Погашено кровью

— Не мое это дело, Яша, но зря ты чужие ворота охраняешь. Мы с этого спирта ничего не имеем, а задницу свою подставляем по полной программе. В газетке читал? Вчера хлопнули одного железнодорожника в собственном подъезде.

— Знаю. Не суй нос куда не надо. Откусят!

— Поинтересуйся покойничком. Большая шишка. Восточные ветки и перемычки под ним ходили.

— Замри, Глухарь! Чиновники как шашки. Их жрут сотнями, но меньше их не становится. Не наше это дело.

***

В адресном бюро ответили, что Василий Васильевич Кузьмов вовсе в Москве не проживает. Белый получил удар ниже пояса, и опять от Кузьмова. По его расчетам, трусливый шакал не имел шанса скрыться. Однако после смерти отца никто о Кузе ничего не слыхал. В каждой точке, где был шанс встретить старого дружка, беглому убийце показывали на дверь.

Они стояли на улице как два истукана, и снежные хлопья утяжеляли их шапки.

— Бывает и так, паломник. Лихо преодолели дистанцию с препятствиями, а на финишной прямой споткнулись.

— Так не бывает. Должны быть общие каналы и знакомые. Спросить надо.

— В лоб действовать нельзя. Рекламная кампания по моему возвращению обойдет Москву в один момент. Если Кузя лег в ил, то он обо мне узнает раньше, чем я о нем. Тогда мы его не достанем. Сейчас мы в лучшем положении. Все знают, что меня в зоне замочили, и он спокоен. Если он скрывается, то не от меня.

— А ты уверен, что он в Москве?

— Из Москвы он может уйти на кладбище или в зону. Другого пути нет. Здесь золотая жила, и ключ только у него.

— Может, пришили. Он стоит того.

— Хитер. Не так легко его на шампур нанизать. Он на опасность нюх имеет и опережает противника. Кто-то спугнул его восемь лет назад, и он одним ударом от двух дружков избавился. Классический трюк! И как только у него ума хватило?! Попробуем пойти обходным путем. Все медики знают, что делается в их клане. Поедем в Склиф, там многое услышать можно. Главный разносчик сплетен медиков — это морг. Все мы через него проходим.

Спустя двадцать минут Чижов закрывал нос шарфом и морщился от кошмарных запахов. Он шел следом за Белым и то и дело натыкался на голые синие ноги с номерками, висевшими, как брелки на веревочке.

Белый воспрянул духом, узнав от санитара, что старик Данилыч жив и пьет чай в своей каморке. Морг не лучшее место для общения, но для Данилыча это место оставалось его работой, он провел здесь большую часть жизни и не считал свое ремесло хуже других. Каждый второй врач в Москве знал старика и прошел через его школу. Он учил студентов потрошить покойников и ставить диагнозы.

Старого патологоанатома нашли в его подвальном кабинете, где прямо над головой нависали вентиляционные коробы, коммуникационные трубы, вентили всех диаметров и размеров. Пол и потолок, выложенные кафелем, давно пожелтели, а железные Шкафы со склянками поржавели. Здесь не приходилось говорить об уюте, но широкая улыбка старика сделала тусклую нору светлее и веселее.

— Бог ты мой! Вот таких гостей я не ждал. Сереженька Белый! Самый способный студент профессора Качалова. Курс шалопаев и бездельников, приученных козырять мамиными и папиными фамилиями в качестве иммунитета от вылета из учебного заведения.

— Ну и память у тебя, Данилыч!

Белый толкнул Чижова в сторону табуретки и уселся сам, продолжая трясти руку хозяина апартаментов.

— Ходили слухи, будто тебя отправили в казенный дом. Я не верил, но когда ты перестал ко мне ходить, пришлось задуматься.

— Брось, Данилыч. Все ты знаешь.

— Нет, не знаю. Я же не поверю в то, что ты Женьку Симакова из нагана застрелил в его же доме.

Данилыч скрипнул стулом, откинув назад грузное тело.

— Я не стрелял, Данилыч.

— А я не сомневаюсь. Лидка Симакова все испортила.

— Лидия Петровна? Мать?

— Конечно. Она в шоке находилась. Женьку-то к нам привезли. Я ждал указаний, а ей вожжа под хвост попала: «Не дам вскрывать!» И все тут. Милиция тоже молчит. Даже акта экспертизы не потребовали. Короче говоря, похоронили без вскрытия. Я и акт не успел составить. А я еще тогда сказал, что зря Белого взяли. Он не стрелял.

— Ты видел ранение, Данилыч?

— А то как же. Порохом волосы сожгло. Стреляли под углом в двадцать градусов, точно сказать не берусь, но стреляли снизу. А ты на голову его выше. При вытянутой руке твоя пуля шла бы по прямой, как в тире.

— Понял, Данилыч, но убийца мог сидеть.

— Не мог. Две на то причины имеются. Женьку убили в коридоре у телефона. Там нет ни одного стула, а телефон висячий. Коридорчик больно узкий.

И с бедра убийца не стрелял. Я уже сказал, голову обожгло ему. В упор стреляли, а значит, с вытянутой руки. То ли он звонил кому-то, то ли собирался звонить.

— Мне он звонил. Под прицелом. Как только положил трубку, так в него и выстрелили. Говорил судорожно, заикаясь, будто телеграмму отбивал. Звал меня. Вот я и пришел.

— Ну а теперь как?

— Долго рассказывать. Потом как-нибудь. Ты вот что скажи. Ваську Кузьмова давно не видал?

— Скользкий тип. Он теперь руководит аптечным управлением. Не то московским, не то областным. Импорт, экспорт, транзит. При всех властях эти люди ходили в категории неприкасаемых, как начальники телефонных узлов.

— Лихо взлетел. На ракете таких высот не достигнешь в его-то возрасте. Трон по наследству достался?

— Василий-старший имел три ордена Трудового Красного Знамени.

Профессор, заслуженный человек с кристальным прошлым. Четыре года назад в его деле обнаружили темные пятна. До сих пор не верю в эти басни. Короче говоря, мужик свалился с тяжелым инфарктом. А Васька-младший в ординатуре пристроился, потом на кафедре остался, начальство подсиживал. В итоге трудно понять, кому такая идея пришла в голову, но сыночка решили посадить в папино кресло. Через месяц Кузьмов-старший скончался. Похоже, добили старика. Хоронили с почестями, как маршала, а пока болел, ни одна зараза с пакетом яблок не заглянула.

— А где обосновался Кузя?

— Черт его знает. Он даже на вечера выпускников не ходит. Всех от себя отшил. Ясное дело — шишка.

— Скажи-ка, Данилыч, а про свое предположение, связанное с выстрелом, ты мог бы на бумаге изложить.

— Думаешь, поможет?

— Нет. Для очистки совести. Моей! А то я уже в себе стал сомневаться.

— Могу. Но юридической силы такая бумага иметь не будет.

— Понимаю.

— Хорошо. Зайди через пару дней, а я обмозгую, как и что написать.

— Спасибо, Данилыч.