Погоня за наживой

Оба они могли совершенно спокойно исполнять возложенное на них Марфой Васильевной поручение. Кроме покровительства ночного мрака, они были скрыты развесистыми ветвями тутового дерева. Со стороны дороги можно было заметить, и то с трудом, разве только одних их лошадей, стоящих у самой стены, на длинных волосяных чумбурах.

— Рыба, должно быть! — удовлетворил Набрюшников любознательность своего товарища,

— Тише ворочайся: чуть не сшиб, тс!..

Наблюдатели затихли на своем посту и сосредоточились в слухе.

Несмотря на всю прелесть обстановки, разговор за чайным столом как-то не клеился. Лопатин пытался было разыгрывать, относительно своего непредвиденного гостя, роль любезного и внимательного хозяина, но это ему положительно не удавалось. Адель, напротив того, вняв, наконец, советам и убеждениям своей маменьки, старалась выказать, относительно этого же гостя, как можно более спокойствия и равнодушия, но это ей тоже не удавалось. Фридерика Казимировна — та уже совсем дала волю своему впечатлительному, нежному сердцу и томно, почти сквозь слезы, смотрела на интересный профиль, продолжительно вздыхала и под влиянием охватившего все ее существо, экспромтом налетевшего чувства млела, млела и, чуть-чуть прихлебывая, пила всего только шестую чашку душистого чая с тутовым вареньем. Ледоколов тоже был как-то, что называется, не в ударе; его так стесняло присутствие Лопатина, он так много хотел высказать Адели, поразговориться с ней; он знал, что подобные случаи редко повторяются, может быть, даже не повторятся никогда, и вот этот случай пропадет даром. «Не пускаться же, черт возьми, в откровенности, когда тут торчит этот барбос!» — вспомнил он обмолвку Бурченко.

— Икры советую, прислали из Уральска! — пододвинул ему жестянку Иван Илларионович.

— Благодарю. Вы, Адель Александровна — извините мне мое откровенное замечание — переменились, и даже очень, за это время!

— Паюсной ящик и зернистой два бочонка. Представьте себе, зернистая икра в этом году… — отвлекал Ледоколова совсем в другую сторону Иван Илларионович.

— Боже, как ночь прекрасна! — вздыхала Фридерика Казимировна. — Вы, monsieur Ледоколов, как любитель и знаток природы...

— Осторожней! — удержала руку Ледоколова Адель. — Какой вы рассеянный: вы чуть не проглотили попавшую в ваш стакан ночную бабочку. Бедная, она опалила крылья и...

— Опалила крылья, это скверно! — зафилософствовал Ледоколов. — Но я не знаю, что лучше: потерять ли крылья совсем, или иметь их связанными и не пытаться развязать!

Он значительно взглянул на Адель; та улыбнулась. Иван Илларионович нахмурился. Фридерика Казимировна поспешила на выручку.

— Вы — поэт и рыцарь, вы сейчас же броситесь на помощь к связанной бабочке и освободите ее, избавив ее от труда самой распутывать свои цепи!

— Ничего не слышу! — шептал Набрюшников Подпругину.

— Слезть бы тихонько да по-за-кустам, по-за-кустам! — советовал тот.

— Влопаешься, пожалуй. А, ну!

— Да, наконец, вы легко можете впасть в весьма комичную ошибку, разлетевшись освобождать то, что вовсе не теряло свободы! — произнесла Адель,

«Важно! — не утерпел и одобрительно крякнул Иван Илларионович и тотчас же сообразил: — Ловко срезала молодца! Там у меня есть булавочка с камешком, тысчонки две с половиной штука... Преподнесу, завтра же, безотлагательно, преподнесу».

И он с чувством самого глубокого благоговения взглянул, на свою Аду, прихлебывающую чай из плоской китайской чашечки.

— Ах, да, я начал было... я хотел сказать вам, что вы переменились... — замялся Ледоколов и почувствовал, как несносная краска ударила ему в лицо. — Вы похудели... в ваших глазах... скажите, вы не скучали?

«Никакого такта! Нет, этот не годится, — думала в эту минуту Адель, — надо маскировать, а он...»

Ей ужасно досадно стало, зачем это он не годится. Ей так хотелось, чтобы именно он, Ледоколов, годился.

«Попрошу маму, она его настроит, как следует, или сама как-нибудь попытаюсь при случае», — думала она и, переменив тему разговора, попыталась прежде всего замять неуместные намеки Ледоколова.

— Что ваши караваны, о которых вы так беспокоились вчера? — обратилась она к Ивану Илларионовичу. — Я все слышала из своей комнаты. Вы, кажется, опасались чего-то? С кем это вы говорили? Голос незнакомый!

— Приезжий один из фортов, — встрепенулся Лопатин. — Да пустяки: «слухи, — говорит, — ходят не хорошие». Верно, вздор. Оно, точно, немного странно: запоздали очень... Вот и Катушкин не едет, а давно бы следовало, судя по последнему письму!

— Слухи и здесь ходят между туземцами, впрочем... — вставил Ледоколов.

— Вздор-с! — лаконически произнес Лопатин.

— Говорят! — пожал плечами Ледоколов.

— Мало ли что говорят-с! — скривил рот Иван Илларионович.

— Ай! — шарахнулась в сторону, где сидел гость, Фридерика Казимировна и так плотно прижалась к Ледоколову, что тот должен был поддержать руками испуганную даму, иначе мадам Брозе рисковала упасть со стула.

— Что вы, маменька?

— Что такое-с?

— Там, за кустами, кто-то ходит, вон там... Ай!

— Что за дьявол! — поднялся Лопатин и приподнял лампу над головой. — Кто там? Никого нет. Да где вы слышали или видели, что ли, кого?

— Там, там!

Большая серая кошка шмыгнула из-за куста, блеснула зелеными глазами, вильнула пушистым хвостом и исчезла.

— Ха, ха, ха! — засмеялась Адель. — Вот кто наделал всю тревогу!

— Ползи опять к стене: чуть было не влопался! — шептал Набрюшников. — А все ты шумишь шашкой, не мог снять раньше! Тихонько...

— Рожу наколол на что-то, — шептал Подпругин. — Ничего, ладно, кошка выручила, ползи вперед!

— Сюда-с, пожалуйте! — послышался голос парня в поддевке.

— В саду?

— Так точно-с, пожалуйте-с!

— А, Бурченко! — удивился Ледоколов и покраснел: его почему-то очень смутило это неожиданное явление.

— Милости просим, милости просим! — весело поднялся навстречу новому гостю Иван Илларионович. — А мы здесь все по-семейному; чай будете кушать?

— Да дело такое вышло, я и зашел; спрашивал, не спят ли еще? Нет, говорят, гости есть; я и зашел! — говорил Бурченко, спускаясь со ступенек террасы и раскланиваясь с дамами.

— И прекрасно сделали; садитесь!

— Да что садиться-то: нам надо о деле потолковать... Ну, Иван Илларионович, раскошеливайтесь: скоро нам уезжать надо, пора!

— Не ранее, как через неделю, я думаю! — заметил Ледоколов.

— Чего-с? Что нам тут целую неделю делать? Раньше можно; а что, не хочется уезжать отсюда, а? Пригрелись, батюшка! — засмеялся малоросс, глядя на своего товарища, все еще не пришедшего в себя от смущения.

— Ну, а как раньше? — полюбопытствовал Иван Илларионович.