Поход
Шрифт:
Потом с магистром все происходило словно во сне. Ему снилось, будто бы он и маркграф стали лучшими друзьями. Они пили великолепное аталийское вино, ели изысканную еду в его просторном шатре. Рядом с Чезаре сидела красивая женщина. Ее угольно-черные волосы были заплетены в толстую косу. На пухлых розовых губах играла ласковая улыбка, а в больших темно-зеленых глазах горел лукавый огонек.
Оказалось, что Макс — отличный парень и тоже ненавидит истинных, и не прочь присоединиться к ордену «Багряного щита», чтобы иметь возможность служить Вечному, истребляя этих грязных крыс.
Чезаре, воодушевленный
Ведь Макс — великий воин! А еще вдобавок ко всему — авант! Чезаре уже представлял, как похвалят его верховные магистры ордена за то, что он привел такого мага к алтарю Вечного!
Он говорил много и раскрывал Максу все, что знал. Он не боялся разглашать секреты ордена, ведь Макс скоро станет его братом! Он явно заинтересован, даже записывает все, что ему рассказывает Чезаре.
Наконец, Чезаре выдохся и, кажется, начал трезветь, а вместе с просветлением пришло осознание того, что только что произошло. Он огляделся. Оказывается, все это время он сидел привязанный к стулу не в прекрасном шатре, а в каком-то грязном сарае. И вино в его рот заливала черноволосая женщина, которая была очень похожа на ведьму. Глаз магистра уже был наметан в таких вопросах.
Кроме ведьмы и маркграфа де Валье, в сарае находились разные существа, в которых Чезаре опознал первородных. Его глаза от удивления и неожиданности расширились.
«О, Вечный! Они ведь повинуются этому маркграфу!»
— Кто ты такой? — прохрипел Чезаре, вперив в Макса пытливый взгляд.
— Слышь, ауринг, — усмехнулся маленький человечек, сидевший в углу сарая и чинивший конскую упряжь. Чезаре знал древнее наречие, на котором говорили истинные. Наставники ордена учили будущих магистров знать язык своего врага. — Кажись, доблестный рыцарь приходит в себя. Хотя какой он рыцарь… После того, что он тут наговорил, мразь он и живодер. Иначе его и не назовешь…
Маленький человечек тяжело вздохнул и покачал головой.
Но Чезаре было плевать на то, что там о нем говорил этот поганец. Он во все глаза таращился сейчас на Макса, который, похоже, понял, что Чезаре понимает ведьмачий. Вон, даже что-то записал в свои бумаги.
Магистр чувствовал, как его сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Его охватило смятение и безысходность. Нет, не потому, что он боялся смерти… Его удручало то, что он сам рассказал врагу Вечного все, что знал об ордене. И плевать, что его опоили, дело сделано…
— Ауринг? — прошептал он пересохшим горлом.
Макс взглянул на него безразличным взглядом и, ничего не ответив, отвернулся.
— Все, мы закончили, — сказал он ведьме и начал сворачивать бумаги. — Зови его.
Черноволосая кивнула и, бросив многообещающий взгляд на Чезаре, выскользнула за дверь.
Чезаре следил за каждым движением этого странного человека, но так и не смог произнести ни слова. Наконец, дверь отворилась, и на пороге появился высокий воин, которого Чезаре сразу же узнал. Это был вервольф, самку которого они принесли в жертву год назад. Жрец тогда сказал, что та жертва была вдвойне угодна Вечному, потому что самка была беременна.
Вервольфа они тоже сперва пытали и хотели принести в жертву, но ему удалось сбежать…— Друг мой, — обратился маркграф де Валье к вервольфу на ведьмачьем, не обращая внимания на попытки Чезаре вырваться из пут. — Теперь он твой, как я тебе и обещал.
— Спасибо, друг, — рыкнул вервольф в ответ.
И когда маркграф покинул сарай, а вместе с ним и все первородные, вервольф кровожадно улыбнулся Чезаре, показав растущие прямо на глазах клыки. — Помнишь меня, тварь?
Глава 18
Вечер медленно словно нехотя опускался на освобожденный шесть дней назад Гондервиль. Закат окрашивал небо в мягкие и теплые оттенки оранжевого и розового, создавая контраст с темно-синим полотном небосвода.
Улочки и переулки, мощенные булыжником, отзывались эхом радостных возгласов и смеха. Гондервильцы всех возрастов и сословий собирались на главной площади, которая впервые за последние несколько лет была окутана праздничным шумом.
Местные торговцы, а также прибывшие с нашим войском комедианты из труппы Пьера Жиро создавали праздничную атмосферу. Среди толпы мелькали жонглеры, исполнявшие свои трюки с огненными факелами, а музыканты играли веселые мелодии на лютнях и флейтах, под которые танцевали дети и взрослые. Воздух был наполнен ароматами свежеиспеченного хлеба, пряностей и жареного мяса.
Дома вокруг площади были украшены цветами и флагами, как местных артелей, так и нашими, а в окнах мерцали огни, добавляя уют и тепло к вечерней атмосфере. На балконах стояли люди, обменивавшиеся улыбками и веселыми возгласами с прохожими.
В центре площади был возведен большой подиум, где местные городские старшины, поддержавшие со своими людьми наш штурм, уже изрядно набравшись, горланили, перебивая пламенные речи друг друга, благодаря героев, освободивших город, и восхваляя новообретенную свободу.
В воздухе витало ощущение облегчения и надежды, люди обнимали друг друга, празднуя падение и смерть «Багряных» рыцарей, трупы которых были демонстративно сброшены в выгребные ямы за городом.
Горожане понимали, что еще ничего не закончилось и что очень скоро у стен города появится Серый жнец со своим войском, но они были готовы сражаться. Тем более, что теперь они были не одни.
Жан-Клод де Бакри и его люди, а также подопечные Пьера Жиро уже успели позаботиться о том, чтобы разнести по городу весть о новом маркграфе де Валье, который с их слов являлся чуть ли не самым могущественным авантом в Мэйнленде, а также удачливым командиром. То, как молниеносно мы взяли город, практически не понеся потерь, было лишним тому доказательством.
По мере наступления ночи свет от фонарных столбов и жаровен начинал играть главную роль в освещении площади. Огоньки, мерцающие в темноте, создавали ощущение волшебства и таинства. На площади устроили танцы. Ритм барабанов и мелодии флейт поддерживали веселое настроение. Одежды танцующих были разноцветными и яркими. Они создавали вихрь красок в свете ночных огней.
В углах площади, у жаровен собирались группы людей постарше. Они пили эль и вино, обсуждая будущий урожай, цены на зерно, а также войну, которая, похоже, затягивалась.