Пограничное состояние (сборник)
Шрифт:
Ну, я теще, конечно, «вежливо» так и отвечаю:
— Мама! Ма-ма, я — майор! Фигли я буду в законном отпуске картошку эту фитофторную, колорадским жуком коцанную копать? Это ж вилы в «задний бампер»! Я ее, эту бульбу-картошку, курсантом столько накопал-навыкопал, что там весь ваш колхоз за пятилетку! Да я пойду лучше и по три рубля куплю вам на базаре той картошки, чтоб вы были здоровы. Я — офицер, мама, пограничник! Начальник штаба, между прочим, специального подразделения! Не говно коровье на дороге! Я вам ее столько могу купить, что вы ее за год не съедите. Сгниет она у вас — и на здоровье! Нет, ну это ж надо? Я, майор, мама, достойный представитель отдельного корпуса пограничной стражи России, буду картошку копать?! Вот хрен вы, мама,
Тещу после такой речи ветром сдуло, но тут моя половина встряла:
— Паша, ты вымогаешь?! Имей совесть! Здоровый же мужик! Что тебе десять ведер картошки? Что слону дробина! Там поле-то — с гулькин нос! На час работы! Что ты, переломишься?
— Любимая, ты несправедлива. Я, между прочим, не с курорта, не с санатория приехал, а совесть имею наравне с правом на отдых! Нельзя же так — только шнурки развязал, а тебя сразу с порога за рога и в стойло! Ну никакого ж уважения, я уже не говорю о почете! Мне, солнышко, Родина людей доверила и оружие — а вы? Ка-р-тош-ку ка-а-пать?!
— И не стыдно тебе? Вот бы дети тебя послушали…
В общем, слово за слово, членским билетом по столу — уломали меня эти бабы! Укатали горку крутые Сивки! Подняли меня теплого спозаранку, накормили, напоили сироту и вывели в поле. Гляжу: ба, участочек-то и в самом деле тьфу — десять грядок в широту, смех! Я на ручки поплевал, копочку поухватистей подобрал, корзиночку-кошичек. Только на грядочку пристроился, как теща мне в спину, по-доброму так:
— Ты не спеши, сыночка, сейчас папа коника приведет, грядочки разъедет, а мы тока потом собирать будем.
— А на кой черт нам коник? — И тут меня осенило в самый мозжечок и неприятно засосало под ложечкой. — Постой-постой! А где наш участочек-то заканчивается?
Вы будете смеяться, но это была засада! Участочек-то наш десятигрядочный окончаньице имел вдаль за линией горизонта и по площади очень даже простенько и со вкусом уложился на минуточку в гектар с гаком! Вуаля! Всего-то и делов!
Я не погиб на этом минно-картофельном поле исключительно благодаря качественной физической и профессиональной подготовке, но моя морально-психологическая устойчивость колебалась на волоске. Только присутствие «в строю» тестя с тещей да еще двух жениных тетушек, пожилых, снедаемых сотней болезней, но не унывающих и терпеливо пашущих людей, поддерживало мое угасающее самолюбие. Ближе к ночи, оттащив на вихляющихся ногах последний мешок картошки к телеге, я сказал любимой жене:
— Дорогая, я все понял! Мне открылось, меня озарило, на меня снизошло, наконец!
— Что такое?
— Я люблю русскую зиму! Все вот эти метели, снегопады, сугробы, пляски у костра, колядки и Масленицу! Я люблю лыжи, санки и зимнюю рыбалку. Или вот, например, русскую баню с прорубью после хорошей парилки. Я все понял: летом мое место в строю, на границе — тяжелая оперативная обстановка, сложные инженерные работы, напряженная боевая учеба! Я должен быть там.
— Зараза ты Паша! Наглая и бессовестная зараза…
А я так понимаю, мужики, — не жили с детства на земле, так и не фиг начинать! Нет, не крестьянин я. Я — майор!
Пашу Дронова, когда он об отпуске говорит, заслушаешься.
А сегодня вступаем в партию
Вступать в партию раньше, в добрые советские годы, было занятием «увлекательным»… А еще более «увлекательным» это занятие выходило в наших славных «погранических» войсках. И уж совсем «зашибись» весь этот процесс происходил в гарнизонах афганского направления.
