Поэзия мифа и проза истории

До сих пор не увенчалась успехом ни одна из многочисленных попыток выявить хотя бы некоторые традиционные темы греческой мифологии в тех произведениях крито-микенского искусства, которые признаны неоспоримыми подлинниками. В качестве примера такой неудачной интерпретации можно упомянуть сцену на одной из кипрских ваз позднемикенской работы. Излюбленным мотивом художников, расписывавших эти вазы, по всей видимости, где-то уже в XIII веке до н. э., были изображения боевых колесниц. Именно такую колесницу с двумя человеческими фигурами в ней мы видим и на интересующей нас вазе. Перед колесницей изображена еще одна довольно загадочная фигура в длинном одеянии с большими весами в правой руке. В свое время уже упоминавшийся М. Нильссон попытался сопоставить эту сцену с известным эпизодом в одной из заключительных песен «Илиады», когда перед решающим поединком Ахилла и Гектора Зевс берет золотые «весы судьбы» и взвешивает на них «жребии», предрешая таким образом исход предстоящей схватки в пользу Ахилла. Рисунок на вазе, однако, не дает почти никаких оснований для такого истолкования. Прежде всего, мы не видим здесь двух героев, готовящихся к поединку. Фигуры на колеснице мало на них похожи, а фигура с весами может изображать кого угодно, например судью загробного мира вроде египетского Анубиса, но совсем не обязательно Зевса.

Необходимо иметь в виду, что микенская цивилизация, хотя уже знала письменность, в отличие от других цивилизаций бронзового века еще не успела обзавестись настоящей литературой. Линейное слоговое письмо, известное нам по табличкам кносского, пилосского и других архивов, судя по всему, было предназначено для использования только в одной чрезвычайно узкой сфере — сфере дворцовой бухгалтерии. Среди дошедших до нас письменных документов этой эпохи нет ни одной эпитафии, ни одной стихотворной эпиграммы, нет даже, как ни странно, ни одного посвящения богам. Все, чем мы располагаем, все эти тысячи табличек есть ни что иное, как счетные записи, которые из года в год велись в дворцовых хозяйствах Кносса, Пилоса, Микен писцами-профессионалами, не оставившими нам своих имен (мы различаем их теперь только по почеркам). Первоначальные догадки о том, что среди этих текстов могут оказаться эпические поэмы, созданные какими-то отдаленными предшественниками Гомера, исторические хроники, гимны, обращенные к богам, быстро развеялись после того, как в 50-х годах нашего [т. е. XX] столетия два английских лингвиста, М. Вентрис и Дж. Чедвик, опубликовали первые прочитанные ими таблички. Таким образом, стало очевидно, что в микенской Греции любая мифологическая традиция или, наконец, смешанные, гибридные ее формы могли передаваться лишь устным путем, от одного сказителя к другому.

Впрочем, даже если предположить, что какая-то часть этой традиции или традиций и была своевременно записана знаками слогового письма, любые надежды на ее выживание в последующий период должны быть признаны совершенно беспочвенными. Линейное письмо Б исчезло с исторической сцены вместе с самой микенской цивилизацией, видимо не позже XII века до н. э. Очевидно, с распадом дворцовых государств и соответствующих им дворцовых хозяйств отпала необходимость и в этом специфическом виде письменности. Во всяком случае, до сих пор не удалось найти ни одной надписи, сделанной этим письмом, которую можно было бы датировать временем более поздним, чем середина XII века до н. э. Начиная с этого момента в Греции наступает длительный (в общей сложности он продолжался, по-видимому, около четырех столетий — до начала или середины VIII века до н. э.) бесписьменный период, что соответствует ситуации, отраженной в гомеровских поэмах. Первые памятники новой греческой письменности (теперь это было уже не слоговое, а гораздо более удобное алфавитное письмо, которое греки переняли у финикийцев) появляются лишь во второй половине VIII столетия до н. э., с началом так называемой архаической эпохи. Отсюда уже с абсолютной неизбежностью следует, что любая историческая информация, восходящая ко временам расцвета микенской цивилизации или к еще более раннему периоду, могла быть передана позднейшим поколениям лишь в форме каких-то устных преданий, либо прозаических, либо поэтических, которые заучивались наизусть и в таком виде переходили от одного поколения народных сказителей к другому с неминуемыми при такой передаче ошибками, искажениями первоначального смысла, пропусками и, наоборот, произвольными дополнениями и вставками. Очевидно, только на такого рода материал устной фольклорной традиции могли опираться в работе над своей эпопеей Гомер, авторы поэм троянского цикла, другие эпические поэты раннеархаического времени, на которых, в свою очередь, ориентировались первые греческие историки, обратившиеся к мифам и эпосу в поисках конкретных исторических фактов.

