Поход самоубийц

Матросы позевывали, лениво перебрасываясь редкими репликами. Архан, как обычно, заперся в своей каюте, Тео направился проведать Зверя, что уже начал приходить в себя, Морган играл с офицерами в кости, попутно травя им байки о собственных похождениях, Спайк, забрав початую бутылку и горсть сухарей, забился в какой-то угол, Птаха же, спустившись в трюм и устроившись меж двух бочек с водой, принялась затачивать Близняшек, как делала всегда, когда не знала, чем себя занять.

— Не помешаю?

Птаха взглянула на Ленса, на миг отвлекшись от своего занятия, и кивнула. Ленс уселся рядышком и, некоторое время пронаблюдав, как сталь бьет о точильный камень, сказал:

— Тебе их подарил отец?

— Да, — ответила Птаха; закончив с Голубкой, она убрала ее в ножны и достала Колибри. — Через месяц после того, как узнал, что я жду Эмили.

— И как он воспринял, что…

— Скоро станет дедом? — не сдержала улыбки Птаха. — Признаться, он долгое время считал все это затянувшейся шуткой. И поверил мне лишь после того, как увидел мой округлившийся живот. А когда отец взял Эмили на руки… Мне кажется, тогда я впервые в жизни увидела слезы на его глазах, — немного помолчав, она спросила: — Тебе все еще интересно, как я лишилась дочери? Это долгая история.

— По мне видно, что я тороплюсь? — усмехнулся Ленс.

* * *

Шесть лет назад.

Кабак «Улыбка мертвеца». Одно из тех мест, где отдыхали воры, разбойники, лже-калеки, торговцы краденым, путаны, шулера, фальшивомонетчики и контрабандисты.

Словом — весь низший свет Нимлеры, спешащий потратить кровнозаработанные после праведных трудов, покуда на шею не лег пеньковый ворот. Залетные бюргеры редко находили скрытое от чересчур любопытных глаз заведеньице без вывески с вечно заколоченными окнами, а если какому случайному хлыщу и доводилось переступать порог «Улыбки», он скоро уносил ноги, покуда не лишился кошелька, а то и жизни.

Рядом с Птахой приземлился какой-то франт. Одет просто, но со вкусом: черная куртка неплохого кроя, того же цвета штаны, модные туфли, золотой перстень.

— А ты, наверное, та самая Птаха? — спросил он; акцент выдавал в нем уроженца далекого Селина, где, говаривали, солнце шпарило практически круглый год.

— Как однажды сказал мой отец — когда вора начинают узнавать в лицо, ему следует задуматься о карьере пекаря, — сказала Птаха и опрокинула стакан бормотухи, столь крепкой, что из глаз ее невольно брызнули слезы, покуда в желудке разливался жидкий огонь.

— Тебя сложно не узнать — ты, наверное, единственная женщина, которую за весь вечер никто не пытался облапать, — хмыкнул незнакомец.

— Можешь стать первым, — с вызовом произнесла Птаха и жестом попросила хозяина принести добавки.

Буквально несколько часов назад она вместе со Спайком, Рухом и Хохотуньей учила уму-разуму шайку молокососов, которые вздумали орудовать на территории Могильщиков. Так, чепуха, ничего серьезного, несколько недель жидкой пищи из-за выбитой челюсти еще никому не навредили, да и сломанные кости имеют свойство срастаться, пускай и не всегда ровно. Костяшки Птахи еще саднили, кровь бурлила, а душа после четвертой кружки пойла подряд требовала приключений.

Однако в «Улыбке» Птаха была столь известной персоной, что практически каждый отводил глаза, поймав ее тяжелый взгляд. Каждый, но не ее новый знакомый, который смотрел на нее с легкой задумчивостью, будто пытаясь разглядеть что-то, понятное лишь ему. Птаха отчего-то смутилась и разозлилась на саму себя, чувствуя, что краснеет.

— Бел, какие-то проблемы? — выкрикнул Спайк, сидевший на другом конце зала.

