Похищение в Тютюрлистане

— Ты позволил обобрать себя банде дармоедов. Обманули тебя, опустошили кастрюли, вылизали тарелки, — насмехался рыцарь. — А где, прекрасная королевна, твоё белое личико, золотые волосы и голубое платьице?

— Я королевна, настоящая королевна, — рыдала Виолинка.

Вдруг девчонка подскочила к гонцу и укусила его в бессильной злобе за палец.

— Ты, сморчок, — крикнул рыцарь, — получай за своё враньё! — И, прежде чем подбежали на помощь друзья, он влепил Виолинке несколько затрещин.

— Там внизу находятся двадцать семь найденных королевен! Вы слышите этот визг?

Выбежавшие из трактира гости увидели дилижанс; он весь трещал, и колыхался. Ломая с треском веера, швыряя туфельки направо и налево, вырывая друг у друга пряди волос из искусно сделанных причёсок, дрались двадцать семь королевен-самозванок.

— Эй, успокойтесь, сто рольмопсов! — крикнул рыцарь. — На старости лет сделали меня нянькой. — Он разогнал девчонок ударами шляпы.

Поправляя помятые банты, они чинно расселись на обитых бархатом креслицах и завистливо смотрели друг на друга; прежде чем дилижанс двинулся в путь, каждая успела показать разрыдавшейся Виолинке большой красный язык.

— Денег! Я выжму из вас последний грош, — грозил трактирщик, вцепившись изо всех сил в петушиный хвост.

* * *

В это время цыган доехал до поворота. Здесь он остановил лошадей и начал читать по складам объявление о похищении королевны.

— У нас в руках было сокровище, — вздохнула Друмля, — девчонка не врала.

На деревянной руке указателя дорог сидела с корзиной под крылом ворона и, наклонив голову, внимательно смотрела на проезжающих.

— Эй, тётка, — крикнул Нагнёток, — ты не видала петуха, кота и лисицу?

— Их только что обыскивала прислуга в трактире «Под копчёной селёдкой». Отобрали у них всё, дали по шее и прогнали прочь, — закаркала старая сплетница. — Они, верно, тащатся по этой дороге!

— Спасибо, тётка, — засмеялся цыган, — теперь они у нас в руках!

Свистнул бич, и клячи кряхтя потащили фургон вверх и крутому склону.

— Мы их поймаем, свяжем и выдадим королю, — это они будут похитителями детей! Понимаешь, они пойдут на виселицу, а я получу награду!

Цыган сунул в рукав нож и тряхнул ветхими вожжами.

— Но, вио! хэтта! мои рысачки!

Друмля серебристо рассмеялась, услышав этот коварный план. «Я горжусь тобой, папа», — шепнула она. Цыганка схватила гитару и, ударив по струнам, запела:

«Принесли мне вести эти Птицы самых разных стран: Нет разбойника на свете Злей, чем папа мой — цыган!»

— Только в Тютюрлистане! Только в Тютюрлистане! — закричали какие-то птицы, скрытые от глаз в ветвях придорожного кустарника.

Родословная Мышибрата

— Теперь нам уже никто не поверит, — вздохнула Хитраска.

— Раз мне не поверили, так уж не поверят, — сетовал Мышибрат.

— Друзья! Есть один выход: нужно отвести Виолинку к самому королю, — любящее сердце отца наверняка узнает.

— А я не пойду, — крикнула королевна, — я никому не покажусь в таком виде! Вы — самая подходящая для меня компания! — Она с отчаянием подумала о злорадных перешёптываниях и слезливых поцелуях придворных дам, которые расчувствуются над ней и тут же, прикрыв лицо веером, многозначительно посмотрят друг на друга и ехидно улыбнутся.

Нет! Нет, она была слишком горда, чтобы возвращаться обезображенной чарами. Девочка не понимала, что красота тела преходяща, что она исчезает со временем, а вечными и несокрушимыми являются ясность души и доброта сердца, которые даже позднюю старость делают прекрасной.

День был напоён светом; с каждой минутой усиливалась жара. На полинялом, ушедшем ввысь небе кружил чёрной точкой ястреб-разведчик. Неподвижные деревья стонали от зноя, песок обжигал ноги.

До Тулебы оставалось целых два дня пути, а у друзей не было никаких запасов; жадный Завтрак отобрал у петуха последние три дуката, отложенные на чёрный день. Их обобрали до нитки, перерыли все вещи, а у Хитраски сорвали даже бант с хвоста.

Путников ожидала тяжёлая дорога, потому что они должны были выпрашивать пищу и ночлег, но не все двери открыты, не везде выносят кусок хлеба. Часто у них перед носом хозяйка захлопывала калитку и со злостью говорила: «У меня для вас ничего нет, бродяги… — а потом лицемерно добавляла: — Идите дальше, идите, пусть вам поможет бог!»

Друзьям приходилось туго, но они были мужественны. Хотя мальчишки свистели им вдогонку, кривлялись, передразнивали воинственный шаг петуха, кидали в путников комья земли, хотя собаки рвались с цепей и рычали: «Бррродяги, бррродяги! — или оскорбительно лаяли: — Хам! хам! хам!»

Наши знакомые медленно шли по деревне в полосатой тени плетней, брели вдоль запылённых садов, засаженных мальвой и ноготками, покорно стояли у заборов и порой находили ласковый приём, приветливую улыбку. В одном месте им давали ломоть хлеба, в другом — кусочек сыру, в третьем не пожалели для них кринки молока.

— Я не пойду дальше, — бормочет сухими губами королевна, — я больше не могу…

Солнечные искры жгут. Птицы замолкли. Воздух трепещет и дрожит над тёмной полосой чащ Столесья. Тени стали совсем маленькими, охотнее всего они укрылись бы под ступнёй, но песок раскалён, как сковородка, и тени бегут сбоку, напрасно ища убежища.

— Собери все силы, — уговаривает петух, — это для тебя же нужно.

С каким удовольствием путники улеглись бы под сенью придорожных деревьев, в высокой траве, и смотрели бы в небо, куда улетают взгляды и летят так высоко, так далеко, что уже забывают вернуться в маленький зрачок!

Но в Блабоне тоскует в ожидании король Цинамон и рыдает по ночам королева Цикута.

Напрасно привозят новых фальшивых королевен. Каждую минуту вскакивает король, введённый в заблуждение голубым платьицем, веером и золотыми туфельками с брильянтовыми пряжками; протягивает руки королевне и лепечет сквозь слезы: «Дочурка!»

Королевны-самозванки вместо того, чтобы подбежать к родителям, повиснуть у них на шее и закричать: «Мама! Папочка!» — приседают согласно придворному этикету и, ослеплённые роскошью, шепчут: «Ваше величество!»

И король приказывает прогнать их. Он стоит у окна, ласточки снуют под крышей, мелькают в лазури, звенят, слетаясь на стены древней крепости, где каждая щёлочка скрывает в себе лакомый кусочек. Смотрит король на солнечный парк, на сады, полные цветов, и беспокойно дёргает резинку от короны, стучит скипетром в каменную стену и в забывчивости отирает портьерой набегающую слезу. За окном, подгоняемые писком птенцов, носятся и носятся ласточки.