Похождения Хаджи–Бабы из Исфагана

Спрятав золотую цепь и туманы в поясе, я вооружился огромным посохом и пустился догонять их пешком: на третий день к вечеру приметил я вдали огни и столбы дыма. Подойдя поближе, я увидел стадо вьючного скота, пасущееся на поле, и чрезвычайно обрадовался, что наконец подоспел к каравану. Я почти выбился было из сил и с трудом мог бы продолжать свою погоню. Сёдла и тюки свалены были на небольшой площадке, кругом которой горели костры, сидели и почивали путешественники. Белая, средней величины, палатка, мелькавшая в вечерней темноте, давала знать, что в числе их находится какой-то важный богомолец. Вид носилок и каджавэ убедил меня, что тут должны быть и женщины.

Я пошёл прямо на площадку, где обыкновенно находится проводник каравана, представился ему богомольцем, странствующим к гробнице благословенного Хусейна, и просил снабдить меня, если можно, верховым лошаком. Он охотно согласился оказать эту услугу и в знак учтивости предложил мне покурить табак из его кальяна. Я присел на одном седле и, окинув взглядом местоположение, приметил в углу площадки несколько длинных тюков, завёрнутых войлоками и лежащих на земле попарно.

– Ради имени Али! – сказал я проводнику, пустив на воздух длинную струю табачного дыма, – что за товар везёте вы в этих странных связках?

– Это тела покойников, – отвечал он. – Вот тот, с правого бока, по-настоящему не покойник, а чёрт. Я только того и смотрю, что он вдруг встанет и ускачет на котором-нибудь из моих верблюдов.

– Что ж он за собака, что вы его так боитесь?

– Как? Разве вы не знаете, что это тегеранский мулла-баши? Где ж вы рыскали всё это время, что проказы его не дошли до вашего сведения? Нет божества, кроме аллаха! Да он наверстал таких чудес, что и сам чёрт не добьётся в них толку. Во-первых, он умер в бане, не сказав никому ни слова. Потом он сам, или его дух, вышел оттуда, оделся, сел на лошадь, поехал домой и переночевал с женою. Потом написал несколько весьма умных писем и фетв, как будто никогда не умирал. Потом спроворил у главноуправляющего благочинием лучшую лошадь и бежал с нею. Потом вдруг нашли его мёртвым в бане. Тьфу! нечистая сила! – примолвил проводник и сильно пошевелил плечами. – Неужели вы ничего о том не слыхали?

Поражённый таким неожиданным известием, я не знал, что отвечать ему. Необходимость заставила меня притвориться прибывшим от ближнего рубежа Курдской степи, куда столичные новости доходят весьма поздно, а иногда и вовсе не доходят.

– В таком случае я порасскажу вам, как что было, – сказал проводник, не уступавший своею многоречивостью ни одному в мире проводнику караван-сараев. – Вы можете полагаться на мой рассказ, потому что я был очевидцем всего дела:

Так я уже вам докладывал, что вышеупомянутый мулла-баши пошёл в баню и умер тишком в ванне; потом вылез из неё, воротился с людьми домой, вошёл в свой андарун, оттуда в хельвет, где заперся и лёг спать на постели, как будто ничего не бывало.

Хорошо! На другой день, поутру, лишь только затрубили в рожок, извещая, что бани открыты для женщин, жена муллы-баши со всеми служанками и невольницами пошла также в баню, именно в ту же самую, в которой муж её скончался накануне. Хозяин этого заведения, предварённый людьми муллы-баши, что завтра, после утренней молитвы, придёт сама их барыня, не пускал никого купаться до неё в водоёме, хранящем в себе тёплую воду, и она первая погрузилась в неё, когда в комнате было ещё довольно темно. Не прошло минуты, как вдруг она ужасно закричала, выскочила из водоёма и, бледная, без рубахи и почти без памяти, прибежала к своим женщинам. Она не могла произнесть на слова и упала в обморок.

Одна из невольниц, не понимая, что это значит, взяла светильник, подошла к водоёму и, взглянув в него, также закричала и ушла.

