Поход

–  Анфис, кругом ты права, но… и кругом неправа.
–  Я поднял руки в защитном жесте, упреждая ответную гневную речь.
–  Вообще неправа даже. Ты ведь дар мой знаешь, верно?

–  Силу чуять? Знаю, - кивнула она.

Про эту мою способность, в отличие от умения ловить взгляды, знали многие. И многие ей доверяли. На это я и рассчитывал.

–  Вот я и почуял. Девчонка не первая к Силе прибегла: начал тот колдун, что в портал ушел. Причем с такой силой, что она с перепугу света белого невзвидела, - чуть усилил я свои собственные впечатления.

–  А люди говорят, что колдун только щит поставил, а потом в портал ушел, - отрицательно покачала головой Анфиса.

–  Все видели.

–  Все видели, да не все чуяли, - возразил я.
–  Первое заклятие от колдуна пошло через того громилу, которому я башку разнес. Он под управлением был. Колдун его на девку спустил - отбивайся, мол, милая, а сам в портал ушел.

Анфиса задумалась. Затем спросила:

–  На Правдолюбе поклянешься?

–  Поклянусь.

Тут я душой не покривил. Может, я чуток и приукрасил, но от правды не отступил. А Правдолюб… Тут дело такое: если клянешься на этом красном камне, но умышленно лжешь при этом, то руку, что на нем лежит, по запястье сожжет мгновенно. Поэтому такое свидетельство в расчет принимается со всей серьезностью. Другое дело, что ежели человек не врет, а заблуждается, то и Правдолюб его не тронет.

–  Все равно ее отпустить нельзя, - помотала головой Анфиса.
–  Урядников никто ей не спишет. Оба потом к лекарю ходили. Сто горячих - и пусть гуляет.

–  Анфис, да она испугана так была, что не то что урядников, она бы отца родного не разглядела! Ты сама понимаешь, как оно бывает в драке. Кулаками машешь, а тут кто-то прямо под руку. Ну и дашь в зубы, не разглядев. Дело житейское.

Анфиса вздохнула, как будто подчеркивая, как же ей трудно общаться со мной, непонятливым.

–  Это твои зубы - дело житейское, а урядничьи зубы под охраной закона, - сказала она с расстановкой.
–  Дашь мне в зубы, не разглядев, - пойдешь дерьмо откачивать. На четыре месяца. Протоколы есть. Отпускать нельзя. Можно или судить, или под мою ответственность отдать.

Анфиса зачем-то заглянула под стол, затем выдвинула и задвинула обратно один из его ящиков. Потом разозлилась непонятно на кого.

–  Да не развалится она от одной порки!
–  заявила.
–  У нас такие каждую неделю через «баньку» проходят, и никто не помирает. Эта молодая, зверствовать над ней не будем - так, выдерем для острастки. Вон половина бордельных девиц уже там побывала.

С этими словами она махнула рукой куда-то в сторону Берега. Тут уже я вздохнул, сетуя на Анфисину непонятливость:

–  Анфис… не мешай ты контингент свой бардачный с обычной девчонкой. Привыкла всех одним аршином мерить, понимаешь… Не видно разве, что она не из таких? Те все больше из аборигенов, у них розги - вариант нормы, сама знаешь, какие законы в их государствах. Им плюнь в глаза - все божья роса, а эта, не дай бог, еще руки на себя наложит. Она же из пришлых, сама видишь. Лучше уж оштрафуй ее, это же в твоей власти. Так?

–  Нет у нее денег, - заявила Анфиса, вздохнув.

–  Сколько, сотня штрафа?

–  Сто пятьдесят, - покачала она головой.
–  Могу скостить половину штрафа за урядников и половину за колдовство. Так что сто пятьдесят, а было бы триста.

–  Я заплачу, - сказал я и сам обалдел.

