Пограничье

— Моей? — искренне возмутилась я.

— Твоей, счастье мое. Но тебе нечего бояться. И я говорю об этом сейчас только для того, чтобы между нами больше не было тайн. Твоя импульсивная ярость в отношении Вацлава Бадлона сломала всю тщательно выстроенную игру. Конечно, пока я отвлекал его байками и разговорами, выдавших себя так или иначе заговорщиков арестовали… Но ведь это были далеко не все…

Второй раз за вечер я почувствовала, как меняется цвет моего лица. На этот раз сначала у меня все похолодело внутри, и слезы навернулись на глаза.

— Из-за меня?..

— Не пугай девочку, Павлик, — проворчал Вельзевул Аззариэлевич. — В заговорах такого масштаба всегда бывают те, кому удалось скрыться. Вацлав Бадлон хотел добиться того, чего не добился во время первого восстания, в котором ему «посчастливилось» принять участие.

— Неужели он за всю эту бесконечность времени так и не понял, как мы ошибались? — простонала Ангелина Фасолаки. — Неужели так?

— Увы, сладкая, — Вельзевул Аззариэлевич чмокнул свою супругу в нос. — Для него все по-прежнему осталось черным и белым. И даже три тысячи лет не смогли ему открыть глаза на то, что разделение миров их на самом деле объединило.

— Но как… — все еще не веря в то, каким огромным оказался заговор, о котором я даже не знала. — Как, во имя Матери-Хозяйки, ему удалось втянуть в эту аферу стольких людей?

— Ну, начнем с того, что способ ему подсказала его природа, — ответил Павлик. — А затем он узнал об исследованиях, которые проводил твой… которые проводили местные волки. И вот тебе ответ. Тот, кто не соглашался, был убит… Либо пленен, как граф Бего… Кстати, Вельзевул Аззариэлевич, вы знаете о том, что в ту ночь, когда произошло якобы ваше ограбление, на самом деле…

— Я знаю, — пану Ясневскому не удалось скрыть от нас досаду. — На самом деле, это было просто совпадением.

И он глянул на Пауля таким взглядом, что сыщик только захлопнул рот и кашлянул смущенно. Что же касается меня, то я лишь пожала плечами. Уж мне-то ничто не помешает расспросить его обо всем в спальне. Подробно и с пристрастием. Возможно, даже с применением нечестных приемов.

— У тебя сейчас такое выражение лица, — неожиданно шепнул на ухо тот, кто в данный момент занимал все мои мысли, — что у меня немедленно родилась идея: может, тебе сегодня ночью продемонстрировать новый вид поцелуев?

Он улыбнулся хитро и очень мило, а я, занавесившись от всего остального мира волосами, прошептала, глядя в его сверкающие глаза:

— Люблю тебя.

Люблю и хочу закрыться ото всех на неделю, а лучше на год. Ото всех проблем, от убийств, от расследований, интриг и полукровок. Я впервые в жизни поняла, что значит любить, что значит позволять любить себя. Я впервые осознала, какое счастье можно испытывать только от того, что ты в любой момент, в каждую секунду своей жизни можешь просто смотреть на того, кого любишь...

Но ничего этого я не сказала, конечно. И не потому, что не хотела. И не оттого, что Павлику не надо было это слышать, чтобы понять. Конечно, надо.

Просто неугомонный Гаврик снова задал вопрос:

— А вот вы говорили про природу Вацлава Бадлона, — задумчиво проговорил домовенок. — И еще о том, что не всех заговорщиков удалось поймать. Это что значит?

Павлик вздохнул и нехотя пояснил:

— Мороки у них были в услужении. Причем в добровольном и фактически бескорыстном. До меня не сразу дошло, а только после того, как я сначала столкнулся с Анжелой, которая приняла облик Вельзевула Аззариэлевича, — мой сыщик поморщился так, словно у него заболели зубы и уши одновременно, и виновато покосился на пана Ясневского. — Ну, а потом Сонька столкнулась с ним же в «Пьяной свинье». А вы, то есть он, конечно, оказался оборотнем...

— У меня сейчас мозг взорвется, — пожаловался Ларс и яростно почесал затылок.

Не могу с ним не согласиться, но все-таки снова перевожу взгляд на мужа. Приятно его послушать, даже если мне уже, в принципе, все равно, что к чему.

— И тут я понял, — Павлик самодовольно улыбнулся, — что нельзя... на самом деле, просто невозможно просочиться абсолютно во все сферы. Поэтому заговорщики медленно убирали неугодных, а потом занимали их места, пользуясь услугами морока либо ложными слезами кровавой богини...

— Не называй ее так! — вдруг произнесла я, удивив всех и себя в первую очередь.

— Ладно... — Пауль удивленно пожал плечами, но спорить со мной не стал. — Они использовали тот самый минерал, который лег в основу исследований в волчьей лаборатории. А при наличии капли крови и кусочка материала, который помнит тепло объекта, как выяснили наши химики и что было подтверждено записями, найденными в здешней лаборатории, можно принять необходимый образ... Вот вас, Вельзевул Аззариэлевич, ограбили и...

— И да, — ректор Школы Добра недовольно проворчал что-то на ухо своей жене, — да, я понял, что украденные у меня вещи побывали у Фенрира, и он таким образом смог принять мой облик, чтобы потом встретиться в «Пьяной свинье» с Гелей... Почему он, а не Бадлон?

Павлик покачал головой.

— Теперь уже мы не узнаем. Может, Бадлон был занят в другом месте, а может, Фенрир хотел выслужиться... Теперь уже все равно.

— Теперь, да... — Вельзевул Аззариэлевич окинул меня задумчивым взглядом и произнес. — И вот что странно. Один мой знакомый... провидец уверял меня, что в «Пьяной свинье» в тот день действительно должна погибнуть женщина. И эта женщина, если верить его описаниям, была как две капли воды похожа на тебя, Сонья...

Я почувствовала, как напряглась рука, лежащая на моей талии, как закаменели мышцы груди, на которую я опиралась.

— И вот я думаю, — директор Ясневский смотрел все так же внимательно, — если бы той ночью мы с Ангелиной не отправились в отель, если бы не произошло ограбления, если бы Фенрир не получил каплю моей крови, что бы тогда произошло?

Можно было бы сказать, что в комнате повисла зловещая тишина, но весь эффект от слов Вельзевула Аззариэлевича испортил один впервые в жизни напившийся домовой:

— Фиговый из вашего знакомого провидец, пан Ясневский. Что тут еще думать?

Действительно, что тут думать? Надо просто забыть о прошлом и жить.

Эпилог

Скажи мне кто пять лет назад, что я и дня не смогу прожить бeз Волчьей долины, ни за что бы не поверила. Еще б и в лицо рассмеялась, а может быть, съездила бы по этому лицу кулаком.

Если бы мне кто-то намекнул пять лет назад, что всю свою жизнь я перенесу сюда, в маленький домик, упирающийся окном хозяйской спальни в опушку Призрачного леса, я бы даже время не стала тратить на того безумца, которому такая фантазия вообще смогла прийти в голову.