Похищение столицы

— Вести себя будешь, как черный монах. А не то, так сразу получишь отставку.

И Петрунин снова засмеялся. И по тому, как весело и участливо смотрела на него Маша, можно было сделать вывод, что она на него не обижалась.

— Надо бы нам в больницу — навестить Артура,— поднялась Екатерина. И взяла за локоть Марию.— Пойдем в машину. Ты со мной потом в Москву поедешь.

Петрунин было устремился в задний салон за Олегом и Машей, но Катя сказала:

— Садись со мной. Расскажешь, какие бумаги оформили, что еще от меня требуется.

— Деньги нужны, да подпись поставить, да у юриста заверим купчую. Чего же больше?..

Катя обратилась к Маше:

— Сколько тебе лет, Машенька?

— Шестнадцать... скоро будет.

— Ты школу закончила?

— В девятом классе училась.

— А мама с папой у тебя есть?

— Есть мама и три братика.

— Мама работает?

— Нет. Она дома едва управляется.

Других вопросов Катя из деликатности не задавала, но Петрунин, обернувшись к ней, спросил:

— На что же вы живете?

— Теперь вот деньги получили. Мама спрятала их, будет экономить.

Подъехали к больнице, и Катя в сопровождении Олега прошла в приемный покой. Здесь ей сообщили, что лейтенанту милиции только что сделали операцию и он еще не проснулся от наркоза. Катя позвонила главному врачу, тот приказал пропустить их.

На лифте поднялись на шестой этаж, тут их встретил главный врач и провел в палату. Сел у изголовья больного и стал легонько бить его по щеке:

— Вставай, лейтенант! Разоспался.

Артур открыл глаза и увидел майора Катю. Хотел было приподняться, но врач его удержал:

— Лежи, лежи. Шов порвется.

Артур, оглядев гостей, улыбнулся, виновато сказал:

— Пустяки! Пуля, как оса, в плечо ужалила.

Катя склонилась к нему щекой, погладила волосы. «Как они счастливы!» — подумал Олег. И черная мысль о том, что они любят друг друга, вновь поползла в голову. На этот раз она явилась не в форме догадки, а уже как уверенность и несомненная данность. Сердце в груди упало, почти замерло. Душа опустела, как сосуд, из которого выкачали воздух. Надежд не оставалось. Она гладила Артура по волосам, нежно говорила: «Слава Богу, слава Богу, что так-то, не опасно...»

Вошла сестра и сказала, что к больному пришли мама и дедушка. Катя поднялась, и они стали прощаться.

Из Сергиева Посада покатили в Москву. Был поздний вечер, город с гирляндами огней остался позади, машин на дороге встречалось мало, Катя вела машину молча, скорость держала большую. Она и всегда так: если набирает скорость, едет молча, зорко следит за дорогой. Отвлекал ее, и даже раздражал, Петрунин. Адвокат донимал Марию:

— Глупые вы, девчонки! Если уж продавать себя, так за миллионы. Вон у нас из «Зенита» футболиста купили: двести миллионов отвалили. А вы?.. Тысяча долларов! И не подумали: кавказцы-то за вас себе в карман сколько положили.

— Игорь. Отстань от Марии! Откуда ей знать, где и за сколько футболиста купили. Но вообще-то — не приставай к ней. А то высажу тебя на дороге. Пойдешь на электричку.

За него заступилась Мария:

— Вы его не браните. Он говорит не обидно, от сердца. Веселый он, а я веселых парней люблю.

— О! Слышишь, что она сказала? Любит меня. Уже полюбила! И парнем назвала. А ты в наши дела не вмешивайся. Не смыслишь ты ничего в любви, потому как тебе кроме Автандила никто из мужиков не нравится. Засохла ты в милиции, душой очерствела. Тебя за то и Старрок с Автандилом держат: не любишь ты никого и не можешь любить, потому как синий чулок ты. Погоны нацепила и уж никого не видишь вокруг себя. На что уж я парень, что твой Аполлон Бельведерский, и два года возле тебя крутился, а ты и меня не разглядела. Вобла ты сушеная!

