Похищение огня. Книга 2

— Христианство, — заявлял Фогт, — явилось страшной помехой для человеческого ума. Оно создало мрак средневековья, в котором человечество едва не осталось навсегда, и породило глупость и невежество… Нет ничего опаснее суеверия для грядущих судеб человечества; пет ничего пагубнее уверенности не только в собственной правоте, но и в необходимости помешать другим мыслить иначе. Это грозит смертью человеческому уму.

Такие разговоры создали зоологу Фогту репутацию независимого и смелого ученого. Герцен назвал его своим другом. Однажды Фогт поразил слушателей заявлением, что мысли находятся в таком же отношении к мозгу, как желчь к печени и моча к почкам.

Так, орудуя поверхностным, вульгарным материализмом, господин Фогт приобретал известность и доверие. Он отправил из Женевы некоторым лондонским немецким изгнанникам, в том числе и Фрейлиграту, приглашение сотрудничать в швейцарском еженедельнике и изложил заодно свою программу. Ознакомившись с нею, Маркс сказал кратко:

— Словоизвержение.

Но, вернувшись домой, тотчас же написал об этом Энгельсу:

«О революционном движении в Германии, как Фогт «знает из самого лучшего источника», при жизни нашего поколения нечего и думать. Следовательно, лишь только Австрия будет уничтожена Бонапартом, как в отечестве само собой начнется имперско-регентское умеренное либерально-национальное развитие, и Фогт, пожалуй, будет еще прусским придворным шутом».

Внимательно продумав «программу» Фогта и ознакомившись с его книгою «Очерки современного положения в Европе», Маркс все более склонялся к мысли о тесной связи взглядов Фогта с бонапартистскими лозунгами.

«Что бы это могло значить?» — думал он.

Помимо Фрейлиграта, Фогт прислал программу и свои «Очерки современного положения в Европе» также старому знакомому Маркса, баденскому эмигранту Блинду. Это был убежденнейший республиканец с очень узким, однако, кругозором. Собственная персона казалась Блинду столь неизмеримо важной и великой, что совершенно закрывала собой весь мир. Этот человек являлся постоянным объектом подшучивания Энгельса, который отлично понял всю его сущность. Прочитав произведение Фогта, Блинд впал в ярость. Программа, восхваляющая Бонапарта, оскорбила в нем баденца и республиканца. Кроме того, незадолго до этого он каким-то образом узнал, что Фогт получил из Франции субсидию и пытался подкупить одного южно-немецкого писателя, предложив ему крупную сумму денег. Все это Блинд без обиняков изложил Марксу, а затем и Либкнехту.

Спустя некоторое время в анонимной статье появилось сообщение о подкупе Фогта бонапартистами. Рассчитывая на то, что доказательств нет, Фогт, желая защититься, перешел в открытое наступление, а Блинд, испугавшись, упорно отмалчивался. В декабре появилась брошюра Фогта против Маркса. Профессор зоологии, казалось, собрал под переплетом своего произведения, как в чудовищном террарии, все виды пресмыкающихся и бросил им на съедение ни в чем но повинных людей. Подтасовывая факты, щедро пользуясь клеветой и ложью, он распространял злобный и грязный вымысел о деятельности Союза коммунистов, который будто бы преследует только корыстный расчет и преступные цели и с помощью шантажа вымогает деньги для личного обогащения. Как восемь лет назад прусская полиция фабриковала несуществующие преступления для коммунистического процесса в Кёльне, так ныне Фогт выступил вооруженный клеветой.

В феврале Маркс наконец получил из Германии провокационную книгу. Даже столь закаленный боец, как он, содрогнулся. В книге Фогта Маркс изображен главой шайки вымогателей, которая существовала тем, что грозила выдачей полиции всем принимавшим участие в революционной борьбе.

«В Германию было послано не одно, а сотни писем, — писал Фогт, — с угрозой разоблачить в причастности к тому или иному акту революции, если в определенный срок по указанному адресу не будет доставлена известная сумма денег».

Это была не единственная клевета, ею дышала вся книга. Фогт дошел до того, что обвинял Маркса и его единомышленников в фальшивомонетничество.

Карл Маркс сколько мог скрывал от жены брошюру Фогта, зная, как она чувствительна к подобной клевете, но в конце концов Женни прочла ее.

— Есть мера вещей, мера даже лжи, но в этой чудовищной басне нет меры подлости, — сказала Женни, едва владея собой. Она была ошеломлена.

Несмотря на всю очевидную лживость, для вящей убедительности, как это всегда бывает в клевете, рассказывались кое-какие подробности быта лондонской эмиграции. Очевидно, Фогт был осведомлен о жизни немецких изгнанников и состряпал на этом основании ядовитейшее блюдо.

— Нет более сомнения, Блинд был прав. Фогт состоит на службе у бонапартистской клики, — сказал Карл после долгого тяжелого раздумья. — Так писать могут только оголтелые продажные души. В честной борьбе есть ожесточение, но нет необходимости уподобляться взбесившемуся зверю. Я не имею права, не могу и не должен молчать.

Отвращение и ужас попеременно сжимали сердце Женни.

— Ни слова правды, какая зоологическая ненависть!

— Не только ненависть, но и зоологическая совесть, — вставил Карл.

— Он мстит, — продолжала Женни, — он мстит за то, что ты и Энгельс осмеяли его в «Новой Рейнской газете» за бесславную деятельность во франкфуртской говорильне. Но как, какими средствами сводит он свои счеты? Во время Кёльнского процесса на коммунистов обрушилась вся прусская полиция, а тут один человек.

— Ты ошибаешься, он не один. За его спиной банда второго декабря и вся «елисейская братия».

Германская буржуазная пресса восторженно приветствовала книгу Фогта, и «Националь Цейтунг» посвятила ей статьи, глубоко поразившие всю семью Маркса.

Женни не могла успокоиться. Для ее правдивой, смолой души была непереносима всякая ложь — следствие подлости либо продажности и трусости. Она и Карл болезненно ощущали отклонение от простой правды в обыденной жизни, борьбе, искусстве, поведении. Даже самые мелкие разновидности лжи — напыщенность, выспренность, экзальтация — воспринимались ими с насмешкой, брались в штыки юмора. Они оба не переносили ложного пафоса и какой бы то ни было искусственности, мгновенно отличая подлинно значительное от подделки.

Тем невыносимее было для Женни видеть, в какие силки клеветы попали ее муж и его друзья.

— Так лгать, так выдумывать! — повторяла она в отчаянии.

— Человек — это бездна.

Женни бесцельно бродила по дому, страдая. В сердце поднимались возмущение и ужас перед людьми, подобными Фогту. И тогда с особой страстной силой приходила к ней мечта о будущем, о том времени, когда не будет наемных убийц и клеветников. А за окнами дома, как бы для того, чтобы жить было еще труднее и страшнее, не рассеивался тяжелый, как пласты каменного угля, туман.

Бедность объединилась с клеветой и провокацией, чтобы ослабить, уничтожить Маркса и его единомышленников. Ему стало ясно, что отвечать Фогту необходимо, хотя обычно он не был склонен обращать внимание на самую отборную брань. Печати, по его мнению, нельзя возбранять нападать на писателей, актеров и политиков. Но опытный глаз Карла распознал в этот раз, что целью Фогта было оклеветать и опозорить все коммунистическое движение, Карл взялся за оружие. Он считал также своим долгом перед женой и детьми разоблачить клеветника и очистить свое имя от грязи.