Нет, конечно, такого, как в кино про войну — «А если же я не вернусь, считайте меня коммунистом!..», — не было. Потому что процесс — управляемый. Планы, графики, диаграммы, жесткий контроль старших
товарищей, неглупых и чутких. Тенденции опять же…— Что-то у нас в Мормоле партийное влияние ослабло! Чем там замполит занимается? Кто у нас там направленец? Борисюк? Пусть зайдет ко мне. — «Внезапно» озаряло секретаря парткомиссии.
— Игорь Анатольевич, вы вообще контролируете ситуацию на ваших объектах? Вы когда последний раз там были? На прошлой неделе? Удивительно… И чем вы там вместе с замполитом занимались? Дуканы и кантоны [45] шерстили?
45
Дукан, кантин — магазин (дари). — Примеч. авт.
— Пал Юрьевич, зря вы так… Мы работали, провели совещание… — мялся Борисюк, мучимый страшным похмельем со вчерашнего — обмывали сына Юрки Чумайкина, отрядного по комсомолу.
— Да вы что?!! И что же вы обсуждали на совещании?
— Ну, довели основные положения политики национального примирения в Афганистане в свете последних указаний, так сказать…
— Вы меня удивляете! Игорь Анатольевич, вы отдаете себе отчет? Что вы мне тут туфту вешаете — проводили, доводили… Кому вы там что доводили? Вы гляньте сюда — вот! Вот, посмотрите, по сравнению с прошлым годом число коммунистов резко снизилось! Вы что же думаете, все на замполита свалить? Не выйдет! Это уже тенденция! А какова ваша роль как инструктора? Где рост партийных кадров? Где партийное влияние на массы? Я поражаюсь вашей беспечности…
— Пал Юрьевич, мы с Дмитриевым этот вопрос тоже обсуждали. У него там есть два человека на вступление: один — в кандидаты, другой — в члены…
— Обсуждали они… Почему я не знаю, а? П-а-ч-и-м-у-у?! Где документы? Где? — я вас спрашиваю. У нас год заканчивается, а вы — «обсуждали, есть люди, в члены…». Что вы сиськи мнете? Прямо ясли какие-то! Я вам что, нянька? Давайте быстро со своим Дмитриевым документы, и готовим парткомиссию… — немного успокоившись, подытожил Чембарин.
— Да, и людей этих подготовьте. Чтоб они тут не блеяли мне. Ну там чтоб устав хоть почитали, последние решения там… Ну, что мне вас учить. В общем, чтоб все было пучком. Иначе я с вас обоих штаны спущу и к начПО запущу. Будете там с замполитом вашим на пару пыхтеть, пердеть и получать многократный оргазм. Он вам быстро и популярно разъяснит политику партии на современном этапе. Распердолит по самое «не балуйся»! Вставит по самые гланды! Чтоб голова не качалась! Бутоны мои нежнотрепетные… Ясно? Свободны.
И закипела после этого бурная деятельность. Накалились линии связи, переполнился радиоэфир, зашуршали бумаги. Пыхтя, потея и высовывая язык, кандидаты обреченно заполняли анкеты, писали автобиографии. Делали вид, что читают устав и программу партии. Даже на «очко» ходили с «Манифестом» под мышкой. Отлынивали под уважительным предлогом от рейдов и дежурной службы. А начальство понимающе кивало и не настаивало. Готовятся ребята! Дело нужное и ответственное. Партийное…
И ребята готовились. Вовсю. На полную катушку.
«Заряжались» друзья в Союзе, закупалось «пойло», заказывались столы, предупреждались барышни. Стирались и гладились выгоревшие «варшавки», штопались «выходные» тельники, чистились парадные туфли.
— И то сказать, повод-то нешуточный — в Союз едем, братцы, в партию вступать… Это вам не хор собачий. Это — ого-го, э-ге-гей, ля-а! Завтра беспартийной жизни кабыздец! Вовк, скажи?
— Ага, едем, брат… Летим! Завтра уже. Утренним бортом. Так-то вот. Под Лениным себя чистить, жить по совести. Вот после вступления отметим последний раз — и все! И чтоб к шлюхам — ни-ни, чтоб водки ни капли опять же. А то как же? Знамо дело — коммунисты, твердые «искровцы»… Личным примером. С партбилетом у сердца. И всю жизнь впереди. Первым из окопа, грудью на амбразуры.