Я и сам не понял - как у меня такое вырвалось? У меня всех денег свободных сейчас как раз сто пятьдесят золотом, ну еще рублей пять - семь сверху. Даже на пиво и бензин до Серых гор теперь не хватит. Что это со мной? На жалость пробило? Так это точно не про меня…

–  А тебе-то зачем?
–  не меньше моего поразилась Анфиса.

Я задумался. Все же что-то здесь не так… Не зря мне интуиция подсказывает, что надо девчонку выручать… И не жалость тут главное: я вообще не жалостливый. Хотя девчонка молодая совсем, все-таки жалко. Симпатичная…

–  Если честно, то не знаю, - ответил я.
–  Считай капризом, и все такое. Закон ведь не нарушаем?

–  Нет, ни капли, - покачала она головой, подумала секунду и кивнула: - Хорошо. Когда деньги внесешь?

–  На Правдолюбе-то надо клясться?
–  изъявил я готовность.

–  Нет. Я тебе верю. Говори: когда деньги привезешь?

–  Хоть сейчас.

–  До завтра терпит. Все равно Степана нет, а отдавать их ему надо. Пошли к твоей добыче, - вздохнула Анфиса и встала из-за стола.

–  Сейчас отпускаешь?
–  удивился я.

–  А чего тогда ее держать? Напугаю только, чтобы совсем жизнь малиной не казалась, и отпущу.

Она встала со стола, и я, схватив ее за плечи, дважды быстро поцеловал в щеки, после чего увернулся от оплеухи:

–  Милосердная ты моя!

–  Сашка!
–  аж взвилась Анфиса.
–  Ты когда-то так доиграешься! Дам в морду - будешь знать!

Через минуту в комнату вошли еще две урядницы. Обе молодые, крепкие деревенские девки. Из пришлых, фермерские или купеческие дочки. Их имен я не знал. Анфиса скомандовала им: «За мной», и они втроем вышли из «бабского отдела». Одна дверь вела в коридор с камерами, а в конце короткого коридорчика была вторая - как раз в пресловутую «баньку».

В «баньку» заходить мне доводилось, хоть и в «свободные от использования» дни. Когда с Анфисой надо было наедине поговорить, а в отделе кто-то сидел, она всегда туда уводила. Так что тамошний интерьер мне известен. Просторная комната была почти пуста, лишь в середине стояла массивная лавка с ремнями, к которой привязывали жертву. На стенках висели «наказательные орудия», излишним зверством, впрочем, не поражающие, в ведре пучком торчала целая связка розог. В уголке стояла невысокая конторка, на которой лежал какой-то гроссбух, еще одна лавка, для сидения, вытянулась вдоль стены. Интерьер простой, и свободы толкования его назначение не предоставляет, хоть до камеры пыток среднего барончика ему по устрашительности далеко. Вот там - это да, там высшее искусство живодерства.

Сейчас Анфиса нарушительницу туда заведет, объявит ей свой приговор, ту разложат - и в последний момент объявят о замене наказания телесного наказанием финансовым. Это у нее тоже обычная практика.

Минут через пятнадцать дверь в отдел распахнулась, и в сопровождении урядниц появилась давешняя девица-колдунья. В одежде заметен беспорядок: явно одевалась в спешке, от «колдуньи» тоже ничего не осталось - «Внутреннего стража» с нее со вчерашнего дня не снимали, так что не колдовать ей теперь долго. Анфиса показала ей на один из стульев, а одна из ее помощниц подтолкнула арестованную к указанному месту.

Я присмотрелся к нарушительнице порядка. На вид лет восемнадцать, не больше. Волосы растрепаны, лицо хоть и зареванное, но очень хорошенькое. Голубоглазая, полные губы, курносый нос. Выражение лица - смесь облегчения с недоумением. То, что бить не будут, замечательно, но вот почему?

–  Мария, - обратилась к ней официальным тоном Анфиса, - вот человек, который выступил за тебя поручителем. И платит штраф.

Она показала кивком в мою сторону. Я чуть поклонился Марии. В глазах у нее появился оттенок недоумения - она меня явно не узнала, что и немудрено, впрочем. Откуда ей меня помнить?