Похищение любви

Вошел он в их жизнь странно, загадочно, но прочно и, пожалуй, навсегда (в это время ни Алеша, ни даже Наташа не догадывались, что у «папы» есть «добровольный раб»). Возвращаются они один раз домой – во дворике, у гаража, где обычно стояла летом «Волга» Павла Петровича, лежат дрова. Ладно, спасибо «папе». В другой раз смотрят – машина угля свалена у сарая, уголь тщательно прикрыт от снега листовым железом. Ладно, снова спасибо «папе». Алешу это начало потихоньку раздражать: не любил он благодеяний, о которых нужно помнить потому, что люди делают их не совсем от чистого сердца, а – чтобы помнили, знали. Тут в декабре оттепель ударила, солнце разыгралось, словно весна пришла. Идешь по поселку, глаза щуришь, пальто распахнешь… вдруг через тропинку, с сосенки на сосенку летит по воздуху рыжий бельчонок, распластав пушистый хвост. Гикнешь что-нибудь, рассмеешься, а уж тот далеко, он у себя дома… Вот так однажды подходят они к даче, открывают калитку, идут по тропинке – и вдруг перед глазами огромная, высочайшая снежная баба. Тут уж, конечно, не «папа», кто-то другой постарался, спасибо… Наташа вскрикнула от радости, восхищенно ударила в ладоши, подбежала к бабе, давай на нее смотреть, разговаривать с ней, а сама смеется так тоненько… как маленькая. Ну, и Алеша рассмеялся… Смотрят они на бабу и смеются… Баба ростом стоит метра три – как только сделали такую! – на голове ведро, на ведре соломенная шляпа – совсем смех! Глаза-угольки посверкивают на солнце, губы обрамлены ярко-алой тряпочкой, а чуть выше нижней губы маленькие черные угольки выложены – зубы, и баба как будто весело и во всю мощь смеется, да странно как-то, то ли черными, то ли белыми зубами! На шее у бабы малиновый – в белый горох – платок углом вниз, а на груди угольками выложено:

Я САША, ЗДРАВСТВУЙТЕ!

Тут они смотрят, а на завалинке сидит дяденька: толстенький, кругленький, в тулупе, в меховой шапке – и босой. Он поманил их пальцем, сказал:

– Это я сделал. Миша меня зовут. А вас я знаю. Вы Наташа и Алеша. Я вас давно знаю. Ну, и люблю, ага…

Так и сказал: «Давно знаю. И люблю». Потом снял с головы шапку (с седенькой его лысины пар повалил), говорит:

– Вы не смотрите, что я босой, – кивнул на ноги. – Жарко в валенках-то. Отдыхаю вот…

Так они и познакомились с Мишей. И вот теперь смеялись, вспоминая это знакомство. Больше всех смеялась почему-то Лариса – заразительней всех. Она хорошо представляла Мишу в тулупе, пар с головы валит, а ноги босые, рядом валенки валяются, – чудак человек!..

Но были случаи поинтересней.

– Давай-ка, Миша, – попросил Алеша, смеясь, – лучше про Новый год расскажи. Как ты его встречал.

Не успел Алеша сказать, как Наташу прямо затрясло от смеха.

– Ага, встречал, – согласился Миша, поднял рюмку и со словами: – За здоровье женщин! – выпил. – Дело было так, – начал он. – Новый год на носу… Уже, значит, тридцать первое декабря. Ага… Долго думать я не думал, решил – пойду к ребятам, поздравлю с наступающим… живу-то я рядом, в Жуковском, – объяснил он Ларисе. – Купил вина, подарки, пошел. Иду, ага… А вечер хорош, морозец, нос так и щиплет. Лес потрескивает, темно, но звезды. Звезды, ага… Подхожу к даче, значит…

– Нет, ты сначала про предчувствия свои расскажи, – перебила Наташа. – По порядку рассказывай.

– Ну да, про предчувствия эти… Я когда шел, предчувствие у меня какое-то. Не то, мол, что-то. А что не то, не знаю. А предчувствие свое я по пятке определяю, она зудит у меня. У меня когда жена заболеет или ребятишки, сразу предчувствие – пятка так и ноет, так и ноет. Правая пятка. Ага… Ну, и тут ноет. И ноет, и ноет. Я говорю ей: не ной, значит. А она – свое, ноет, не слушается. Это я могу иногда – внушать. Скажу: не ной, значит, – она и перестанет. Слушается…

– Он телепат у нас, – сказала Наташа.

– Телепат не телепат, а бывает. Случается. Ага… Но тут ничего такого. Я, понятно, ушки на макушку. К дому подхожу, к даче… Ну да, так и было… Смотрю – света нет в большой-то комнате. Ну, нет так нет, бывает. Может, думаю, к своим уехали, в Москву. Жалко. Ага… Ну, иду дальше, во двор захожу. Вижу, на кухне ровно бы свет мелькнул. И погас. Если бы не предчувствие, я бы ничего. Может, они вот сами и включили. Ага… А тут нет, не то что-то… Бегом-бегом – и к дому. Заглядываю в окно – темно. Совсем темно. Ага… Вдруг бац свет в маленькой комнате, а в комнате вижу я…

– Нет, ты сначала про следы расскажи, – перебила Наташа, – как ты их исследовал.

