Похороны
Шрифт:
— Будь с нами Шрага, вы бы не посмели.
Я кивнул и сказал:
— Будь Шрага жив, мы бы здесь не встретились.
На лице Фреймана промелькнула улыбка, и я сказал еще, что надо быть снисходительным к слабостям своих ближних.
— А ты ведь, — напомнил я ему, — всегда был доволен молочком из той молочной. Без греха, дружище Фрейман, нет и раскаяния.
— Но почему сегодня? Почему именно сегодня?
В голосе его не было раздражения, одна лишь боль. Он наклонился и тронул языком край стакана. Быть может, он прятал от меня глаза.
— Я-то думал... — прошептал он. — Эх!
Он махнул рукой и умолк.
— О чем ты думал? — подбодрил я его. — Ну-ка скажи!
— Я
Его хныканье вконец мне надоело.
— Хватит ныть, — прошипел я сквозь зубы. — Коли завидуешь ему, — я показал на дверь, за которой скрылась парочка, — иди и займи туда очередь.
— Нашли время баловаться! — взвизгнул Фрейман и махнул кулаком в мою сторону.
— Да я тут при чем? — пошел я на попятную. В самом деле, хоть я сам все это затеял, сейчас я уже жалел об этом: кто знал, что Аксельрод зайдет так далеко? — Ну, понимаешь, женщины липнут и ко мне.
— Так уж и липнут! — издевался Фрейман.
— Да, липнут, — стоял я на своем. — Как мухи на мед!
Но он тоже не отступал.
— Мне казалось, уж вы-то, университетские умники, могли бы обойтись без трактирных шлюх! — Он глянул куда-то в сторону. — Вернулись бы те, прежние дни, когда мы были молоды и вершили великие дела! Эх, если б все осталось так, как прежде!
— Для Шраги все осталось как прежде, — грустно проговорил я. — Для Аксельрода тоже.
— М-да, — согласился Фрейман.
— Они вращаются в высших сферах.. .
— ...ездят на конгрессы и на конференции, — подхватил Фрейман, — пьют шампанское...
— ...в обществе роскошных женщин. А Шуламита сидит дома и ждет его, — закончил я шепотом.
— Потому что он большой ученый, — заявил Фрейман.
— Да и вообще большой человек, — сказал я.
— А ты что — нет? — повернулся ко мне Фрейман. — Заправляешь целой библиотекой.
Я на мгновение сбился, но ответил библейской цитатой:
— Ибо человек рождается для страдания, ангелы же — чтобы устремляться вверх [7] .
7
Парафраз Библии (Иов. 5: 7).
— Чтоб тебя с твоими цитатами! — с некоторой даже симпатией сказал Фрейман. — Еще тогда, в прежние времена, ты был доверху набит цитатами из Библии и Мидрашей.
И снова я вспомнил те дни, те долгие зимние вечера в Бухарском квартале. Мы восседали на соломенном матрасе, и даже Шрага с Аксельродом замолкали и слушали, когда я начинал рассказывать древние легенды.
— Шрага предрекал, что ты станешь фольклористом, — сказал Фрейман. — И обнаружишь «таящиеся под спудом сокровища нации».
— Шрага много чего предрекал, — кивнул я. — Многим даже кое-что обещал. Но не все отвечали его запросам. Не могу сказать, что он для меня ничего не сделал: я получил от него рекомендательное письмо к директору библиотеки. «Это легкая работа, — объяснял мне Шрага, — проветривать книги, стирать с них пыль, каталогизировать. Да к тому же и временная — пока ты не
окончишь учебу, а потом займешься исследованиями».— А дальше? — спросил Фрейман, как будто не знал, что было дальше.
— Потом я женился. Шрага преподнес мне в качестве подарка утверждение в штате библиотеки. После этого меня повышали в должности, пока я не получил одну из старших. Мне обеспечена кругленькая сумма в пенсионном фонде. Я даже могу позаимствовать оттуда деньги, если мне, к примеру, захочется купить новую мебель. К тому же я люблю книги, Фрейман, ты же знаешь. Все, что я успел прочитать, я прочитал в своем хранилище. Шрага писал мне: оставь чтение, начинай писать сам. Он был хорошим другом; не знал он лишь одного: все уже сказано в книгах.
— В том-то и дело. Легкая работа. Ты сидишь вечерком за столом и пишешь книгу. Как он, — кивнул Фрейман в ту сторону, куда удалился профессор.
— Он не пишет книг, — шепнул я. — Только статьи.
Послышался шум подъехавшего автобуса. Фрейман выглянул, затем снова сел.
— Сейчас я эксперт по манускриптам и редким книгам, — подвел я итог моему рассказу.
Фрейман посмотрел на меня иронически:
— Не знал, что ты такая важная персона. Эксперт — это звучит!
— А ты думал! — напустил я на себя важности. — Бывают эксперты и без ученых степеней.
— Конечно, — с готовностью согласился он. — Все, кто работает в университете, не могут не заниматься наукой. Не то что мы, работяги, лазатели на столбы.
— Я издали отличаю редкую книгу, — хвастался я. — Когда кто-нибудь умирает и после него остается библиотека, меня посылают оценить ее примерную стоимость. Так вот, я, можешь себе представить, отыскиваю ценные книги среди тысяч других.
— А у меня дома — одни только детские книжки, — улыбнулся Фрейман.
— Тоже неплохо, — рассмеялся я. — Меньше хлопот будет твоей вдове.
Я рассказал ему, как ко мне приходят старушки-вдовы:
— Они хотят подарить библиотеке книги своих мужей. Просят лишь приделать к стене, можно даже к боковым стенкам стеллажа, медные таблички: «В память о моем супруге, передавшем труд своей жизни этой библиотеке». Но я ведь отвечаю за наше помещение. И я говорю им: «Если мы повесим таблички с именами всех, кто умер, и поместим сюда все их книги, мадам, здесь не останется места для тех, кто жив». Вот так-то. И тогда они говорят правду, Фрейман. Все дело в помещении — его приходится сдавать какому-нибудь студенту. Пенсия у вдовы маленькая, расходов много. Поэтому она нас так просит... Ну, я, конечно, вхожу в положение и обещаю: «Мы пришлем швейцара, чтобы очистить вашу комнату». И они даже не спрашивают, что станется с книгами... Шрага, как ты помнишь, хотел, чтобы я тоже писал книги. Ну и кому они нужны? Эту великую тайну знает Аксельрод; потому-то он и не написал ни единой книги. Лишь статьи, лекции...
— Не говори мне об Аксельроде, — перебил меня Фрейман.
Я почувствовал, что во мне закипает гнев.
— Ну и чистюля у нас этот кудесник электричества! Вместо того чтобы сказать спасибо за бесплатную поездку, выпивку и пирожные...
Тут перед нами возник Аксельрод. Подошел тихо, подобно тени, и вполголоса сообщил, что за всех уже заплатил. Мы молча встали и пошли к машине.
Фрейман уселся на заднее сиденье и посмотрел на часы, а затем — с укоризной — на профессора, быть может, надеясь таким образом его поторопить. Я сел впереди. Все молчали. Аксельрод жал на газ, хотя мы еще не выехали на шоссе и лавировали между припаркованными машинами, каждая из которых стояла в нарисованном на асфальте желтом прямоугольнике. Я понимал: профессор ждет, что я попрошу его сбавить скорость. Но я не говорил ни слова, сидел с закрытыми глазами, равномерно покачиваясь в такт движению.