Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I
Шрифт:
— Пусть меня снова обвинят в неосторожности, но на войне все решается и определяется обстоятельствами; там, где остается только атака, осторожность становится отвагой и отвага осторожностью: остановиться нельзя, бежать опасно; значит, надо преследовать неприятеля. Что нам за дело до угрожающего положения русских и их непроходимых лесов? Я презираю все это! Пусть мне только дадут остатки кавалерии и гвардии, и я углублюсь в их леса брошусь на их батальоны, уничтожу все и снова открою армии путь к Калуге!
Здесь Наполеон, подняв голову остановил эту горячую речь словами:
— Довольно отваги; мы слишком много сделали для славы; теперь время думать только о спасении остатков армии!
Тогда Бессьер, потому ли, что для его гордости было оскорбительно подчиняться Неаполитанскому королю, или потому, что ему хотелось сохранить неприкосновенной
187
Маршал Бессьер осуществлял командование кавалерией Императорской гвардий Наполеона.
— Для подобного предприятия у армии, даже у гвардии, не хватит мужества. Уже поговаривают, что, так как повозок мало, теперь раненый победитель останется во власти побежденных; что, таким образом, всякая рана будет смертельна; итак, за Мюратом последуют неохотно и в каком состоянии? А каков неприятель? Разве не видели мы поля вчерашней битвы? А с каким неистовством русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?
Этот маршал закончил свою речь словом «отступление», которое Наполеон одобрил своим молчанием.
Тотчас же Даву заявил что «если решено отступать, то нужно отступать через Медынь и Смоленск». Но Мюрат прервал его и, или из враждебности, или от досады за свой отвергнутый отважный план, изумлялся, как можно предлагать императору такую неосторожность! Значит, Даву решился погубить армию? Неужели он хочет, чтобы такая длинная и тяжелая колонна потянулась без проводников, не зная ничего, по незнакомой дороге, вблизи Кутузова, подставляя свой фланг неприятельским нападениям? Не сам ли Даву защитит ее? Зачем, когда позади нас Боровск и Верея безопасно ведут нас к Можайску, отказываться от этого спасительного для нас пути? Там должны находиться съестные припасы, там нам все известно, ни один изменник не собьет нас с дороги.
При этих словах Даву, пылая гневом, который он с трудом сдерживал, отвечал, что он предлагает отступление по плодородной местности, по нетронутой, обильной провиантом дороге, с еще не разрушенными деревнями, и по кратчайшему пути, так как неприятель не успеет отрезать нам указываемую Мюратом дорогу из Можайска в Смоленск; а что это за дорога? Песчаная и испепеленная пустыня, где обозы раненых увеличат наши затруднения, где мы найдем лишь одни обломки, следы крови и голод!
— Впрочем, я высказываю только свое мнение, когда меня спрашивают; но я с таким же рвением буду повиноваться приказаниям, противоречащим моему мнению; но только один император имеет право заставить меня замолчать, а не Мюрат, который не был моим государем и никогда им не будет!
Ссора усиливалась; вмешались Бессьер и Бертье. Император же, по-прежнему сидевший в задумчивости, казалось, ничего не замечал. Наконец, он прервал свое молчание и этот совет следующими словами:
— Хорошо, господа, я решу сам!
Он решил отступать — и по той дороге, которая прежде всего как можно скорее удалит его от неприятеля, но ему нужно было вынести страшную борьбу с собой для того, чтобы вырвать у себя приказ на такой небывалый для себя шаг [188] ! Эта борьба была так мучительна, так оскорбляла его гордость, что он лишился чувств. Те, которые тогда ухаживали за ним, говорят, что донесение о новом нападении казаков, возле Боровска, в нескольких лье позади армии было последним толчком, заставившим императора в конце концов принять это роковое решение.
188
Впервые в жизни Наполеон сам отказался от генерального сражения и был вынужден добровольно повернуться спиной к неприятелю и начать отступать. Академик Е. В. Тарле весьма точно заметил, что истинное отступление наполеоновской армии началось не 7 (19) октября, когда император вывел ее из Москвы и повел на Калугу, а 14 (26) октября, когда Наполеон отказался от дальнейшего движения на Калугу и пошел к Можайску, на Старую Смоленскую дорогу. Император вернулся на ту самую дорогу,
по которой он шел на Москву месяц назад. (См. Тарле Е. В. Соч. в 12 т. Т. 7 С. 681).Замечательно, что он приказал отступать к северу в ту минуту, когда Кутузов и русские, утомленные схваткой при Малоярославце, отступили к югу.
