Ручей падал в реку, а река — в широкое море: там, при устьи, построили город, стали ходить заморские корабли, повелся прибыльный торг. Отец Кия нередко ездил туда, продавал сделанное мастером-сыном и всегда возвращался довольный. Под старость он многие заботы переложил на плечи выросших сыновей и даже начал похаживать к ручью, посиживать с удочкой, прикрыв от горячего Солнца седую голову шапкой, сплетенной из еловых тоненьких корешков.
Самому
Кию некогда было надолго бросать наковальню, но и от его кузни вела тропинка к ручью. Приходил набрать в деревянные ведерки воды, ополоснуть копоть с лица, отмыть сажу и пот. И никогда не забывал поблагодарить добрый ручей, низко поклониться ему. Весной, когда ручей выплескивался из берегов, Кий дарил ему свежего масла полакомиться, а осенью, когда Земля, принеся плоды, отдыхала, умытая дождями — жертвовал гуся. И никогда не упоминал вблизи воды зайца, чего, как известно, не любит ни один Водяной, ибо прыткий заяц подобен Огню.И вот однажды отец Кия сидел на зеленом травяном берегу, вполглаза приглядывал за удочкой и размышлял, куда бы это могла подеваться вся рыбы в ручье. И наконец припомнил запруду, недавно построенную в низовьях. Единственный проход оставили в той запруде, и там бывало не видно воды за рыбой, спешившей на нерест. А уж тут как тут поджидали ее сети, верши, остроги…
— Не оскудеет небось! — ответили удивленному старику беспечные Люди, выстроившие запруду. — Вон сколько рыбы в реке!
Теперь отец Кия досадливо косился на пустую плетенку, приготовленную для улова:
— Видать, оскудела! А если самую реку кто-нибудь перегородит?..
И только сказал — отколь ни возьмись подошел к нему малый мальчонка:
— Здрав будь, дедушка.
И замолк, словно бы хотел о чем попросить.
— И ты гой еси, внучек, — честь честью ответил старик. А про себя посетовал, что не вынул ни рыбки, порадовать мальца. Потом пригляделся…
рубашонка-то на нем буро-черная, как есть в торфяной воде вымоченная, а с левой-то стороны водица кап да кап наземь! Пригляделся еще — в волосах зеленые водоросли впутались, на плечо стрекозка присела, а между пальцев босых ног — перепоночки!..
Оробел отец Кия, понял, не простой мальчонка пожаловал, и кто здесь кому за внучка сойдет — это как посмотреть. Еще дед старика у ручья свадьбу играл, и дедов дед… А мальчонка уж за руку тянет:
— Пойдем, покажу, где рыба стоит.
И точно — привел к заводи, к белым звездам кувшинок в черной воде, сам рядом сел, ноги в воду спустил, а траву кругом словно кто тотчас из ведерка облил. Закинул удочку старец и мигом натаскал полную плетенку рыбы — запыхался с крючка отцеплять.
— Как же отдарить тебя? — спросил он мальчонку. Тот глянул голубыми глазами:
— А вот как, дедушка. Поедешь в город на торг, увидишь там матерого мужа в синих портах и синей рубахе, в синей шапке высокой. Да ты его сразу узнаешь, то дядька мой. Ты так передай ему, дедушка: Черный, мол, Ручей славному Морскому Хозяину челом бьет, низко кланяется и просит сказать, запрудили его запрудой, сил нет!.. Закол от берега до берега учинили!..
Рыбу начисто вывели, и не то что кишок назад в воду не кинут — вся на берегу протухает, от жадности ловят, что и не съесть!..
Шмыгнул носом и показал порванное плечо:
— Я там щукой плавал, у запруды-то, рыбу спасти хотел, так они острогой меня! Передай, дедушка, Морскому Хозяину, как, мол, прикажет, так оно и будет!..
С тем прыгнул в заводь, и встречь поднялся огромный усатый сом — вскочил на него верхом и вмиг умчался мальчонка. А отец Кия поехал на торг и все выполнил, как обещал.
— Острогой, значит? — свел брови дородный, одетый в синее человек. — Что ж, снеси, дед, Черному Ручью поклон от Морского Хозяина да скажи, пускай слезы-то вытрет. Не было доселе никакой запруды да и не будет!