Птаха лишь махнула рукой. Спайк, конечно же, и сам прекрасно понимал, что Птаха легко справится с любым заморышем, который надумает к ней пристать, но не мог не выпендриться перед двумя непрестанно хихикающими девицами, что жались к грэллу с двух боков, не забывая подливать вино в бокал.

— Что ж, желание дамы — закон, — на лице незнакомца заиграла хитрая улыбка. Поднявшись на ноги, он протянул Птахе руку. — Танец?

Как раз в это время одноглазый шкет с лихо надвинутым на затылок беретом достал лютню, смуглая девушка в ярком цветастом платье зазвенела бубном, чей-то бас завел лихую и донельзя пошлую песенку, прочие принялись отбивать ритм кружками и кулаками, опуская их на стол с таким усердием, словно бы желая к утру оставить хозяина без мебели — и через несколько мгновений практически все, стоявшие на ногах, отплясывали кто во что горазд.

Поначалу Птаха хотела было фыркнуть наглецу в лицо, но потом… А пошло оно все в бездну! Допив пойло, Птаха приняла руку незнакомца, представившегося Аланом, и спустя миг уже оттаптывала каблуки под всеобщее улюлюканье и громкий гогот Спайка. Кожа Алана была смуглой, с янтарным отливом, глаза сверкали, словно хорошо начищенная сталь, а пахло от него яблоневым садом.

— Надеюсь, твой отец не прикажет отрезать мне пятки после моего дерзкого поступка, — Алан говорил в полный голос, но его было едва слышно из-за царящего вокруг веселья.

— Нет. Если только я не попрошу, — ответила Птаха, сдув упавшую на глаза челку.

— А ты попросишь?

— Зависит от того, как пройдет этот вечер.

Алан откинул голову назад и расхохотался, увлекая ее к себе.

* * *

Алан приподнялся на кровати. Мягкий лунный свет из открытого окошка мягко освещал его лицо, что в полумраке было точно высечено из мрамора.

— Ты думала о моем предложении?

— Вот так просто бросить отца и Могильщиков? Ты серьезно? — спросила Птаха, положив ладонь на грудь Алана. Отчего-то ей безумно нравилось слушать, как бьется его сердце в такие моменты: бешено, рьяно, точно птица, пытающаяся вырваться из клетки.

— Хочешь до конца жизни резать глотки и выбивать дерьмо из уличного отребья?

— Больше я ничего и не умею, — горько усмехнулась Птаха. — Да и ты тоже.

— Не важно. Подкопим деньжат и уедем. Куда-нибудь подальше — в Брониш, а то и Викхейм. Туда, где можно начать жизнь с чистого листа. Найдем какой-нибудь прибрежный тихий городок, откроем лавку или таверну… А чего ты смеешься? Думаешь, тот щербатый, что владеет пивнухой на углу, умнее нас? Клиентов у него — кот наплакал, а гляди какой домишко отгрохал, не каждый торгаш таким похвастаться может.

— Я просто представила тебя, разносящим рагу, — не переставала хихикать Птаха. — А меня — моющей грязную посуду. Может тогда уж и Спайка с собой захватим?

— Боюсь, с ним любой таверне конец, так как он выпьет все пиво еще до первого клиента, — улыбнулся в ответ Алан, но после посерьезнел, а рука его скользнула по животу Птахи: — Неужели ты хочешь, чтобы наша дочка росла среди всего… этого?

— Откуда ты знаешь, что у нас будет именно дочь? — спросила Птаха.

— Знаю, — уверенно произнес Алан. — Просто поверь мне. А даже если я ошибаюсь — какого тебе будет, когда сын пойдет по нашим стопам? Вырастет среди головорезов и мошенников. Начнет воровать, грабить, убивать. Вступит в Могильщики — или какую-либо другую банду — и начнет прокладывать себе путь наверх через кровь и жестокость, покуда кто-то чуть более шустрый и жестокий не воткнет ему нож под ребра. Или пока не займет свое место на плахе. То, что мы еще живы — удача, не более. Ты и сам это прекрасно понимаешь. Логан не знал другой жизни и его уже не поменяешь. Но мы можем попробовать измениться. Не ради себя.