Похищение Адвенты
Шрифт:
Зато на сердце варвара было сейчас покойно и светло, а ум не занимали никакие тревожные мысли — на сей раз он хорошо выспался, несмотря даже на то, что дикая рыжая кошка Сигна разодрала ему когтями всю грудь и спину, а вдобавок еще и прокусила губу. На белоснежном тонком покрывале теперь багровели полоски крови, а нижняя губа вздулась и саднила, так что Конан чувствовал себя как после боя; и все равно то были всего лишь раны тела, а не души — последних варвар опасался куда больше…
Не подозревая пока о давно наступившем дне, он лежал на тахте лицом вниз, уткнувшись носом в мягкую подушку, насквозь пропахшую ароматом волос Сигны. Сама она ушла еще ночью, и Конан вознес тогда за это искреннее благодарение Митре, одновременно проваливаясь в черную бездну сна. Сейчас воспоминание
Маршрут был прост: следовало пересечь Карпашские горы, пройти вдоль границы Кофа и Заморы, потом через Туран к реке Капитанке и по ее берегу добраться уже до самого моря. Неприятность же состояла в том, что Конан всего несколько дней назад уже шел по Карпашским горам, возвращаясь в мир из снежного Ландхааггена, и теперь полагал, что нет занятия скучнее и утомительнее, чем вынужденная прогулка по узким извилистым тропам, каждая из которых так и норовит оборваться внезапно и скинуть человека в пропасть. Но как он ни прикидывал, обойти эти горы было невозможно — разве что ценою потерянных трех-четырех дней, а сего он никак не мог себе позволить. Да и Майло, наверное, тоже — до конца отпущенного ему срока оставалось всего ничего, меньше луны…
Первая же мысль о Майло омрачила до того ровное и доброе настроение киммерийца. Ночной разговор оставил в его душе неприятный осадок, развеянный лишь страстными ласками Сигны. То ли хон Булла не пожелал упоминать об этом, то ли просто считал это горем несравнимо меньшим, нежели скорая гибель обоих детей, но, передавая Конану свою печальную историю, он ни разу не сказал, что приемыш его едва может связать пару слов. Как видно, удар головой об стену вызвал тогда не только потерю памяти, но и речи… Да, старая карга придумала страшное наказание для шестилетнего ребенка, как и для его вообще ни в чем не повинной сестры… Но, как сказал хон Булла, она простила парня. Отчего тогда он по-прежнему болен?
Итак, путь к морю Вилайет все же лежал через Карпашские горы (Конан вернул свои мысли в более для него привычную и приятную область расчетов будущего путешествия). Потом — Замора и Туран. Эта дорога займет около десяти дней, а то и меньше. Но и достигнув моря Вилайет, спутники еще не смогут остановиться, ибо конечная цель их не само море, а некий остров, по словам хона Буллы, хорошо видный с берега в утреннее время… Остров Железных Идолов… Насколько знал Конан, мореходы никогда не приставали к его берегам, ибо легенды гласили, что в древних развалинах этого небольшого клочка земли живет Ужас — монстр из царства мрака… Он бесплотен и сам по себе не может причинить вреда, кроме разве что безумных сновидений, но зато он вселяет дух в железных демонов, которых полно на острове. Одни — мертвые, и их даже этот Ужас не в силах оживить. Зато другие — просто спящие… В полночь они встают и — начинают шастать по развалинам в поисках жертвы… Но если Тарафинелло живет именно там, то кто он? Хон Булла говорил, что он из прагиллов, а эти ублюдки селятся где-то далеко за Кхитаем и…
— Гр-р-р!
Яростное рычание, доносящееся со стороны окна, заставило варвара открыть, наконец, глаза и обнаружить залитое солнцем пространство комнаты. Быстрее, чем птица выпархивает на свободу из клетки, Конан выскочил в коридор и, на ходу натягивая штаны и нацепляя на пояс меч, помчался в трапезный зал, дабы успеть подкрепиться перед дальней дорогой. Фыркнув, Майло бросил мешки с провизией на землю и пошел другим путем — через входную дверь в дом — туда же.