– Исследовал. Было. Правильно. Шел ведь снег. Ага… Крупный такой, хлопьями. Я по следам смотрю – свежий след к дому, ну совсем прямо свежий. И не их вовсе. Не ваш. Их-то след я знаю, – обратился он к Ларисе. – Да и вижу еще, что хозяйский след как раз из дому ведет. И давно, видно, ушли уже. Еле-еле так видать. Запорошило. Ага… Ну, свет-то бац в маленькой комнате, и вижу я – пацан какой-то в комнате шныр-шныр, шныр-шныр… Я в окно смотреть не боюсь: он-то на свету, а я в темноте, я все вижу, он – ничего. Глупый. Пацан. Ага… Он, значит, шныр-шныр, ищет чего-то быстро-быстро в шкафу… Мне хорошо все видать… – Нос у Миши совсем раскраснелся; пока рассказывал, успел порядочно измять его. Наташа изредка брала Мишу за руку и убирала ее на стол. Мише это было приятно: и что нос теребил, и что Наташа брала за руку, как маленького. – Потом, – продолжал Миша, – пацан что-то нашел. Ага… Схватил в руки, смотрит, смотрит… (Это был Алешин портрет.) Обернулся ко мне, гляжу – рот до ушей… Ах, ты, думаю, ворюга, щас я тебе… Подхожу к веранде – стекло выставлено. Аккуратно, осторожно – рядом с крылечком поставил. Ну, что делать? Полез я в окно. Ага… Скинул полушубок, а все равно туговато идет, толст немного. Но лезу; главное – голову просунуть, а голова прошла свободно. Поднатужился – р-раз!.. – и полетел на пол. Да с грохотом! Не рассчитал. Ага… Бывает. Ладно, думаю. Услышал – так услышал. Все равно деваться ему некуда, ход один – через окно… Встал. Перевел дыхание. Прислушался. Тишина. Ладно. Р-раз дверь!.. Влетаю в дом. Свет горит, а никого.

«Эй! – кричу. – Есть кто?»

Тишина.

«Спрятался», – думаю. А на душе тревога, пятка так и зудит, так и зудит, сил нету. Чует вора. Включил везде свет, ищу… Поискал, походил – никого нет. Ага… Потом, значит, только из кухни выходить – что-то ка-а-ак вдарит по голове! Энциклопедия эта… Ага…

Тут уже ни Наташа, ни Алеша, а за ним и Лариса сдержаться не смогли: грохнули разом, представляя, как бедный Миша получил энциклопедией по голове. Смеялись долго, до слез; Миша в это время растерянно и наивно улыбался.

– Ага… – продолжал он наконец. – Энциклопедией этой… Умная штука, крепко бьет… – Миша потрогал свою голову.

И снова все засмеялись.

– Ага… У меня, значит, искры из глаз, а он мне бух в поддых. Книгой этой…

– Ну и Шурка! Ой, не могу, не могу!.. – заливалась Наташа.

Миша потер кулаком нос, криво улыбнулся, вспомнив, что тогда ему было не так сладко.

– Ага… Он, значит, за печкой спрятался, на выступ наверху встал и стоит. Ждет меня… Колотнул раз по голове да вниз, в поддых, добавил. Выходит, падать пришлось. Я и падаю… Ага…

У Миши на лице было такое наивное, добродушное и в то же время оторопелое выражение, что не смеяться было невозможно.

– Ага… Упал. А потом как схватил его за ногу и давай с ним драться…

– Это с Шуркой-то, с Шуркой!.. – все смеялась Наташа.

– Ага, с ним… с Шуркой этим… Ну уж, дал ему разок! Ага… Деру его, деру, а он молчит. Ага… Ну, не деру, а так. Связал ему руки вот ее пояском, – Миша кивнул на Наташу, – оттащил в маленькую комнату, бросил на кровать:

«Лежи, – говорю, – ворюга!»

И сам сел рядом на стул. Ага. Отдыхаю. Тяжело дышу.

«Сам ты ворюга», – говорит мне.

«Я-то не ворюга, – отвечаю. – Я по чужим квартирам не лажу».

«Я тоже не лажу по чужим квартирам, – говорит. – Это ты лазишь».

«Да это я за тобой полез. Тебя поймать. Понял, вор?»

«А я тебя хотел убить. Потому что ты вор, а не я».

«Ага, говорю, хитрый больно. С тобой и правда вором сделаешься. Не выйдет! Вот в милицию отведу, там тебе расскажут, кто вор. Отец придет, задаст тебе взбучку. Ага. Если еще в тюрьму не посадят. Ты кто такой? Кто у тебя отец?»

«Я-то знаю, кто я, а вот ты кто такой?»

Долго мы так с ним говорили. Ага. Потом начал он хитрить. Это я так думаю.

«Вот Алеша придет, – говорит, – задаст тебе. Самого в милицию отведет».

«Во-во, пускай побыстрей приходит, – говорю, – дело есть. Новый год справить. Ага. Да вора на руки сдать».

«Алеша тебе и за «вора» даст! Съездит разок – будешь знать!»

«А он кто тебе, Алеша-то? – усмехаюсь я. – Брат, сват, может?»

«Смейся, смейся! Как раз брат и есть…»