Учитывая все это, мы не должны испытывать особого удивления, обнаруживая, что в мифах не сохранилось никаких упоминаний не только о многих важных политических и культурных центрах минойского Крита и микенской Греции, но и о многих вполне реальных событиях, сыгравших, вне всякого сомнения, чрезвычайно важную роль в истории всего Эгейского мира. Реальность этих событий надежно удостоверена отчасти археологическими свидетельствами, отчасти современными этим событиям письменными источниками, например хеттскими или египетскими документами. Между тем в мифах ничего не сообщается о гибели Кносского дворца, хотя это событие, произошедшее, по расчетам археологов, где-то на рубеже XV–XIV веков до н. э., несомненно, должно было запомниться его современникам, так как Кносс был столицей самой могущественной морской державы того времени. Ни словом не упоминают мифы и о многих аналогичных событиях, происходивших в более ранние или более поздние времена, например о том, как погиб в огне пожара «дворец Нестора» в Пилосе, как были разрушены и покинуты своими обитателями, очевидно, где-то в XII веке до н. э. цитадели Микен и Тиринфа. Никаких известий не сохранилось в мифологической традиции и о таком важнейшем событии, как приход первой волны грекоязычных племен на Балканский полуостров, хотя, как это теперь почти общепризнано, греки не были его коренным населением. В мифах ничего не говорится о контактах греков-ахейцев, частью мирных, частью, вероятно, военных, с государством хеттов — сильнейшей державой Малой Азии во II тысячелетии до н. э. Об этих контактах мы узнаем только из документов дворцового архива, найденных в Хаттусе (совр. Богазкеой) — столице Хеттского царства, в которых, между прочим, фигурирует государство Аххиява, видимо одно из микенских (ахейских) государств, расположенное то ли в самой Греции, то ли где-то на западном побережье Малой Азии, в непосредственной близости от владений хеттов.

Заметим также, что сама хронологическая протяженность героического века, насколько мы можем ее себе представить, основываясь на данных мифологии и эпической поэзии, явно не соответствует реальной продолжительности крито-микенской эпохи. Родословные большинства мифических героев отличаются поразительной краткостью. Как правило, они включают одно поколение, жившее во время Троянской войны, и еще два поколения, предшествующих этой войне и участвовавших в таких событиях, как поход аргонавтов, Калидонская охота, поход семерых против Фив. Даже если принять за продолжительность одного поколения 40 лет, то есть самую большую цифру, используемую античными хронографами, а Троянскую войну датировать, вслед за историком Дурисом Самосским, 1334 годом до н. э. (самая ранняя из всех существовавших в античности датировок этого события), то верхней границей героического века придется считать 1420–1410 годы до н. э. Вне его рамок в этом случае оказываются расцвет цивилизации минойского Крита и зарождение первых ахейских государств в материковой Греции. Все это можно объяснить лишь в том случае, если мы осознаем, что первые попытки систематизации мифов и создания на их основе того, что можно было бы назвать «квазиисторией Греции и Эгейского мира во II тысячелетии до н. э.», были предприняты только длительное время спустя, после реального завершения микенской эпохи.

Итак, мы видим, что история Греции крито-микенской эпохи, или III–II тысячелетий до н. э., отражена в дошедших до нас мифах и преданиях далеко не полностью, со множеством пробелов (лакун), причем в эти пробелы, как это ни странно, попадают как раз наиболее важные, можно сказать, узловые события той эпохи. Да и те немногие, вероятно подлинные, исторические факты, которые все же попали в орбиту притяжения мифологической традиции, дошли до нас, как это будет показано в следующих главах, искаженными почти до неузнаваемости. Скорее всего, создатели и носители этой традиции — безымянные народные сказители — вовсе не стремились к точной передаче и закреплению в памяти потомства тех или иных фактов, даже если им что-то и было о них известно. Возникновение и развитие мифического повествования подчинено совсем иным законам, чем собственно исторический рассказ даже в простейшей форме летописи или анналов. Соответственно и при отборе исторического материала творцы мифов или же героического эпоса, тесно связанного с мифами, руководствуются совсем иными принципами, чем заслуживающие этого названия историки. Так, очень большую роль в их работе играет принцип художественной типизации. Поэтому нередко на первый план выдвигается какое-нибудь второстепенное, незначительное событие или личность, заслоняя собой гораздо более важные исторические факты или деятелей.

Довольно часто один-единственный исторический эпизод как бы вбирает в себя массу других более или менее сходных эпизодов, независимо от того, где и когда они происходили. Так, в русских былинах богатыри из дружины князя Владимира чаще всего сражаются с одним и тем же врагом — «татаровьями погаными», которые как бы растворили в себе все известные нам по летописям кочевые орды, тревожившие своими набегами южные границы Киевской Руси в период, предшествовавший татарскому нашествию, — хазар, печенегов, половцев и так далее. Отсюда следует, что принцип доверия к мифологической традиции, восторжествовавший было в науке после сенсационных открытий Шлимана, Эванса и других прославленных археологов, легко может дезориентировать исследователя; направив его по ложному пути, уводящему в сторону от постижения исторической действительности давно минувших времен.

