Похоть

Нет, эта женщина не ошибается, сына она уже давно потеряла, он повзрослеет и уйдет прочь. Отец ребенка с силой тянет ее на свет, ей предстоит распахнуть ворота навстречу экспрессу, который с грохотом врывается в нее. Каждый день одно и то же, ведь даже пейзаж хоть сколько-то меняется, будь это от скуки или от смены времен года. И вот женщина стоит неподвижно и тихо, словно раковина унитаза, чтобы мужчина смог справить в нее свою нужду. Он нагибает ее голову в ванну и, вцепившись ей в волосы, грозит словами, что как-де постелешь, так и полюбишь. Нет, плачет женщина, никакой любви она не чувствует. Мужчина уже бренчит пуговицами. Он задирает и натягивает ей на голову нейлоновый пеньюар. В недрах его раздается рычание, словно там — заточенные звери, мечтающие тяжелой поступью вырваться наружу. Батистовую ночную рубашку он запихивает ей в рот, и мужская природа робко являет себя на всеобщее обозрение. Он справляет малую нужду. В ванну, рядом с опущенной головой женщины, из темных кущей его паха с журчанием льется струя. Эмалевая поверхность сияет свежим блеском. В этом уютном окружении член мужа взрастает без промедления. Женщина закашливается, а в это время ей растягивают фланги. Из отвратительных фланелевых штанов является на свет штопор, смоченный белесой жидкостью, после того как мужчина некоторое время, достаточное для возникновения жирного пятна, пожамкал себя и с любовью явил миру свое сокровенное начало в облаке колючих волос. Член слишком рано выныривает на свет божий из своего укрытия. Задницу, тенистую улочку женщины, расширили до предела, и женщина остается далеко позади мужчины. Он поворачивает руль на сто восемьдесят градусов и подставляет себя ее взглядам. В ярости он заставляет ее взяться за свой опадающий сморчок, снова начинающий подрагивать, ему ведь так хочется погостевать в ней, скажи на милость! Он прижимает голову женщины к своему паху, и остаток его излияний, предстающий перед ее наивным взором, окропляет ей волосы. Им, героям, свершившим свой труд,трудно ворочать мозгами. Женщина вымазана спермой. Ей построили красивый дом, и поэтому партнерше некуда деваться, а снаружи стоят бедные строения бедняков, изгнанных из своих укрытий и интимных схронов, десятками выставленные на продажу, на публичный аукцион, на тайное сожжение. И то, что однажды было домом, попадает теперь под молоток господ, руководящих общиной. То, что однажды было чьей-то работой, с силой вырывают из сердец. Мы можем получить что-нибудь обратно лишь от женщин, да и то — мелкой монетой. Куда им, женщинам, деваться, кроме как идти к тем, кто купается в довольстве и силе и приманивает их объедками, слетающими наземь, словно пена с лошадиной морды? Их генераторы производят бесполезный продукт, их генерации создают излишние проблемы. В этот раз директор сумел удержать свою критическую массу до нужного момента. Он окунает жену лицом в свой интимный продукт, а потом заставляет ее глазеть на его интимную область. У нее нет желания умащать себя едкой струей, но этого требует любовь. Ей нужно обиходить его, облизать дочиста и промокнуть волосами. В свое время Иисус выиграл это соревнование, когда женщина отерла его волосами. В качестве завершающего аккорда женщина получает удар по заднице, рука господина грубо шарит по всем ее прогалинам и трещинкам, он лижет ей затылок, волосы ее свешиваются в ванну, он с силой тянет ее за клитор, так что у нее подгибаются колени, а задница выгибается, словно складной стул, куда денешься, ведь столько людей слушаются ЕГО команд.

Ну а как мы тем временем поступим с ребенком? В эту минуту он обдумывает подарок, который потребует, сделав вид, что не видел тайных дел родителей, скрепленных воедино длинным болтом. В любом магазине, который попадается ему на глаза, ребенок требует себе на вырез свежий кусок жизни. Ребенок способен на самые коварные фокусы. Таково уж новое поколение, оно готово примерить на себя самую последнюю низость. Однако и это поколение скоро сойдет со сцены, ведь иначе как бы мы двигались вперед?

Отец напустил целую лужу спермы, и жене предстоит все прибрать. То, что она не слизала, ей придется смыть. Директор стаскивает с нее оставшуюся одежду и наблюдает, как жена моет и выгибается, трет и выкручивает тряпку. Груди ее то свисают спереди, то болтаются вокруг тела, пока она чистит, скоблит и подновляет. Он сжимает ее соски пальцами, крутит их, словно собирается вкрутить электрическую лампочку. Своими буйными, тяжелыми потрохами, выпучивающимися спереди, в вырезе его брюк, словно в светлом небесном окошке, он ударяет ее сзади по ляжкам. Когда она наклоняется, колени ее разъезжаются в стороны. Теперь он может взять в ладонь все ее фиговое дерево и позволить своим пальцам поиграть в буйного странника. Кстати, уж если она широко расставила ноги, пусть встанет над ним и пописает ему в рот. Что, не может? Раздвинем ей колени пошире и звучно шлепнем ее (аплодисменты, аплодисменты!) по мягким половым губам, которые раскроются с тихим причмокиванием, а мы, мужчины, со всего размаха опустим пивную кружку на стол. Если она и в этом случае не сможет помочиться, мы всю ее женскую плоть потянем вниз за волосы в паху, пока женщина не подломится в коленях и, раскорячившись до предела, не опустится на грудную клетку господина директора. Он держит ее манду за волосы, раскрывая, как дамскую сумочку, и трется об нее лицом, чтобы потом грубо и сильно обсосать со всех сторон, словно бык, лижущий соляной камень, и горы вдали охвачены пламенем.Груз поленьев лежит на мужчинах. Воды их журчат что-то невнятное, и женщины впитывают эту невнятность при помощи особо впитывающих прокладок и санитарного средства «Аякс».

