Похождения Гекльберри Финна (пер.Энгельгардт)

— Сбегай-ка поскорее за его дочкой. Бывает, что иной раз он ее слушается. Если кто может теперь с ним сладить, то, единственно, разве она!

Кто-то пустился бегом за дочерью Боггса; я отошел по улице всего лишь несколько шагов от магазина и остановился. Минут через пять или десять я увидел, что Боггс снова возвращается, но уже не верхом: он шел с непокрытой головой, шатаясь, по улице, под конвоем двух приятелей, державших его под руки. Старик успокоился, но ему было, очевидно, не по себе; он ни к кому больше не привязывался и обращался с бранью исключительно только к собственной своей особе; в это мгновенье кто-то назвал его по имени:

— Боггс!

Оглянувшись, чтобы посмотреть, кто именно окликнул старика, я убедился, что это был полковник Шерборн. Он стоял совершенно спокойно на улице, держа в правой руке двуствольный пистолет, дулом кверху. Мне показалось, что непосредственная опасность Боггсу еще не угрожала; в то же мгновение я увидел молодую девушку, приближавшуюся бегом в сопровождении двух мужчин. Боггс и его приятели тоже обернулись на оклик Шерборна. Увидев в руках полковника пистолет, приятели Боггса отскочили в сторону. Тогда дуло пистолета начало медленно и ровно опускаться; оба курка были взведены. Боггс про тянул вперед с умоляющим жестом обе руки и воскликнул: «Ради Бога, не стреляйте!» «Бац!» — грянул первый выстрел. Старик отшатнулся назад, судорожно хватаясь за воздух. «Бац!» — раздался второй выстрел, и Боггс грохнулся затылком наземь, широко раскинув руки. Молодая девушка, как раз в это мгновение под бегавшая к отцу, вскрикнула и бросилась на его труп. Бедняжка заливалась слезами и повторяла: «Он его убил! Убил!» Толпа сомкнулась вокруг них в тесный кружок; каждый старался протискаться в первые ряды и с любопытством тянулся, чтобы посмотреть хоть мельком на старика и его дочь. Люди, находившиеся внутри кружка, пытались раздвинуть его и кричали: «Подайтесь назад! Назад! Ему надо воздуха! Воздуха!»

Полковник Шерборн швырнул свой пистолет наземь, повернулся налево кругом и ушел.

Боггса отнесли в маленький магазин аптекарских принадлежностей. Густая толпа шла за ним следом: тут, кажется, собралось все городское население; я не отставал от других, и мне удалось раздобыть хорошее местечко, как раз у окна. Там я мог видеть все, что происходило в магазине. Боггса положили на пол на большую Библию, долженствовавшую служить ему изголовьем, другую Библию раскрыли и положили ему на грудь, но предварительно разорвали на нем рубашку, и я увидел тогда в груди круглую ранку, которую проделала одна из пуль. Старик раз двенадцать глубоко вздохнул, причем, когда он вдыхал в себя воздух, его грудь поднимала Библию, а при выдыхании опускала ее снова; затем он успокоился и лежал после того совершенно уже смирно. Оказалось, что он умер. Приятели Боггса с большим трудом оторвали дочь от его трупа; когда ее уводили, она была совершенно вне себя, кричала и визжала. Ей было лет около шестнадцати, и она показалась мне доброй, очень хорошенькой, но только слишком бледной и страшно пере пуганной девушкой.

Вскоре весь город собрался перед аптекарским магазином; все старались пробиться к окну и заглянуть внутрь, но люди, стоявшие на удобных местах, не хотели уходить, хотя находившиеся позади всячески их уговаривали: «Вы, господа, довольно уже смотрели! Нехорошо и несправедливо с вашей стороны торчать здесь дольше, не пуская никого другого! Кажется, у всех нас одинаковые права!» Увещания начали посте пенно переходить в брань, а потому я поторопился ускользнуть, соображая, что дело может дойти, пожалуй, и до драки. Улицы были переполнены людьми, находившимися в состоянии величайшего возбуждения. Каждый из очевидцев убийства рассказывал, каким именно образом оно было совершено. Вокруг каждого из таких рассказчиков стояла густая толпа людей, вытягивавших шеи и слушавших его с величайшим вниманием. Рослый сухощавый мужчина с длинными волосами и в большой белой шляпе, сдвинутой на затылок, держал в руке палку с набалдашником в форме крючка и отмечал ею на земле места, где стояли Боггс и Шерборн. Толпа шла следом за ним от одного места до другого, не спуская с него глаз и кивая головами в знак того, что понимает и подтверждает справедливость рассказа. Пока он отмечал палкой на земле место убийцы и его жертвы, все глядели на него так пристально, что даже не смели дохнуть; рассказчик остановился неподвижно на том месте, где стоял Боггс, выпрямился во весь рост, на хмурил брови, надвинул шляпу себе на глаза, а затем, медленно опустив в горизонтальное положение свою палку, конец которой был сперва поднят вверх, воскликнул: «Бац!» — отшатнулся назад, снова крикнул: «Бац!» — и как мешок грохнулся наземь. Все кругом говорили, что он замечательно ясно и точно передал все подробности убийства, и подтверждали, что оно было учинено именно таким образом. В награду за это человек двенадцать вытащили из-за пазухи фляжки и начали угощать рассказчика водкой. Тем временем кому-то пришло в голову объявить, что с Шерборном следовало бы расправиться судом Линча, а через какую-нибудь минуту об этом кричал уже весь город. Рассвирепевшая толпа с грозными криками устремилась вперед, захватывая по пути все попадавшиеся веревки, чтобы было на чем повесить Шерборна, и сбрасывая в грязь висевшее перед тем на этих веревках белье.