Итак, перед нами две истории героического века, резко различающиеся между собой и по своему происхождению, и по своей структуре, и по свойственным им способам отсчета времени. Если одна из них досталась нам, так сказать, в готовом виде, в котором мы извлекаем ее теперь из сочинений античных писателей, поэтов, философов, историков, то другая была воссоздана кропотливым трудом нескольких поколений археологов, к которым на последнем этапе, когда удалось наконец прочесть микенское слоговое письмо, присоединились также филологи и лингвисты. Унаследованная от античности легендарная история героического века, в сущности, представляет собой длинную серию биографий прославленных и малоизвестных героев, подробный перечень всех пережитых ими приключений и злоключений. Иногда эти приключения объединяются вокруг какого-нибудь одного центрального события, в котором принимают участие многие герои разного происхождения и разной степени известности. Новая история героического века, базирующаяся на археологических и лингвистических данных, напротив, очень бедна событиями. Правда, значительную ее часть составляет цепь археологически зафиксированных катастроф, то есть разрушений дворцов, цитаделей, целых поселений, хотя об их причинах и подлинном характере мы можем лишь догадываться. Мы почти ничего не знаем о том, как складывались взаимоотношения между существовавшими в то время в Греции государствами, об основных событиях их внешне- и внутриполитической истории. Нам неизвестны имена ее главных действующих лиц, то есть критских и микенских царей и их вельмож, участвовавших в этих событиях, хотя благодаря археологическим раскопкам мы имеем возможность воочию увидеть их некогда великолепные дворцы и даже проникнуть в их усыпальницы. Ученые, изучающие эту новую историю героического века, имеют дело не столько с конкретными людьми и событиями, сколько с длительными и сложными процессами социального и культурного развития, воплотившимися в постепенной смене археологических культур, их взаимодействии друг с другом, их усложнении или, наоборот, упрощении. Смена культур, их видоизменения сообразно с превратностями исторических судеб породивших их, племен и народов — таковы основные вехи, позволяющие следить за течением времени в глубинах этой, столь отдаленной от нас, исторической эпохи и хотя бы приблизительно датировать происходившие в то время события. Хронологическая структура традиционной истории героического века намного проще. Как мы уже говорили, она складывается из сменяющих друг друга поколений героев, с которыми более или менее четко связаны описываемые в мифах происшествия.

Как мы видим, каждая из двух историй древнейшего прошлого Эллады имеет свои достоинства и недостатки, и нельзя не признать вполне естественным и закономерным давно уже возникшее стремление тем или иным способом совместить и согласовать их между собой, получив тем самым возможно более полное и точное представление о том, что происходило в Греции в те отдаленные времена. Однако факты, на которые нам уже приходилось ссылаться в этой главе, достаточно ясно показывают, что простое наложение данных археологии и лингвистики на «свидетельства» мифологической традиции еще не дает желаемого эффекта, создавая, скорее, иллюзорную, вводящую в заблуждение картину жизни героического века. Очевидно, реальные отношения между этими двумя группами источников намного сложнее, чем мы привыкли о них думать. В следующих главах будут приведены конкретные примеры, которые помогут понять читателю, в чем именно заключается эта сложность.

Глава 2. РОДИНА ЗЕВСА Критский цикл мифов

Остров есть Крит посреди виноцветного моря прекрасный,

Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный;

Там девяносто они городов населяют великих.

Разные слышатся там языки: там находишь ахеян

С первоплеменной породой воинственных критян; киконы

Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов,

В городе Кноссе живущих…

Гомер [5]

5

Здесь и далее отрывки из «Одиссеи» Гомера даются в переводе В. А. Жуковского, отрывки из «Илиады» — в переводе Н. И. Гнедича.

Так описал Крит величайший из греческих поэтов в своей «Одиссее». В то время, к которому относятся эти строки (по всей видимости, конец VIII века до н. э.), самая блестящая пора в истории этого большого острова, как бы перегораживающего с юга вход в Эгейское море, уже давно миновала. Пришла в упадок, а затем совершенно исчезла и была надолго забыта критская минойская цивилизация — древнейшая из всех цивилизаций Европы.

Новым обитателям острова и немногочисленным остаткам коренного населения напоминали о ней лишь обгоревшие развалины некогда великолепных дворцов и вилл, сохранившиеся кое-где мощеные дороги и мосты, сводчатые усыпальницы, до отказа забитые останками живших здесь когда-то людей, драгоценные резные камни и золотые кольца с печатями, изредка попадавшиеся в руинах заброшенных домов или в поле под плугом крестьянина, и в особенности древние предания — мифы, повествовавшие о происходивших здесь некогда удивительных событиях.