Женщина допивает остывший кофе из своей мутной чашки. Словно спасаясь бегством, она натянула на себя воздушное дыхание колготок. Ни одной женщине в округе не живется так хорошо, как ей. Над ее головой висит невидимая лапа хозяина, чтобы ей было уютно в клетке для диких зверей. Еще вечером директор начинает строить улыбочки, адресуя их усталой жене и нащупывая свою цель. Немного погодя он пойдет на абордаж, он всегда первый в этом Первом австрийском банке! Женщина невидящим взором смотрит в ту сторону, где портятся продукты, словно хочет сбросить мужа со своего дремотного ложа. Так вот и разминутся они, как всегда, на широком и полном опасностей пути, который представляют из себя крутые американские горки их брака. Жители деревни этой женщине завидуют, ведь она так красиво одевается, а грязь в их доме убирает прислуга, нанятая по каталогу жителей деревни, которые только и хотят, чтобы жить в братском согласии. Ребенок довольно поздний, но не настолько поздний, чтобы из него не успел вырасти вечно канючащий взрослый. Мужчина во время объятий кричит от страсти, и голос женщины ластится к нему, чтобы он взмахнул своим жезлом и купил дорогие безделушки для их общего дома. К примеру, новый шелковый гарнитур: она наденет его, когда муж поставит ее в позитуру, чтобы потешить свою блаженную плоть. Увы, никто не способен творить чудеса. Когда у мужчины проходит опьянение, он сразу покорно стремится все возместить жене. Он человек добродушный. Да, он заплатит, он все уже оплатил, все, что вы видите здесь в цветном изображении. Осушите ваши щеки от слез!

За ужином на тарелках будет самая обычная еда. Блюда коротко представят друг другу, и они быстро перемешаются в поедающих их телах. А ведь как обстоят дела под другими крышами! Еде в этом доме не придают особого значения, мужу важно, чтобы всего было много, чтобы сильный едок с радостным смехом сдавался и оседал под грузом пищи. Колбаса и сыр вечером, вино, пиво и шнапс. И молоко, чтобы ребенок был защищен от болезней. Вот перед нами паштет и холодные закуски, толстым слоем накладываемые на легенду, будто средний слой обеспечен снизу, а сверху находится под защитой закона об экологии (под защитой природы). Ведь защищают его те, кто лежит под ним, чтобы он не обрушился в бездонную пропасть.

Мужчина снова облегчился спозаранку. В нем накопилось много чего, и он многое взвалил себе на плечи и подцепил на вилку. Он брызжет вокруг себя уриной. Под крышей дома отовсюду слышно, как он своим тяжелым пенисом вламывается во все места отдыха, скрытые в теле его жены, чтобы там, наконец, опустошить себя. Освободившись от своего продукта, он снова отправляется к тем мелким существам, которые под его руководством создают собственный продукт. Бумага, которую они производят, для них — продукт чуждый и недолговечный, а в это время их директор кричит и извивается под натиском своей плоти, которая ему так сродни.

Конкуренция давит со всех сторон, надо заранее распознавать ее ходы и уловки, иначе снова придется уволить нескольких славных людей и снять с себя заботы об их существовании. И вот этот человек выходит на природу и несет ответственность на плечах, чтобы руки оставались свободными. От своей жены, которой он правит и которая его выпрямляет, он требует, чтобы она ждала его, полностью раздевшись, прикрывшись лишь покровами их общего дома, когда он приезжает домой из конторы, расположенной в двадцати километрах. Ребенка отправляют прочь. На ступеньке школьного автобуса он спотыкается и падает на свое спортивное снаряжение, до которого сам не свой.

