Погоня за наживой
Шрифт:
— Отстань, земляк! Не могу больше! — глухо мычит во сне кузнец Малышка, унтер. — Сказано, шабаш, да и полно! Тетка Дарья, отваливай. Ишь, ты, каторжная, а я было...
Воспаленные глаза на минуту открываются.
— Комендантская! — бормочет кузнец и, повернувшись на другой бок, снова предается своему сладкому far niente.
Свинья со всем семейством путешествует далее.
А по дороге, мелькая в зарослях, шажком плетется верблюд; он тащит за собой что-то вроде тележки на трех колесах, вместо четвертого подвязана гибкая жердь; на этой повозке большой кожаный чемодан с железной цепью, несколько зашитых в холст ящиков,
Это идет давно ожидаемая, желанная почта в форт Забытый, а отсюда она пойдет уже далее, по остальным фортам, вплоть до самого Ташкента.
Проснулся перед вечером капитан Сипаков и подошел к окошку.
— А, вот оно, вот! — улыбнувшись крякнул он, завидев въезжающую в ворота почтовую повозку, и потер себе руки.
— Шляпку вот эту отправь, не забудь, в Чимкент; вот и укупорка вся цела прежняя, только адрес я маленько залила салом; ну, да там разберут! — говорила Анфиса Петровна, принеся из-за своей перегородки шляпку с цветами и бантами, надколотый ящик, тряпку и веревочки с припечатанными концами.
— Эк, ты ее потрепала! Как я ее теперь отправлю?
— Известно, носится, не железная она; материал, ишь, ты какой дрянной!..
Анфиса Петровна потянула за банты.
— Говорила — на один раз, в церковь только сходить, а вот как заносила чужую вещь!..
— Ничего, не впервой; мантилью, что в Ташкент купчихе Федоровой из Петербурга высылали, я, почитай, два месяца носила, а ничего, сошло!
— Да, пока жалоб не было, Бог миловал!
— Была бы укупорка в порядке, а там не наше дело!
— Поди, чай готов?
— Тут, что ли, пить будешь?
— На дворе, за сараем. Ну, поди, не мешай! Постой! Там у тебя еще что-то есть? Душегрея никак?
— Пардесю, да ты ее погоди до следующей почты; послезавтра надеть надо!
— Ну, проваливай.
Анфиса Петровна вышла, захватив из почтового чемодана какую-то газету в обертке. Сипаков принялся за разборку.
Пришел юнкер Подковкин, забежал маркитант Моисей Касимов, заглянула в окно еще какая-то физиономия с бакенбардами.
— Вы, братцы, идите-ка за сарай, к Анфисе Петровне, а я пока займусь по службе! — пригласил их Сипаков.
— Служба прежде всего! — согласился Подковкин. — А-а, поглядеть, что это за книжица? — полюбопытствовал он и, захватив с собой «книжицу», вышел.
— Газеточек парочку можно? — осведомился Моисей Касимов и, не дожидаясь ответа, направился за сарай, тщательно освобождая на ходу «Сын Отечества» из его оболочки с печатным адресом.
— Смотри, назад в порядке вернуть! — крикнул им вслед капитан. — Эх, служба! — вздохнул он. — А частной-то переписки нынче что-то немного!
«Вот так-то оно, — думал он, занимаясь „разборкой“, — другой заорет: незаконно, мол, подло! А поди-ка сам, поживи здесь, в Забытом, шестой год, как я, не то еще со скуки сделаешь». — Анфиса, ножичек мой перочинный пришли и свечку! — «Кому какой от того вред может быть? А никакого; другой и не заметит вовсе, что в его писульку заглядывали, а мне польза и назидание. Эх, подумаешь,
другой раз какие только письма бывают занятные, никаких романов не надо. „Петру Максимовичу Пустопорожнему, в собственные руки“, ну, это побоку. — Что же ножичек-то? — „Его превосходительству“… гм, печать частная, без орла... Эх! Подмывает, а страшно... а в этаких-то настоящий смак и сидит... Нешто Подковкина, позвать, он мастер? В прошлом году эдак-то большое бедствие для друга своего закадычного предупредил: донос это на него шел, куда следует, шел-то он, шел, да не дошел... хе, хе... „Господину Перловичу в Ташкент“... ну, это значит в карман; ужо поглядим!»— Герася, нонче из нарядов ничего нет? — появилась в дверях Анфиса Петровна со свечкой и ножичком.
— Погоди, после, еще не глядел по тюкам!
— Маланья Ивановна забегала, сказывала: может, для ней пары ботинков каких-нибудь не будет ли, или там что-нибудь из другой обуви?
— Так вот я для твоей Маланьи Ивановны службой рисковать стану. Накось!
Сипаков сложил свои персты весьма непочтительно и протянул их к своей супруге.
— Только на невежество и способен, потому — мужик!
— Чаю пришли, ступай, графинчик тоже!
Часа два «разбирал» капитан почту. Анфиса было сунулась к нему, да дверь была на крючке.
— Что, занят еще? — осведомился Моисей Касимов.
— Заперся! — со злостью отрезала Анфиса Петровна. — Все, чтобы только от жены сделать тайно!
— Нельзя же, может, какой секрет государственный!
— Окна извнутри завешаны, — сообщил юнкер Подковкин, — я было заглянул, ан нет!
— Графин я ему туда снесла; нескоро теперь выйдет!
— А мы пока своим делом заняться можем... сдавай-ка, брат!
— Засядем... — согласился Подковкин,
Анфиса Петровна занялась по хозяйству.
Совсем стемнело, и давно уже пробили вечернюю зорю на фортовой гауптвахте. Засветились ряды красноватых четырехугольников — казарменных окон; мутная луна поднялась над рекой. Окончил Сипаков свои служебные занятия.
— Ты что, словно как не по себе? — заметила ему заботливая супруга.
— Ничего, что же, я в порядке. Все как следует. А что?
— Важное есть что-либо, надо полагать? — спросил Моисей Касимов. — Верно-с?
— Пустяки все... Что же, господа, преферансик?
— Не поздно ли?
— Что за поздно, самое время. Днем-то выспались, небось?
Уселись за преферанс.
Невнимательно играл Сипаков, не замечал ходов своего партнера, не замечал даже сигналов, которые делала ему Анфиса Петровна, успевшая как-то подглядеть прикупку.
Семь в червях без четырех остался.
— Фю-фю! — подсвиснул юнкер Подковкин и подозрительно поглядел на хозяина.
— Так, мол, и так, Иван Илларионович, вот, мол, какие дела под вас подвод...
— Что такое? — озадачился юнкер.
— Чего-с? — даже со стула вскочил Моисей Касимов.
— А? Как? Кто с чего ходил? — опомнился Сипаков и, выхватив какую-то карту, поспешил прихлопнуть ей пройденного Касимовым козырного туза.
— Нет, шалить изволите, так не полагается! — засмеялся маркитант.
— Не лучше ли бросить? — посоветовала Анфиса Петровна, предвидя для своего супруга плохие результаты пульки.
— Доиграем, отчего же?
— Ужин простынет!
— Ну, побережем записи до завтра! — предложил сорокалетний юнкер.