Поединок. Выпуск 9
Шрифт:
А Лева мысленно как бы перенесся в родное Лаврентьевское. Ему хотелось поговорить:
— Помню, с Анютой раз пошел по грибы. На ней сарафанчик красный, ну, что ягодка. Задумался о чем-то, глядь — нет рядом дочки. Забегал, перепугался — страсть! Она же…
— Пора идти, — зевнув, перебил его на полуслове Павел и поднялся.
Лева как бы осекся, с нескрываемой ненавистью посмотрел на геолога.
— Проверь радиометр, работает ли? — спросил Павел.
Лева глядел на свои бахилы и не отвечал.
— Лев, слышишь? В радиометр вода небось попала,
Лева, ни слова не говоря, поднялся и зашагал маршрутом, ступая по-медвежьи косолапо.
«Да, экземплярец! Второго такого не сыскать, — подумал Павел. — Только что душу изливал, а сейчас вдруг… С чего бы это он? И вправду сказано: чужая душа — потемки…»
И на следующий день, и через два, и через три дня Лева оставался таким же мрачным, невыносимо тяжелым человеком, каким был и раньше. Даже хуже: прежде, бывало, двумя-тремя словами за маршрут перекинется с Павлом, а теперь словно оглох и онемел. Изредка геолог ловил на себе его взгляд, от которого становилось страшно. Точно так же он смотрел и на других людей. «Какая-то… патология зла, — невольно поеживаясь, думал Павел. — Боже, а до конца сезона еще несколько месяцев! Может, опять поговорить с Турчиным?..»
VI
Через несколько дней, как всегда в половине девятого утра, Павел подошел к Левиной палатке. Обычно Лева в это время покуривал, сидя на самодельной лавке, и поджидал геолога, чтобы идти в маршрут. Сейчас на лавке его не было, и Павел окликнул:
— Лева!
Никто не ответил, но из палатки доносились неясные шорохи. Павел поравнялся с маршруткой и откинул полог.
Лева лежал на животе и, морща лицо, бил себя по пояснице кулаками.
— Что, брат, прихватило?
Лева промычал в ответ невнятное.
Зима на Крайнем Севере, несмотря на лютую стужу, влияет на человеческий организм очень благотворно, а вот лето гнилое; особенно дает знать о себе радикулит, даже у людей богатырского здоровья начинают трещать суставы.
— Щас подымусь… — хрипло выдавил, наконец, из себя Лева.
— Да куда ж ты, милый, в таком состоянии в маршрут! — замахал руками Павел. — Полежи денек, может, отойдешь. Я к Турчину сбегаю, спрошу замену тебе.
— Да сказал же! Встаю щас, — сердито повторил Лева.
Но геолог все-таки пошел просить замену. Турчин был в камералке. Выслушав Павла, он подозрительно спросил:
— Может, он сачкануть надумал? Третьего дня Морван, рабочий Ланкова, тоже «захворал». А как все в маршрут ушли, он ружьишко за плечо да в тайгу белок бить подался.
— Нет, нет, Кондаков в этом отношении чрезвычайно честен, — убежденно сказал Павел.
— А ну, пойдем-ка глянем на твоего Кондакова.
«Сейчас наломает дров и совсем испортит мои отношения с Левой!» — испуганно подумал Павел, а вслух предложил:
— Не надо, не ходите. Я лучше один в маршрут пойду и рюкзак с образцами понесу.
— Одному в маршрут запрещено ходить инструкцией, — сухо ответил Турчин. — Что случись с тобой — я первым под суд пойду.
—
Тогда я прошу вас… поделикатнее, что ли, с Кондаковым… У него очень тяжелый характер.— Что он, институтка, чтобы поделикатнее? — усмехнулся начальник партии. — На сопли у меня нет времени.
В правильности своих решений и убеждений Турчин никогда не сомневался.
Лева, согнувшись, уже прохаживался возле своей палатки — разминался. Турчин и Павел поравнялись с ним.
— И сильно прихватило, Кондаков? — спросил начальник партии.
— Да есть малость, — ответил Лева.
— Ну, малость не в счет. Разойдешься в маршруте. А то Павел тревогу забил.
— Я его об этом не просил.
— Ну-ну… Эх, люди-людишки! — вздохнул Турчин. — Никому-то работать неохота, думают, денежки просто так достаются. Я тут Павлу пример приводил: Морван третьего дня, видишь ли, тоже «захворал». А как все в маршрут — он ружьишко за плечо…
— Шел бы ты от меня со своими примерами к такой-то матери, — сплюнув сквозь зубы, оборвал Турчина Лева.
— Ну, пошли, Лев, коли можешь идти, — поспешно сказал Павел.
— Обожди, Князев, обожди, — начальник партии вплотную подошел к Леве. — Слушай, Кондаков, кто тебе дал право так со мной разговаривать? Ты норов свой поубавь, последний раз предупреждаю. И Павел на тебя жалуется, другого рабочего просит.
«Тупица! Вот тупица!» — с отчаянием подумал Павел и даже застонал от досады.
А Лева ответил Турчину очень странно:
— Что ты взъелся? Не ровня я, мол, тебе? Врешь, милый, врешь. В жизни все равны, и цари, и трубочисты, потому как всем в одной земле гнить…
Вечером Павел рассказал Станиславу о поступке Турчина.
— Не понимаю, ты меня удивить этим хочешь? — спросил приятеля Станислав.
— Просто до меня не доходит, как интеллигентный человек с высшим образованием может быть лишен элементарного чувства такта? — горячо сказал Павел.
— Стоп! Прежде всего позволь узнать, на каком основании ты причисляешь Турчина к интеллигентам? Только потому, что он имеет высшее образование и после посещения туалета моет руки? Жалкий аргумент, как говорят французы. Такие люди, как наш дражайший начальник, останутся неандертальцами и духовными паралитиками с дюжиной вузовских дипломов в кармане. Это как горб, и лечение здесь бесполезно; их исцелит одна могила. Впрочем, Турчин был бы уместен в роли командира в штрафном батальоне.
— Иронизировать ты умеешь неплохо, — заметил Павел.
— Позволь, какая же это ирония?
— А отчего бы не пойти к Турчину, — опять горячо сказал Павел, — и не сказать ему всего того, что мы думаем о нем? Ведь очевидно, что замечать подлость и не противостоять ей есть не меньшая подлость.
Станислав то ли зевнул, то ли вздохнул.
— Извини, но ты напоминаешь младенца, познающего бытие, с извечным вопросом: а почему? — сказал он. — Ты сейчас изрек не дилемму, а аксиому. Наш мир был бы идеален, если бы люди неукоснительно следовали ей.