Женщина, вздрогнув, просыпается и снимает с себя теплую плотную повязку из тишины и покоя, под которой она пыталась спастись бегством. Она прибирает все, что ребенок соизволил оставить в беспорядке перед тем, как уехать. Остальное уберет прислуга, которая многое уже повидала, прибираясь в этом доме. Когда ребенок был еще совсем маленький, мать иногда брала его с собой в супермаркет, и директор магазина собственной персоной с дружелюбной улыбкой вел их мимо оравы дожидающихся своей очереди домохозяек. Ребенок сидел в тележке, словно в материнской утробе, и с каким удовольствием он там располагался! У скоростных машин часто обнаруживаются изъяны в неожиданных местах, и все же восемнадцатилетние юнцы любят их больше, чем собственную семью, они бегут от родителей и из родительского дома и, даже умирая, цепляются за спортивные автомобили. А еще эти магические магнитные защитные штучки, прикрепленные к новым платьям в магазине, о, вот если бы к человеку прикрепляли такое! Чтобы он не вышел сам из себя, когда наслаждается видами, которых он сам не имеет. Половые принадлежности надо оберегать от болезней, как оберегают женщину от мира, чтобы она не выглядывала из окна, не шествовала по жизни и не желала жизненных перемен. Да, все правильно, но на самом-то деле универмаги вешают защитные штучки только на одежду. Раздается тревожный сигнал, когда кто-нибудь без разрешения пытается прорваться через магнитный барьер, чтобы, как странник, песнею ведомый,сверзиться в адские селеньяи в изобильное царство кофейных сортов. Уж лучше мы пойдем пешком в потрепанной одежонке, отправимся в заветное и влажное укрытие и будем там жить среди наших собственных отбросов; по меньшей мере, мы не потерпим никакого чужого автомобиля в нашем маленьком гараже. Вот так мы и поддерживаем жизнь в вечном движении, следуем туда, где гуляет ветер, где нас тянет погулять и где нас увлекает какое-нибудь приветливое лицо, в котором мы видим отражение собственной жуткой физиономии.

Всего лишь на прошлой неделе эта женщина купила себе в бутике брючный костюм. Она улыбается, словно ей есть что скрывать, однако она располагает лишь безмолвным царством собственного тела. Три новых пуловера она прячет в шкафу, чтобы не дать повода к подозрению, будто она своей окровавленной бороздой хочет обеспечить себе еще один сладкий месяц. Она снимает с золотого древа своего мужа лишь благосклонно созревшие плоды. Милая листва больше не укрывает деревья. Муж держит ее счет в банке под контролем, и снова тысячи шумящих под ветром деревьев падают жертвой его топора. Ей дают деньги на хозяйство и даже сверх того! Он, собственно, не считает, что должен платить еще и за уютное кресло-качалку, в котором он, довольный мальчуган, убаюкивает и оттягивает свой отросток. Она находится под защитой его святого имени и под патронажем его банковских счетов, о состоянии которых он постоянно докладывает. Пусть знает, что она имеет в его лице. И, наоборот, он прекрасно осведомлен о ее палисаднике, всегда открытом настежь, и в нем так приятно копошиться и хрюкать. Если кто-то что-нибудь имеет, то это надо использовать, иначе зачем оно ему?

Как только женщину оставляют одну, она надевает защитную накидку из денег, денежной ценности и денежного обесценивания и отправляется немножко погулять, покрытая толстым слоем уверенности и стабильности. Она словно тень скользит по морю людей, производящих бумагу, на поверхности которого танцует ее жизненный кораблик. Да, именно так, море, и оно легко хоронит нас заживо! Ведь в стороне ждет толпа глупых и лишенных занятости людей, выжидающих в засаде, чтобы кто-нибудь наконец-то взял их след. Ну, а мы? Полетим дальше? Для этого нам, большим умникам, придется подняться повыше и пролиться дождем, известно ведь: под лежачий камень вода не течет! Женщина закрывает глаза рукой словно платьем на все случаи жизни. Скоро снова придется со всех сторон обкладывать мужа и ребенка съестными припасами. Что у нас сегодня на вечер, когда муж, компактный, подзаряженный и прямо с конвейера, скользнет вниз, вместо того чтобы туда ворваться? Он тщательно затянул себя как гайку во втулке своей жизни. А вечером он захочет раскрутиться. Он пенится и пузырится. Сегодня вечером, мы об этом едва не забыли, наступит время, положенное по закону, и женщина со своей гигроскопической тканью ждет, чтобы впитать в себя все, что за день произвел мужчина. А другие люди исчезают в тени и заживо хоронят свои надежды.

Вокруг простирается просторный ландшафт, об этом стоит сказать. На нашу судьбу, покрытую туманом, наложены довольно свободные путы. Двое парней гоняют наперегонки на мопедах, однако довольно скоро застревают в снегу. Они падают и катятся кубарем. Женщина смеется. Хотя бы один раз в жизни ей хочется решительно идти вперед. Сегодня муж так основательно пошерстил у нее внутри, словно он был в ней с кем-то на пару. Подождите немного, и вас вечером тоже подключат к электрической цепи! В данный момент мужа утащил в контору стальной противовес размером с телефон. По гравию, летящему из-под колес автомобиля, директор добрался до своего руководительского кресла, сидя в котором он управляет судьбами подчиненных и следит за горнолыжными соревнованиями по телевизору. Он тоже любит спорт, ребенок этому у него научился. Люди уже давно убаюкивали бы себя в постели, если бы на телеэкране не было столько движения и если бы при этом не приходили в движение ноги и сердца самих зрителей. Волоски плотно прилегают к коже, когда мужчина мчится по проселочной дороге — так он быстро ездит. Когда он кого-нибудь зовет, раздается гром как на сельской вечеринке. Скоро явится и весь хор.