Похитители грез

Прожужжал телефон Гэнси. Он прочитал сообщение, прежде чем дать ему упасть рядом с коробкой передач со сдавленным писком. Ударившись в меланхолию, он мрачно запрокинул свою голову на спинку сидения. Адам жестом указал Ронану, чтобы тот поднял трубку, но Ронан больше всего на свете презирал телефоны.

Так вот он и лежал, позвякивая, ожидая.

Наконец, Блу продвинулась достаточно вперед, чтобы схватить трубку. Она громко прочла сообщение:

— Могла бы я на этих выходных использовать тебя, если это не доставит слишком много хлопот? Хелен может забрать тебя. Не принимай во внимание, если занят.

— Это на счет Конгресса? — спросил Адам.

Слово «Конгресс» заставило Гэнси тяжело вздохнуть, а Блу, посмеиваясь, прошептать:

— Конгресс!

Не так давно мать Гэнси объявила, что она собирается баллотироваться на должность. В те первые дни кампания еще не влияла напрямую на Гэнси, но было неизбежно, что и его призовут. Они все это понимали: красивый Гэнси, бесстрашный исследователь и круглый отличник был козырной картой, которую полный надежд политик обязательно разыграл бы.

— Она не может меня заставить, — сказал Гэнси.

— Ей и не надо, — фыркнул Ронан. — Маменькин сынок.

— Увидь во сне мне решение.

— Не надо. Природа уже наградила тебя позвоночником. Знаешь, что я говорю? Гребанный Вашингтон.

— Вот почему ты никогда не должен доходить до подобного, — парировал Гэнси.

В другом ряду около Камаро притормозил автомобиль. Ронан, как знаток уличных битв, заметил его первым. Вспышка белой краски. Затем вытянутая рука и оттопыренный средний палец. Другой автомобиль дернулся вперед, потом отъехал назад и снова дернулся вперед.

— О Боже, — вздохнул Гэнси. — Это Кавински?

Конечно, это был Джозеф Кавински, тоже студент Аглионбайской Академии и Генриеттовский отъявленный тусовщик. Пресловутая Митсубиши Эво Кавински была мальчишеской красоткой лунно-белого цвета с прожорливой черной пастью решетки радиатора и громадным забрызганным изображением ножа по обеим сторонам тела. Митсубиши только что забрали после месячной конфискации полицией. Судья сказал ему, что если его снова поймают за гонкой, то разобьют Митсубиши и заставят его смотреть, что делают с богатенькими молокососами-стритрейсерами в Калифорнии. Судя по слухам, Кавински засмеялся и ответил судье, что он больше никогда не остановится.

Надо полагать, он так не говорил. Был слух, что отец Кавински подкупил шерифа Генриетты.

Чтобы отпраздновать освобождение Митсубиши, Кавински только что наложил три слоя антилазерной краски на фары и прикупил новый радар-детектор.

Был и такой слух.

— Терпеть не могу этого придурка, — сказал Адам.

Ронан знал, что тоже должен его ненавидеть.

Водительское окно опустилось и показало Джозефа Кавински в темных очках в белой оправе, которые отражали только небо. Звенья золотой цепочки на шее насмешливо блестели. У него было невинное лицо беженца с ввалившимися глазами.

Он лениво улыбнулся и одними губами сказал что-то Гэнси, оканчивающееся на «…ик».

В Кавински не было ничего не подлого.

Сердце Ронана забилось быстрее. Мышечная память.

— Давай, — настаивал он. Четырехполосная магистраль, серая и горячая, простиралась перед ними. Солнце зажигало красно-оранжевый капот Камаро, а под ним вяло грохотал полностью форсированный и трагически малоиспользуемый двигатель. Вся ситуация требовала, чтобы кто-то нажал на педаль газа.

— Я знаю, что вы не имеете отношения к уличным гонкам, — кратко сказал Гэнси.

Ноа заржал.

Гэнси не смотрел в глаза ни Кавински, ни пассажиру Кавински, вездесущему Прокопенко. Последний всегда был дружелюбен с Кавински, по типу того, как электрон дружелюбен с ядром, но в последнее время, казалось, получил официальный статус друга.

— Давай, чувак, — просил Ронан.

Адам выдал пренебрежительным сонным голосом:

— Не знаю, с чего ты взял, что выгорит. Свинья загружена пятью людьми…

— …Ноа не в счет, — ответил Ронан.

Ноа воскликнул:

— Эй.

— Ты мертв. И ничего не весишь.

Адам продолжил:

— …у нас включенный кондиционер, и у него, возможно, в его Эво, тоже, так? От нуля до шестидесяти за четыре секунды. Что дает нам: от нуля до шестидесяти за пять? Шесть? Посчитайте.

— Я побил его, — сказал Ронан. Было что-то ужасное в наблюдении распадающейся перед ним гонки. Прямо тут адреналин ждал выплеска. И никто иной, а Кавински. Каждый сантиметр кожи Ронана покалывало от бесполезного ожидания.

— Не на той машине, которая у тебя есть. Не на БМВ.

— На той, — парировал Ронан. — На моей БМВ. Он хреновый водитель.

Гэнси настаивал:

— Бесполезно. Этого не будет. Кавински — гусь.

В другом ряду Кавински потерял терпение и медленно тронулся вперед. Блу увидела автомобиль. И воскликнула:

— Он! Он не гусь. Он засранец.

На мгновение все парни в Камаро замолчали, обдумывая, где Блу могла узнать, что Джозеф Кавински — засранец. Не то чтобы она ошибалась, конечно.

— Видите, — выдал Гэнси, — Джейн согласна.

Ронан уловил отблеск лица Кавински, оборачивающегося на них в солнечных очках. Оценивающего их как трусов. Руки Ронана чесались. Потом белый Митсубиши Кавински умчался вперед, тускнея в слабой белой дымке. К тому времени, как Камаро достиг выезда из Генриетты, от них не осталось и следа. Жар струился по магистрали между штатами, создавая мираж воспоминания о Кавински. Как будто его и не было.

Ронан откинулся на своем месте, борьбу из него словно высосали.

— Ты никогда не желаешь повеселиться, старик.

— Это не веселье, — сказал Гэнси, включая поворотник. — Это проблемы.

Глава 4

Серый Человек не всегда намеревался быть отрицательным героем. По сути, у Серого Человека был диплом о высшем образовании в области, абсолютно не связанной с избиением людей. В какой-то момент он даже написал небезуспешную книгу под названием «Братства в англосаксонских стихах», которая вошла в обязательную программу изучения, по крайней мере, семнадцати курсов в колледжах по всей стране. Серый Человек бережно собрал столько этих курсов для чтения, сколько смог найти, и положил их в папку, наряду с обложками журналов, первыми страницами и двумя благодарственными письмами, адресованными его псевдониму. Всякий раз, когда ему хотелось маленького фейерверка своему сердцу, он доставал папку из подкроватного ящика и рассматривал содержимое, наслаждаясь пивом. Он был уверен в успехе.