Погоня за сокровищем

– Урою! – гаркнул Лоет, уже почти скрывшись из виду, и интерес к капитанской спине, как и желание поупражняться в остроумии, испарились.

Тина пожала плечами и подошла к Альену, он приобнял девушку, и она умиротворенно вздохнула. На мятежной душе, наконец, было спокойно и хорошо. Отведав то, о чем так долго грезилось, лежа со Сверчком на берегу моря и глядя в далекое безмятежное небо, Тина успокоилась. Надолго ли? Сказать было невозможно, но когда она смотрела в пепельно-серое лицо того, чья ладонь сейчас покоилась на ее талии, мадемуазель Лоет знала, что каждый новый вздох любимого человека гораздо важней приключений, важней собственных амбиций, и даже важней обожаемого ею моря. Это осознание оказалось главным открытием ее путешествия. И единственным, что не подлежало никаким сомнениям.

Девушка подняла взгляд на Альена, любуясь красками жизни, игравшими на его лице. Почувствовав ее взгляд, молодой человек улыбнулся, глядя на приближающийся берег, затем наклонился и тронул губами кончик любопытного носа юной мадемуазель. Тина фыркнула, ожесточенно потерла нос, но тут же оказалась сжата в крепких объятья, и губы Альена пропорхали по всему ее лицу, вызывая задорный смех упрямицы.

– Хорошо-то как, – умиленно всхлипнул Самель, стоявший на палубе.

– Опять сопли распускаешь, – проворчал Кузнечик, отворачиваясь и пряча одинокую слезу радости за дочку капитана и паренька, потерять которого не хотелось никому из команды «Счастливчика», уж больно он пришелся по сердцу всем, кто был на бриге. Потому суровые моряки не могли не порадоваться, когда, после возвращения с проклятого острова, молодой Литин впервые вышел на палубу, поддерживаемый мадемуазель Лоет.

Великан толкнул в плечо тщедушного приятеля.

– Что тебе, Мясник? – все так же ворчливо спросил Кузнечик.

Вместо ответа Самель сгреб матроса в охапку, уткнув носом себе в грудь.

– Озверел?! – заревел он, пытаясь освободиться.

– Да ладно тебе, – отмахнулся кок, и матрос затих, смирившись с тем, что кости хрустят под железной хваткой Мясника, а к макушке прижимается колючая щека великана.

– Я же говорил – это любовь! – захохотал Мельник, остановившись рядом, но тут же возмущенно вскрикнул, потому что Самель ухватил и его, прижимая к себе второй рукой. – Дьявол тебя дери, Мясник, – проворчал Мельник. – Ну нельзя же быть таким большим и таким чувствительным.

– Так ведь хорошо же, – снова всхлипнул кок, звонко чмокнув сначала одного матроса, затем второго.

– Да выкиньте кто-нибудь за борт эту бородатую бабу! – возопил Кузнечик.

– Сейчас, – хохотнул Красавчик. – Когда Мясник объят любовью, подходить нему еще опасней, чем когда он злится.

Мельник и Кузнечик протяжно вздохнули, но терпеливо ждали, когда приступ умиления у кока сойдет на нет, и он их выпустит из медвежьих объятий. Тина и Альен, стоявшие неподалеку посмеивались, глядя на мужчин, сейчас меньше всего напоминавших тех лихих и безжалостных парней, какими они их видели еще полтора месяца назад.

– Скоро ты познакомишься с моей маменькой, – мадемуазель Лоет снова посмотрела на молодого человека. – Вы обязательно понравитесь друг другу.

Альен усмехнулся, потерся щекой о девичью макушку и ответил:

– Как бы там ни вышло, сражаться с семейством Лоет я научился.

– Опасаешься, что маменька будет против?

– Я отвоевал тебя у наследного принца Горастана, потом у кровожадного пирата, но самое главное, я победил самого капитана Лоета. Мадам Лоет меня уже остановить не сможет, даже если ее и боится собственный муж, – Альен широко улыбнулся и закончил уже серьезно. – Я буду очень стараться, чтобы ей понравится.

– Ты все сможешь, – кивнула в ответ Тина.