В ту же самую ночь такое же волнение происходило и в русском лагере. Во время битвы под Малоярославцем Кутузов очень осторожно приближался к полю битвы, останавливаясь на каждом шагу, ощупывая местность, словно он боялся, что она провалится под ним, и лишь с трудом удавалось вырвать у него посылку резервных отрядов на помощь Дохтурову. Сам он осмелился загородить дорогу Наполеону лишь тогда, когда нечего, было опасаться генерального сражения.
Тогда Вильсон, еще разгоряченный битвой, прискакал к нему. Вильсон, этот деятельный, подвижный англичанин, которого видели в Египте, в Испании — и всюду врагом французов и Наполеона. В русской армии он был представителем союзников. Среди полновластия Кутузова это был человек независимый, наблюдатель даже, — это были основательные причины для вражды; его присутствие было противно русскому старику; а так как вражда всегда вызывает вражду, то они оба ненавидели друг друга.
Вильсон упрекал его за непостижимую медлительность: пять раз в течение одного дня русские, благодаря ей, упустили победу, как в Винкове; и он напомнил ему об этой битве 18 октября. На самом деле в тот день Мюрат погиб бы, если бы Кутузов произвел сильную атаку на фронт французов, когда Беннигсен напал на их левое крыло. Но по беззаботности или медлительности, свойственным старикам, или потому, как говорили многие русские, что Кутузов более завидовал Беннигсену, чем ненавидел Наполеона, старик начал атаку слишком медленно, слишком поздно и остановил слишком рано.
Вильсон просил дать завтра решительную битву. Но предложение Вильсона было отвергнуто, однако Кутузов, замкнутый вместе с французской армией на высокой равнине Малоярославца, занял грозное положение. Двадцать пятого октября он выдвинул все свои дивизии и семьсот артиллерийских орудий. В обеих армиях не сомневались, что наступил последний день; сам Вильсон верил в это. Он заметил, что линии русских примыкают к болотистому оврагу, через который перекинут непрочный мост. Этот единственный путь к отступлению, в виду неприятеля, казался ему непроходимым; следовательно, Кутузову необходимо или победить или погибнуть, и англичанин улыбнулся при мысли о решительной битве: пусть исход ее будет фатален для Наполеона или опасен для русских, она будет кровопролитна, и Англия может только выиграть от этого.
Все же наступила ночь, он, продолжая волноваться, объехал линии; он с радостью слышал, что Кутузов клялся дать, наконец, сражение; он торжествовал, видя, как все русские генералы готовятся к страшному кровопролитию; один только Беннигсен еще сомневался в нем. Тем не менее англичанин, полагая, что позиция не даст возможности отступать, лег отдохнуть до рассвета, как вдруг, в три часа утра, приказ об общем отступлении разбудил его. Все его усилия были бесполезны. Кутузов решил бежать на юг, сначала в Гончарове, потом за Калугу, и на Оке все было уже приготовлено для его переправы.
В эту же самую минуту Наполеон приказал своим отступать на север, к Можайску. Итак, обе армии повернулись спиной друг к другу, обманывая друг друга арьергардами [189] .
Вильсон уверял, что со стороны Кутузова это было настоящее бегство. Со всех сторон к мосту, на который опиралась русская армия, подходили кавалерия, повозки, орудия, батальоны. Тут все эти колонны, стекавшиеся справа, слева и с центра, сталкивались, торопились и смешались в такую огромную, путаную массу, что не было возможности двигаться дальше. Потрачено было несколько часов, чтобы очистить и освободить этот путь. Несколько ядер Даву, которые он считал посланными напрасно, попало в сумятицу.
189
Фактически одновременно с отступлением армии Наполеона от Малоярославца на север, Кутузов также начал отступать, и 14 октября 1812 г. в 5 часов утра русская армия повернула на юг, к селу Детчину, в 24,5 км от Малоярославца. Затем 16 (28) октября Кутузов отошел еще дальше на юг к слободе Полотняный Завод, где русская армия находилась 18 (30) октября.