Поединок. Выпуск 7

И помогли–таки!

Когда его преследователи соединились и вместе бежали к нему, почти добежали, думали, что взяли и уже почти брали — он приподнялся на руках, в последний раз оскалил на них очень белые зубы на изодранном о камни лице и тяжело ушел в зацветшую воду бассейна.

— Ты же ранен! — испуганно сказал Талгатов. — Давай в машину скорее.

Родионов сразу ощутил пульсирующую резь в плече, мокрое тепло, сползающее по ребрам.

— Сейчас… Подождите…

— Что — сейчас? — крикнул Катин начальственно. — Все. Без тебя выловим. Иди в машину, я тебе приказываю, наконец!

— Сейчас, сейчас… — уже отходя, пообещал Родионов.

Со всех сторон сбегались рабочие, расступились уважительно и испуганно, пропуская его.

Талгатов придержал рванувшегося следом Катина, попросил:

— Дай папиросу, мочи нет, как курить хочется…

Родионов, неровно шагая между блоками, поднимался туда, где под арочной крышей цеха застыл кран.

АЛЕКСАНДР БЕЛЯЕВ НИКОГДА НЕ ЗАБУДУ

Полковник Ипатов потянулся к ящику своего стола за сигаретой, но, вспомнив, что вот уже третий день сидит за новым столом, у которого вообще нет ящиков, досадливо поморщился и полез в карман кителя. На новом месте службы ко всему надо было привыкать заново, в том числе и к такой, казалось бы, очень простой вещи, как письменный стол. Последние два десятка лет Ипатов служил на Дальнем Востоке. До этого служба его проходила в Средней Азии. Там он начинал ее, там стал начальником заставы… На Дальнем Востоке он женился. У него родился сын Женька. Женька вырос. Сейчас заканчивал десятый класс. И до конца экзаменов вместе с матерью остался там, где они жили последнее время.

А Ипатов принял погранотряд в Белоруссии. Почему именно в Белоруссии? На это были свои основания. Отряд понравился Ипатову. Естественно, за такой короткий срок он еще не успел во всем разобраться досконально, вникнуть во все глубоко. Но первое впечатление от знакомства осталось хорошим. Личный состав был отлично подготовлен, во всем чувствовался порядок, четкий ритм железной воинской дисциплины. Полковник знакомился с делами.

Неожиданно в дверь кабинета постучали.

— Войдите, — разрешил Ипатов.

Вошел дежурный и доложил:

— Вам письмо

Ипатов взглянул на конверт и сразу узнал угловатый почерк сына. «Ну вот, сейчас узнаем и все новости», — с удовольствием подумал Ипатов, поблагодарил дежурного, отпустил его и вскрыл конверт.

«Дорогой отец! — писал Евгений. — Сдал все на пятерки. Наверное, я вас с матерью немного огорчу, но я твердо решил идти по твоему, отец, пути. Подаю заявление в пограничное училище. Это окончательно. Помню, как вы мне говорили, что сейчас не война, что у меня большие способности к физике, что передо мной открыта дорога в науку. Но я послушался своего сердца. Я родился на заставе, вырос среди пограничников, и ничего нет удивительного в том, что меня тянет к ним всей душой. У каждого из нас, отец, есть любимые герои. Героями моего детства были бойцы твоей заставы: Иван Журавлев, Петр Зворыкин, старшина Саидов. Старшина научил меня ездить верхом, на всю жизнь подружил с собаками, принес мне из леса косуленка, который жил у нас потом три года. Они были не только храбрыми людьми, но и верными товарищами, умеющими нежно любить и верно дружить. Мне всегда хотелось быть на них похожим. Я не забуду их никогда. Да и сам ты не раз говорил бойцам, что их жизнь, их подвиги достойны подражания».

Далее Евгений писал о том, что мать здорова, вовсю готовится к переезду и, очевидно, уже в конце недели они выедут.

Ипатов перечитал письмо. Отложил его. И долго еще глядел на синие, написанные шариковой ручкой буквы. Нет, он не расстроился. Не было у него для этого оснований. Да и можно ли огорчаться из–за того, что сын намерен перенять из рук отца боевую эстафету. Больше того, Ипатов даже радовался. Радовался тому, что Женька стал совсем взрослым, коли так самостоятельно и смело решил один из самых сложных вопросов всей своей жизни, точно и окончательно определил в ней свое место. Нельзя сказать, что для него, Ипатова–старшего, это решение сына было полной неожиданностью. Женька не раз и не два говорил о том, что жизнь границы ему по сердцу. Правда, они с матерью в душе лелеяли мечту о том, что Женька станет ученым. Недаром он был победителем всех городских и областных физических олимпиад. К нему самым серьезным образом присматривались преподаватели вузов. Но он все же выбрал другой путь. А ведь Женьке очень хорошо было известно, что уже на первых шагах службы он непременно столкнется с самыми серьезными трудностями. Потому что где–где, а на границе служба всегда полна тревог, риска, напряжения всех духовных и физических сил. С малых лет он был свидетелем и очевидцем боевых будней пограничников: видел, как уходили на охрану границы наряды, как поднималась по тревоге застава, как возвращались после кровавой стычки с нарушителями пограничники, принося раненых и убитых товарищей своих. Видел… и все же решил пойти именно по этому пути.