Литин снова прижал ее к себе, счастливо рассмеявшись. Они очень сблизились за время обратного пути. Как-то сама собой исчезла ревность к Дину. Даже когда мадемуазель Лоет привычно разговаривала с ним, смеясь шуткам принца, Литин знал, что сердце девушки-ветра принадлежит ему одному. Он любовался ею, более не находя в дружбе между марантийкой и горастанским наследным принцем ничего подозрительного. Он и сам полюбил разговоры с его высочеством, открытым и добродушным молодым человеком. И когда Вэйлр Лоет, демонстративно кривясь, ворчливо объявил, что его дочь является невестой господина Литина, Дин искренне поздравил пару с помолвкой, желая им долгой и счастливой жизни. А когда перед путешественниками появился берег Горастана, принц пожал Альену руку, произнеся:

– Я сказать это Тине, теперь говорить тебе, отважный воин Альен Литин. Всегда помнить, что на этом берегу у вас есть добрый и верный друг. У меня дома вы всегда найти помощь и дом, где вам быть рады. – Немного помолчав, Дин продолжил. – Альен, ты позволить мне звать тебя – друг?

– Для этого вопроса нет оснований, – улыбнулся Литин. – Ты уже мой друг, Дин… Или уже пора называть тебя – ваше высочество?

– Какой глупость, – отмахнулся принц. – Там я высочество, а тебе всегда друг.

Молодые люди сердечно обнялись, и Бонг склонил голову, пропуская вперед будущего императора Горастана. Затем лекарь обернулся, погрозил пальцем Альену и вздохнул.

– Я знаю, что маленький разбойник специально спрятался. Он не хочет с тобой расставаться, и я не буду мучить Хона. Он твой. Я там оставил для него пищу и записку, как ухаживать за араном. Береги, преданней друга тебе не найти.

– Благодарю, Бонг, – поклонился Альен. – Мне так же было бы жаль расстаться с ним.

Лекарь махнул рукой и оказался сжат в объятьях Лоета. Мужчины о чем-то пошептались, и Вэй отпустил старого друга, которого ждал на берегу Дин. Горастанцы снова махнули руками, прощаясь с людьми, ставших им по-настоящему близкими, и отправились домой. А вскоре на «Счастливчике» услышали крик, размножившийся и превратившейся в многоголосый хор ликования. Горастанцы узнали своего принца и приветствовали его шумно и радостно.

– Гады, – вздохнул Лоет, шмыгнул носом, совсем, как дочь, и скомандовал. – Домой!

И вот перед ними рос родной берег. Вначале он казался тонкой ровной полосой, но вот ветер подул в паруса, и вскоре полоса стала толще, разрывая ровную линию, разбиваясь на силуэты, еще неясные, но постепенно узнаваемые. Вот стал четче контуры самого высокого и старого здания Кайтена – часовой башни «Трех Ветров». Эту башню можно было увидеть из разных точек большого города и за его пределами. Под крышей башни находился телескоп, и желающие могли подняться и посмотреть в него, заплатив всего пять мит. Тина со Сверчком много раз поднимались на башню «Трех Ветров», а теперь девушке хотелось подняться туда с Альеном, держа его за руку. Она подняла руку и указала на силуэт башни. Молодой человек понимающе кивнул, он уже знал об этом маленьком желании своей избранницы и не имел ничего против. Высоченная часовая башня? Какая малость по сравнению с пещерой на острове Беса. Милое развлечение, только и всего.

А вскоре стали различимы и крыши храмов, коих в Кайтене было немало, и в одном из них должны были соединить молодых людей, как только подготовка к свадьбе и их дальнейшей совместной жизни будет закончено. Вэйлр Лоет, выслушав рассуждения жениха своей дочери, одобрил их, найдя разумными и предусмотрительными, обещая помочь будущему зятю в его начинаниях.

А вот во взаимоотношениях Лоета и Литина почти ничего не изменилось. Вэйлр оставался все таким же ядовитым и колючим, подначивая молодого человека при каждом удобном случае, и получая неимоверное удовольствие от его ответов. Они даже возобновили свои занятия по фехтованию, но больше для собственного удовольствия, гоняя друг друга по палубе на потеху всей команде, уже привычно делившейся на два лагеря, где одни болели за Батю, вторые за Умника, а призом неожиданно для себя стала Тина.

Если выигрывал Лоет, то девушка превращалась в Сопляка. Отец гонял дочь днем, а вечером она сама не спешила уйти от него, потому что папенька обучал ее искусству управления кораблем. Так он цеплялся за возможность почувствовать, что любимое сокровище принадлежит все еще ему одному, продляя мгновения близости с дочерью. И она отвечала ему благодарностью и любовью, светившейся в карих глазах, таких же, как и у ее обожаемого папеньки.

Если же выигрывал Альен, то Вэй не приставал к молодым людям, и они могли вернуться к своим урокам фехтования, или же дурачиться, не обращая ни на кого внимания. И тогда строгий отец наблюдал издалека, втайне посмеиваясь над влюбленной парочкой, иногда лишь покрикивая, когда ему казалось, что объятья Альена становятся откровенней, чем позволено, или замечая поцелуй, сорванный украдкой молодым человеком.