Похитители грез
Шрифт:
Его веки распахнулись.
— Добро пожаловать назад на землю живых, матрос. — Над ним склонился Кавински. — Помни: ты берешь таблетку, или она берет тебя.
Ронан не мог двигаться. Кавински одарил его поддерживающим хлопком кулака по груди.
— Ты в порядке, — дружелюбно сказал он. Он налил немного пива в несопротивляющиеся губы Ронана и допил остальное сам. Солнце было странным за лобовым стеклом, как будто время прошло, или машина подвинулась. — Что, черт возьми, у тебя там?
К рукам Ронана возвратилась чувствительность. Он держал металлическую клетку с маленькой стеклянной Камаро
— Дорогой Дик, — выдал Кавински. — Езди теперь на этом!
На этот раз Ронан рассмеялся. Кавински показал ему собственный приз: серебряный пистолет с гравировкой «УБИЙЦА СНОВ» на дуле.
— Ты не прокрался, не так ли? — сказал он осуждающе. — Украдкой войти, украдкой выйти. Взять твою фигню и убраться. До того, как место заметит.
— Гребанная таблетка, — проворчал Ронан.
— Это чудесное лекарство. Черт, моя мама его любит, чувак. Когда она начинает крушить все в доме, я крошу одну для нее. И подсыпаю в коктейль. Тут ты можешь шутить, чувак. Это легко. Давай. Я широко открылся для тебя.
— Какое у тебя место?
Кавински положил еще две таблетки на приборную панель; они танцевали и дрожали под ударами динамиков. Песня лукаво твердила Ронану: «Аре махай се, аре махай се, аре махай се [53] ». Кавински вручил ему пиво.
53
перевод с болгарского: «Убирайся прочь, убирайся прочь, убирайся прочь»
— Мое секретное место? Ты хочешь в мое секретное место? — Кавински завыл от смеха. — Я знал.
— Отлично. Не говори. Ты подсыпаешь таблетки в напиток матери?
— Только когда она ворует мои вещи. Раньше в Джерси она не была такой сукой.
Ронан не много знал о домашней жизни Кавински, ничего другого, кроме легенды, которую знали все: его отец, богатый, властный болгарин, жил в Джерси, где он, возможно, был ганстером. Его мать, загорелая и привлекательная, сложенная из нестандартных по заводским меркам частей, жила в пригородном особняке с Кавински. Это была история, рассказанная Кавински. Это была легенда. Ходили слухи, что носовая перегородка его матери была съедена кокаином, а патриархальный инстинкт его отца умер, когда Кавински попытался его убить.
С Кавински всегда было сложно сказать, что реально. Сейчас, глядя на него, держащего идеальное хромированное огнестрельное оружие, полученное обманным путем, стало даже сложнее.
— Правда, что ты пытался убить своего отца? — спросил Ронан. Он, задавая вопрос, смотрел прямо на Кавински. Его непоколебимый взгляд был его вторым лучшим оружием после его молчания.
Кавински глаз не отвел.
— Я никогда не пытаюсь что-либо сделать, чувак. Я делаю то, что собираюсь.
— Слухи утверждали, что ты именно поэтому здесь, а не в Джерси.
— Он пытался меня убить, — ответил Кавински. Его глаза блеснули. У него не было радужной оболочки. Просто черное и белое. Линия
его улыбки была уродливой и распутной. — А он не всегда делает то, что собирается. В любом случае, меня сложнее убить. Ты убил своего старика?— Нет, — сказал Ронан. — Вот это убило его.
— Яблоко от яблони недалеко падает, — заметил Кавински. — Ты готов отправиться снова?
Ронан был готов.
Таблетки на языке. Пиво их догоняет.
На этот раз он увидел приближение земли. Как будто его выплюнуло и воздуха. У него было время, чтобы сдержать мысль, задержать дыхание, сгруппироваться. Он вкатился в сон. Быстро. Выбросился из движущейся машины.
Беззвучно он вкатился в деревья.
Они смотрели друг на друга. Закричала странная птица. Девочки-Сиротки нигде не было видно.
Ронан низко пригнулся. Он был так тих, как дождь у корня. Он подумал:
«Бомба».
И она была там, коктейль Молотова, не сильно отличающийся от того, который он швырнул в Митсубиши. Три скалы выступали из влажного травяного покрова, видны только кончики, подверженные эрозией зубы, поросшие мхом десны. Бутылка была засунута между ними.
Ронан пополз вперед. Приближая пальцы к покрытому росой горлышку бутылки.
«Te vidimus, Greywaren», — прошептало одно из деревьев.
Мы видим тебя, Грейворен.
Он сжал руку вокруг бомбы. И почувствовал, как сон меняется, меняется…
Он подорвался и проснулся.
Кавински уже вернулся, делая дорожку кокса на приборной панели. Свет снаружи был унылым и мертвым, после сумерек. Его шею и подбородок освещали огни приборной панели снизу, словно особенности сада. Он вытер нос. Его и без того напряженные черты лица заострились, когда он увидел нагреженный Ронаном объект.
Ронан был парализован, как обычно, но мог отлично видеть, что он произвел: коктейль Молотова, идентичный тем, с кайфовой вечеринки… Этикетка смялась и была заснута в горлышко пивной бутылки, заполненной бензином. Она выглядела так же, как и во сне.
Только теперь она горела.
Пламя, красивое и прожорливое, которое съедало все вниз по стеклу. Бензин плескался на противоположной стороне, приближаясь к взрыву.
С диким смехом Кавински локтем нажал на кнопку открывания окна и выхватил бутылку. Он зашвырнул ее в сумрак. Бутылка пролетела всего пару ярдов и взорвалась, заставив задрожать стекла противоположной стороны Митсубиши через открытое окно. Запах был ужасным, воздушное сражение, и звук высосал весь слух из ушей Ронана.
Свесив руку из окна и глядя на нее глубоко равнодушно, Кавниски стряхнул осколки стекла со своей кожи на траву. На две секунды позже у него бы не осталось рук, о которых можно было бы беспокоиться. У Ронана не было бы лица.
— Эй, — произнес Ронан. — Не трогай мои вещи.
Кавински повернул глаза с тяжелыми веками к Ронану, подняв брови.
— Проверь это.
Он поднял свой нагреженный предмет: диплом в рамке. Джозеф Кавински, закончивший Академию Аглионбай с отличием. Ронан не видел ни одного, чтобы определить, была ли эта кремовая бумага настоящей, а формулировка точной. Но он опознал забрызганную подпись с писем из Аглионбая. Художественные каракули ректора Белла были легко узнаваемы.