Глава XXII

Шерборн. — Присутствую в цирке на представлении. — Пьяный на аре не. — Трагедия, от которой кровь застывает в жилах.

Разъяренная толпа, крича, вопя и беснуясь, словно скопище краснокожих индейцев, устремилась вдоль по улице к дому Шерборна. Всем приходилось уступать ей дорогу, опасаясь быть сбитыми с ног и за топтанными в грязь; испуганные дети бежали впереди, пронзительно крича и пытаясь свернуть куда-нибудь в сторону; во всех окнах, выходивших на улицу, высовывались женские головы, на каждом дереве сидело по несколько негритят; из-за каждого забора выглядывали подростки обоего пола, которые с приближением толпы разбегались; многие женщины и девушки, перепуганные чуть не до смерти, неистово кричали и рыдали, очевидно, в истерическом припадке.

Толпа окружила садик перед домом Шерборна столь тесным кольцом, что негде было упасть яблоку, и подняла такой галдеж, среди которого ничего нельзя было разобрать и расслышать. Огороженный садик был шириной всего лишь в три сажени, а потому через минутку или две в толпе начали раздаваться сквозь общий гул голоса: «Ломай забор!! Разноси его!!» Мигом все принялись за дело: доски были не медленно сорваны и брошены наземь, а в следующее мгновение толпа могучей волной хлынула в садик.

Одновременно с этим Шерборн вышел на маленький балкончик, устроенный над дверьми его дома. Полковник держал в руке двуствольное ружье и стоял совершенно спокойно и молча, но на его лице выражалась грозная непоколебимая энергия. Немедленно же все стихло, и толпа начала постепенно подаваться назад.

Шерборн не говорил ни слова, а только стоял, поглядывая сверху вниз на толпу. От водворившейся тишины и молчания становилось жутко. Взор его мед ленно переходил с одного лица на другое вдоль первых рядов толпы, ворвавшейся в его садик. Встречаясь с этим взором, некоторые пытались было глядеть полковнику прямо в глаза, но это оказывалось им не под силу: они начинали мигать и принимали сконфуженный вид. Помолчав с минуту, Шерборн рассмеялся; смех этот не вызывал, однако, у слушателей веселого настроения, а возбуждал такое чувство, как если бы приходилось есть хлеб, смешанный с крупным песком. Затем полковник медленно проговорил презрительным тоном:

— И как это могла прийти вам в голову мысль рас правиться с кем-нибудь судом Линча! Ведь это просто смешно! И с чего вы взяли, что у вас хватит смелости расправиться с мужчиной! Положим, у вас достанет ду ху обмазать дегтем и осыпать перьями какую-нибудь несчастную, отверженную женщину, заброшенную сюда без друзей и покровителей! Разве можно было заключить из этого, что вы осмелитесь поднять руку также и на мужчину? Нет! Настоящий мужчина может чувствовать себя безопасным в руках десяти тысяч подобных вам молодцов, по крайней мере, днем и когда у вас нет удобного случая напасть на него сзади.

Разве я вас не знаю! Я вижу вас насквозь! Я родился и вырос на юге, а потом жил в северных штатах, так что имел случай досконально познакомиться с заурядным средним моим соотечественником: он и на севере, и на юге просто-напросто трус! На севере он позволяет каждому попирать его ногами, а по возвращении домой молится о ниспослании ему достаточного смирения, чтобы выносить все это без ропотно. На юге бывали случаи, что один мужчина останавливал среди белого дня дилижанс со множеством пассажиров и беспрепятственно грабил их всех. Газеты прожужжали вам уши толками про ваше мужество, так что вы и в самом деле считаете себя Бог весть какими храбрецами. Между тем вы нисколько не лучше и не хуже всех остальных. Отчего ваши присяжные не приговаривают убийц к повешению? Очевидно, из опасения, чтобы друзья убийцы не пристрелили их самих в ночное время сзади.

Опасения эти весьма основательны, а потому ваши присяжные всегда выносят оправдательный приговор. Тогда какой-нибудь настоящий мужчина идет ночью в сопровождении сотни замаскированных трусов и расправляется с негодяем судом Линча. Вы сделали теперь два промаха: во-первых, вы не прихватили с собой на стоящего мужчину, а во-вторых, вам следовало до ждаться темноты и прийти в масках. Теперь вы явились сюда всего лишь с половиной настоящего человека, именно с Бэком Гаркнесом, но если бы он не увлек вас за собою, вы не посмели бы и шелохнуться.

У вас самих не было ни малейшей потребности идти сюда. Средний заурядный человек не любит тревоги и опасности, а потому и вы сами по себе пред почитаете держаться от них поодаль, но если даже полумужчина, вроде Бэка Гаркнеса, крикнет: «Рас правьтесь с ним судом Линча!» — вас сейчас же охватывает опасение от него отстать; вы боитесь выказать себя в истинном вашем свете, то есть трусами, а потому принимаетесь кричать, цепляетесь за фалды полумужчины, давшего вам толчок, и с буйными воплями бросаетесь вперед, хвастаясь подвигами, которые будто бы собираетесь совершить. Толпа — это самая жалкая вещь в мире; это на самом деле то же, что и армия: армия совершенно такая же толпа; солдаты идут в бой не с прирожденным своим мужеством, а с храбростью, которую черпают из своей численности и от своих офицеров. Что касается толпы, во главе которой нет настоящего человека, то ее надо признать хуже, чем жалкою. Вам, друзья мои, остается теперь только поджать хвосты, вернуться домой и укрыться в какие-нибудь норы. Если дело дойдет до расправы судом Линча, можно его устроить, по обыкновению южан, ночью! Мстители явятся в масках и прихватят с собой настоящего мужчину!.. Ну, а теперь убирайтесь и уведите с собой вашего получеловека!