Катя сбавила скорость. Мотор работал неслышно, и голос Петрунина звучал, как на эстраде.

— Ты балаболишь много и для любви серьезной непригодный. Девочки, они умных любят, и важных, и так, чтобы парень чем-нибудь отличался от других,— говорила Катя.— Талант какой-нибудь,— скажем, на баяне играет или школу бальных танцев окончил. А еще лучше — если изобрел что-нибудь. К такому тянется девчоночье сердце, млеет от восторга.

Катерина говорила тихо, голосом мечтательным и певучим.

А Каратаев от этих ее слов вновь обретал душевное спокойствие и уверенность. Он-то уж со своими талантами мог рассчитывать на любовь девушки, но вот только девушек-то он теперь и не видел. Час назад сидел в таком цветнике, о котором и во сне нельзя вообразить. Жадно оглядывал каждую, искал ту самую дивную красоту, за которую восточный коммивояжер деньги большие платил, но чтобы в сердце его что-нибудь шевельнулось? — Нет, никакого биения в своей груди он не услышал. В одном только укреплялся все сильнее: без Катерины нет ему жизни на земле! И надо скорее объявлять ей о своем намерении отдать ей руку и сердце. Да как это сделаешь, если нет уверенности в ответном чувстве? Ведь если она откажет, сгорит он со стыда и перенести такую катастрофу не сможет. Оставалось ему пребывать в подвешенной неопределенности и ждать момента, когда уж не будет никаких сомнений в успехе. А они, эти сомнения, накатывают точно волны Финского залива на город Петра, и конца им не видно. Впрочем, вот сейчас ветерок в его сторону подул. Катя строй своих чувств и дум выговаривает, она такой портрет своего будущего принца рисует, который больше на него похож, чем на того милицейского офицера с восточными чертами на лице.

Сердце вновь начинало оттаивать. Теплая волна лизнула душу, и ему стало веселее.

Петрунина ссадили у метро, и втроем поехали в Черемушки. Олег предложил Кате и Маше остаться на ночь у него. Сказал:

— Займете комнату, что напротив входа, устраивайтесь там, и пусть она будет ваша.

Катя согласилась:

— Хорошо. Мне нужна комната в вашей квартире. И если мы вас не стесним...

— Господи! Да зачем мне одиночество? Я уж и так скоро выть буду от тоски. А к тому ж с завтрашнего дня на заводе буду торчать подолгу. Там, говорят, мне и комнату отдыха рядом с лабораторией оборудовали. И повар у меня будет — молоденькая такая, вот вроде Машеньки.

— Ну-ну! — прикрикнула Катя.— Влюбитесь еще!

— Ага! Ревнуете? Вот это как раз мне и надо, чтобы вы меня ревновали. А то смотрите на меня, как на белую стену. А мне, может, обидно такое ваше равнодушие. Может, в моем сердце любовь к вам разгорается, а вы меня не замечаете.

Машенька готовила ужин, а Олег и Катя, уединившись в своих комнатах, принялись названивать друзьям и знакомым.

— Завтра выйду на работу,— говорил Олег директору завода.— Я вам пополнил счет у Романа — знаете ли вы об этом?

— Да, он мне звонит о каждом новом поступлении. Г оворит, вы ему жизнь красивую устроили. У него за эти дни процент втрое подскочил. Держится за вас, как за мать родную. Но и мы тоже... Рабочим зарплату подтянули — до трехсот долларов.

— Я сегодня еще вам подброшу. И узнайте, кто без квартиры, у кого детей много. Таким немедленно дайте деньги. И тем, кто в дружинники запишется, еще набросьте. Пусть безбедно живут и за завод держатся. Позовите к себе начальника районной милиции, пусть и он дружинникам помогает. В милиции трудятся наши ребята, русские. И платят им мизер. А корпус новый немедленно начинайте. И пристройку к конструкторскому бюро. Будем большие дела разворачивать.