Поэты пушкинской поры

И пеною снова полна…

И с трепетом в бездну царевна глядит…

И бьёт за волною волна…

Приходит, уходит волна быстротечно —

А юноши нет и не будет уж вечно.

Спящая царевна

Сказка

Жил-был добрый царь Матвей;

Жил с царицею своей

Он в согласье много лет;

А детей всё нет как нет.

Раз царица на лугу,

На зелёном берегу

Ручейка была одна;

Горько плакала она.

Вдруг, глядит, ползёт к ней рак;

Он сказал царице так:

«Мне тебя, царица, жаль;

Но забудь свою печаль;

Понесёшь ты в эту ночь:

У тебя родится дочь».

«Благодарствуй, добрый рак;

Не ждала тебя никак…»

Но уж рак уполз в ручей,

Не слыхав её речей.

Он, конечно, был пророк;

Что сказал – сбылося в срок:

Дочь царица родила.

Дочь прекрасна так была,

Что ни в сказке рассказать,

Ни пером не описать.

Вот царём Матвеем пир

Знатный дан на целый мир;

И на пир весёлый тот

Царь одиннадцать зовёт

Чародеек молодых;

Было ж всех двенадцать их;

Но двенадцатой одной,

Хромоногой, старой, злой,

Царь на праздник не позвал.

Отчего ж так оплошал

Наш разумный царь Матвей?

Было то обидно ей.

Так, но есть причина тут:

У царя двенадцать блюд

Драгоценных, золотых

Было в царских кладовых;

Приготовили обед;

А двенадцатого нет

(Кем украдено оно,

Знать об этом не дано).

«Что ж тут делать? – царь сказал. —

Так и быть!» И не послал

Он на пир старухи звать.

Собралися пировать

Гости, званные царём;

Пили, ели, а потом,

Хлебосольного царя

За приём благодаря,

Стали дочь его дарить:

«Будешь в золоте ходить;

Будешь чудо красоты;

Будешь всем на радость ты

Благонравна и тиха;

Дам красавца жениха

Я тебе, моё дитя;

Жизнь твоя пройдёт шутя

Меж знакомых и родных…»

Словом, десять молодых

Чародеек, одарив

Так дитя наперерыв,

Удалились; в свой черёд

И последняя идёт;

Но ещё она сказать

Не успела слова – глядь!

А незваная стоит

Над царевной и ворчит:

«На пиру я не была,

Но подарок принесла:

На шестнадцатом году

Повстречаешь ты беду;

В этом возрасте своём

Руку ты веретеном

Оцарапаешь, мой свет,

И умрёшь во цвете лет!»

Проворчавши так, тотчас

Ведьма скрылася из глаз;

Но оставшаяся там

Речь домолвила: «Не дам

Без пути ругаться ей

Над царевною моей;

Будет то не смерть, а сон;

Триста лет продлится он;

Срок назначенный пройдёт,

И царевна оживёт;

Будет долго в свете жить;

Будут внуки веселить

Вместе с нею мать, отца

До земного их конца».

Скрылась гостья. Царь грустит;

Он не ест, не пьёт, не спит:

Как от смерти дочь спасти?

И, беду чтоб отвести,

Он даёт такой указ:

«Запрещается от нас

В нашем царстве сеять лён,

Прясть, сучить, чтоб веретён

Духу не было в домах;

Чтоб скорей как можно прях

Всех из царства выслать вон».

Царь, издав такой закон,

Начал пить, и есть, и спать,

Начал жить да поживать,

Как дотоле, без забот.

Дни проходят; дочь растёт;

Расцвела, как майский цвет;

Вот уж ей пятнадцать лет…

Что-то, что-то будет с ней!

Раз с царицею своей

Царь отправился гулять;

Но с собой царевну взять

Не случилось им; она

Вдруг соскучилась одна

В душной горнице сидеть

И на свет в окно глядеть.

«Дай, – сказала наконец, —

Осмотрю я наш дворец».

По дворцу она пошла:

Пышных комнат нет числа;

Всем любуется она;

Вот, глядит, отворена

Дверь в покой; в покое том

Вьётся лестница винтом

Вкруг столба; по ступеням

Всходит вверх и видит – там

Старушоночка сидит;

Гребень под носом торчит;

Старушоночка прядёт

И за пряжею поёт:

«Веретёнце, не ленись;

Пряжа тонкая, не рвись;

Скоро будет в добрый час

Гостья жданная у нас».

Гостья жданная вошла;

Пряха молча подала

В руки ей веретено;

Та взяла, и вмиг оно

Укололо руку ей…

Всё исчезло из очей;

На неё находит сон;

Вместе с ней объемлет он

Весь огромный царский дом;

Всё утихнуло кругом;

Возвращаясь во дворец,

На крыльце её отец

Пошатнулся, и зевнул,

И с царицею заснул;

Свита вся за ними спит;

Стража царская стоит

Под ружьём в глубоком сне,

И на спящем спит коне

Перед ней хорунжий сам;

Неподвижно по стенам

Мухи сонные сидят;

У ворот собаки спят;

В стойлах, головы склонив,

Пышны гривы опустив,

Кони корму не едят,

Кони сном глубоким спят;

Повар спит перед огнём;

И огонь, объятый сном,

Не пылает, не горит,

Сонным пламенем стоит;

И не тронется над ним,

Свившись клубом, сонный дым;

И окрестность со дворцом

Вся объята мёртвым сном;

И покрыл окрестность бор;

Из терновника забор

Дикий бор тот окружил;

Он навек загородил

К дому царскому пути:

Долго, долго не найти

Никому туда следа —

И приблизиться беда!

Птица там не пролетит,