Когда путешественники были уже полностью готовы к отъезду, из глубины сада к ним вышел хон Булла. Ноги его видимо подгибались и с трудом несли небольшое, но круглое
и довольно упитанное тело; короткие ручки болтались словно тряпичные, не в такт шагам; голова была опущена так низко, как только позволял третий подбородок — вся фигуре старца являла собой вселенскую скорбь, что безусловно рассмешило бы варвара, если б он почувствовал в этом игру или хоть малую толику лукавства. Но хон Булла был не таков, чтобы изображать то, чего на деле вовсе не испытывал, и Конан ощутил вдруг мгновенную, но болезненную, щемящую тоску под сердцем, от коей в синеве глаз его вспыхнул и тут же потух огонек боли… Впрочем, чувство сие немедленно исчезло, не оставив даже воспоминания о себе — варвар подмигнул Майло, что стоял рядом с перекошенным по обыкновению лицом, держа в обеих руках по набитой дорожной сумке, и сделал шаг навстречу старику.— Хей, достопочтенный! Нечего тужить! Не пройдет и луны, как мы вернемся к тебе с девчонкой!
Произнося эти бодрые по тону и смыслу слова, Конан нисколько не кривил душой: он и впрямь был совершенно уверен в успехе предприятия, хотя только этой ночью целый сонм сомнений одолевал его без конца. Перед тем как вызвать Майло на разговор, он припоминал свой недавний поход к другому морю — морю Запада, и к другому острову — Желтому, где в развалинах древней башни навсегда остался союзник и друг Иава Гембех.
Сейчас уже киммериец мог себе признаться в том, что только благодаря ему — его советам, его помощи — он сумел добраться до острова живым и одолеть монстра, утащившего священную вечнозеленую ветвь маттевсаи у племени аятархов. В новом путешествии старшим придется быть ему: очевидно, что Майло в свои двадцать пять лет ровным счетом ничего не смыслил в этой жизни и в этом мире, что в сей момент ясно доказывал исполненный страха и тоски взгляд несчастного старца, направленный на приемыша.
Но так киммериец думал ночью, а утром, когда все ночные мысли преображаются и светлеют, быстро забыл о сомнениях и жаждал лишь одного — поскорее отправиться в путь (кстати, все равно куда — но раз уж есть цель, то к ней). Энергия так и бурлила в его молодом, полном сил теле: вмиг опустошив заваленный разнообразной снедью стол и чуть не подавившись при этом рыбной косточкой, он с той же скоростью вывалил из дорожных сумок все содержимое на пол, перебрал, попробовал и посчитал, затем быстро упихал обратно, кинул сумки в руки шипящему от злости Майло и вышел на улицу поискать запропавшего куда-то хона Буллу. Но не успел он обойти двор, как тот пришел сам и вот теперь стоял перед ними, взирая на своего Майло так, словно желал его сожрать, но слишком для этого любил, а потому сдерживался.
Конан сердито сплюнул. Кажется, его обещание вернуться спустя луну не произвело на старика никакого впечатления — видимо, потому, что он просто его не слыхал, занятый своими печальными мыслями. Однако долгое молчание он все же прервал, хотя и далеко не самым лучшим образом: прижав руки к груди, он вдруг громко, отчаянно всхлипнул, отчего Майло дернулся всем телом, расширил глаза и с недоумением обратил взгляд на варвара, словно испрашивая совета — что делать? В ответ Конан еще раз сплюнул.
— Пора идти! — бросил он раздраженно, проклиная про себя старческие слабости и собственное терпение. — Ну?
— Постой! — Хон Булла обрел, наконец, дар речи. — Постой, Конан!
Вздыбив полою длинного платья столб пыли, он метнулся к конюшне и мгновением позже выскочил оттуда в сопровождении конюха, который вел на поводу двух отличных лошадей — каурую и вороную.
— Вот… — тяжело дыша, сказал старик. — Так будет быстрее…
— Конечно, быстрее, — сразу повеселев, согласился варвар. — Я возьму каурую.
Майло зарычал, явно намекая на то, что ему тоже больше по душе каурая, но Конан, наплевав на желание хозяина, уже подошел к лошади, сильно и ласково провел ладонью по шелковой гриве и, не теряя больше и мига, с места запрыгнул в седло.
— А ты чего ждешь? — крикнул он застывшему рядом с отцом Майло. — Ну же? Ну?
Он едва сдерживая себя, чтоб не пустить каурую сейчас же вскачь; неодолимая жажда действия охватила его всего, так, что дрожь волнами пробегала по телу и кровь ударяла в виски.