Наконец старуха, их надзирательница, которая, по словам людей муллы-баши, не побоялась бы схватить за бороду самого шайтана, пошла сама освидетельствовать водоём. Но вообразите ужас этой несчастной, когда она увидела в нём мёртвое человеческое тело! Крик и визг целой толпы женщин вывели госпожу из оцепенения; её убедили пойти вместе с ними посмотреть утопшего «мужчину-собаку». Страх мало-помалу превратился в любопытство: они позвали банщиц и велели вытащить труп из воды. «О, Али! – воскликнули они в испуге, все в один голос. – Чёрт ли это или мулла-баши! Нет божества, кроме аллаха! Это наш ага!»

Жена опять упала в обморок: что ж ей было делать? Служанки и невольницы завопили так страшно, что шум, которым они наполнили баню, мог бы служить «образчиком шума дня светопреставления». Женщины из города, дожидавшиеся в сенях выхода жены муллы-баши, вторгнулись толпою в комнату водоёма и пособили им кричать ещё сильнее. Гул соединённых голосов «безмозглого пола» отразился в самом поднебесье, и «старец планета Сатурн» принуждён был заткнуть себе уши «пальцами недоумения».

Между тем вдова покойника собралась с чувствами и начала оплакивать скончавшегося супруга и благодетеля. Но одна из невольниц прервала её рыдания, сказав:

«Ханум! это никак не может быть наш ага. Я видела его вчера, как он возвратился из бани. Мы с Масумою провожали его со свечками в хельвет; я сама стлала ему постель, и он лёг спать при наших глазах. Невозможно, чтоб в одно и то же время он и утонул в ванне, и ходил живой по терему. Это кто-нибудь другой».

Замечание невольницы поразило новым ужасом всех её подруг. Та подкрепляла её слова собственным неопровержимым свидетельством; та сама видела, как он проходил через двор; иная признавалась, что заглядывала к нему в окно и может побожиться, что он долго ещё писал в своей комнате. После долгих споров они, наконец, согласились с мнением своей госпожи, что домой возвратился не мулла-баши, а его призрак.

«Посмотрите сами, если это не мой муж! – сказала она служанкам. – Вот пятно на лице, где я не далее вчерашнего дня оцарапала его собственными ногтями».

«Точно так, – промолвила вторая невольница. – Вот и место в бороде, откуда вы изволили вырвать клочок волос на прошедшей неделе».

Убедясь такими явными доказательствами, несчастная вдова стала рыдать неутолимее прежнего. Но невольница опять приостановила её горесть, уверяя положительно, что мулла-баши жив и теперь ещё спит или пишет в своём хельвете.

«Как мог бы он взять свечку из моих рук, затворить дверь, писать, храпеть, если бы до того умер в бане? Позвольте мне одеться и сходить домой посмотреть, что делает ага. Увидите, что он там и что этот мертвец ест грязь». [129]

«Но он здесь, зачем напрасно ходить?» – возразила одна женщина.

«Так это должен быть его призрак, а настоящий мулла-баши там», – сказала невольница и, схватив покрывало, выбежала из бани.

«Это легко может случиться, – примолвила старая надзирательница. – В банях нередко происходят удивительные вещи. Говорят, что черти, не успевшие ускакать в ад до утреннего азана, прячутся обыкновенно по баням».

129

…этот мертвец ест грязь – идиоматическое выражение, означающее здесь «плутует».

Число женщин, теснившихся в отделении водоёма, беспрестанно увеличивалось. Невольница возвратилась с унылым видом и объявила, что муллы-баши в самом деле нет дома, где она нашла только оттиск спины его на постели. Шум, крик, рыдания возобновились с прежнею силой. У дверей бани столпился народ. Банщик, став на пороге, объявил своим слушателям, что у него случилось чудо: мулла-баши купался вчера в ванне и уехал домой в сопровождении своих людей, а сегодня нашли его мёртвым в той же ванне! Движимый любопытством, народ устремился в двери, опрокинул оратора на пороге и ворвался в баню; женщины бросились одеваться и, ругая мужчин, отнимая одна у другой платье, браня себя взаимно, передрались между собой. Словом, в бане и на улице происходила такая суматоха, какой правоверные не видали со времён побега благословенного пророка из благородной Мекки в лучезарную Медину.