Вторично входная дверь открылась без стука. В кабинет зашел начальник разведки полковник Лобачев.

— Разрешите, Борис Васильевич? — спросил он.

— Конечно, Иван Терентьевич, прошу, — быстро оторвав взгляд от письма, ответил Ипатов.

Лобачев принес подробную карту района. Они склонились над ней.

— Так, так… должен тут быть прудишко, — чуть заметно прищурил глаз Ипатов.

— Озеро тут Липкое. А пруда нет, товарищ полковник.

— Значит, высох, — сказал Ипатов. — А может, наоборот, разлился и стал этим озером…

— Вы бывали здесь?

— Довелось, — кивнул полковник и добавил: — Даже родился в этом краю. Была тут такая деревня Кривуля. Сожгли ее в сорок первом. Да так больше и не восстановили… Здесь и крещение боевое принял. Тут и судьба моя определилась.

***

…В то памятное воскресное утро Кривуля проснулась не от мычания коров, не от звона их колокольцев, не от привычных и всем хорошо знакомых окриков пастуха. В четвертом часу утра, когда солнце только приподнялось над старыми кустистыми, окружившими деревенский пруд ракитами, в противоположной стороне за лесом вдруг загремела канонада. Тишину прорезали раскатистые пулеметные очереди. Ружейная стрельба слилась в сплошной гул. В домах захлопали двери. Люди выскакивали на улицу, взбирались на крыши домов, прислушивались к нарастающему грохоту, испуганно вглядывались в поднимавшиеся над лесом черные клубы дыма. Никто никого ни о чем не спрашивал. Но в глазах у каждого был один вопрос: что же это такое на сей раз? Провокации в последнее время на границе были довольно частым явлением. Бывало, что и стреляли. Бывало, в небе появлялись самолеты безо всяких опознавательных знаков. И, покружив над дорогами и населенными пунктами, улетали за границу, на запад. Бывали случаи, когда местные жители встречали неожиданно в лесу, у линии связи, у перекрестков дорог, у мостов незнакомы к людей. Сообщали о них пограничникам, милиции. Те принимали немедленные меры к задержанию неизвестных. И, как правило, с помощью местного населения задерживали их. А потом становилось известно, что задержанные оказывались нарушителями границы. Всякое, одним словом, бывало. Время было тревожное, напряженное. Война все ближе и ближе подкатывалась к нашей земле, дымила где–то там, по ту сторону границы. Но сегодня за лесом гремело необычно страшно. И люди, вслушиваясь в нарастающий грохот, испытывали недоброе предчувствие.

В пятом часу над лесом, выше черного дыма появилась группа самолетов. Они летели в плотном боевом строю. Лучи утреннего солнца четко высветили на их фюзеляжах большие черные, окаймленные белой краской кресты Самолеты летели из–за кордона, направляясь в наш тыл.

— Эти навряд ли заблудились, — провожая их взглядом, сказал впервые вдруг оказавшийся без дела деревенский пастух Ефим. Сплюнул и добавил: — Без сворота прут, куды–то нацелились.

— А может, еще свернут, — робко высказала надежду какая–то женщина.

— Непохоже что–то, — ответил Ефим.

Самолеты улетали все дальше. И все меньше оставалось надежд у тех, кто смотрел им вслед, на то, что они попали в наше небо по ошибке.

Вместе со своими односельчанами и родичами за самолетами, за черным дымом над лесом наблюдал и четырнадцатилетний Борька Ипатов. Рядом с ним в проулке стояли его отец, колхозный звеньевой, мать и младший брат Гошка.

Борьке очень хотелось на крышу. Но он знал, отец не разрешит: ее только что покрасили и краска еще не засохла. Но отец неожиданно сам толкнул его в бок:

— А ну, дуй на дерево, — подсказал он.

Борька, а за ним и Гошка, словно только и ждали этого, сорвались с места и наперегонки помчались в огород. Там, в самом конце его, за оградой, как три богатыря, стояли три тополя.

— Куда ты их? Совсем сдурел. Побьются! — услыхал у себя за спиной Борька встревоженный голос матер».

— Не стеклянные… — ответил отец. И еще что–то добавил. Но Борька уже не слыхал, что именно. Ветер свистел у него в ушах. Да и Гошка уже начал канючить: