Похождения проклятых

Признаться, после его слов я решил, что у парня немного не в порядке с головой. Может быть, у Маши тоже. Ну, у нее-то в хорошенькой головке давно сквозняк, это я знал точно. Но вот кто из них на кого больше влияет, следовало еще разобраться. Впрочем, дальнейший ход рассуждений Алексея опроверг мои мысли.

— В свое время, более ста пятидесяти лет назад, саженцы кедров были привезены в Оптину пустынь и посажены в отдаленном скиту, — начал рассказывать Алексей. — Занимался этим старец Макарий, которому было открыто многое из того, что неизвестно простым смертным. Собственно, он выполнял волю Божию. И деревья эти были посажены под определенными углами. В виде клинообразного письма. На малом клочке земли, при помощи кедров, заключена великая тайна, прочесть которую пока никто не смог. Долгое время никто даже не знал о том, что деревья старца несут людям некое последнее послание, возможно самое главное в конце истории. А впервые об этом в 1910 году упомянул схиархимандрит Варсонофий в беседе с другим священником, вовсе не желая того, чтобы это стало достоянием гласности. Но завеса таинственности приоткрылась, по России поползли слухи. С тех пор многие пытались прочесть Книгу Кедров. Но что говорить о мирянах, если даже сами насельники Оптиной пустыни сделать это не в силах? Очевидно, страницы эти откроются только самому избранному. Ведь много званых, как мы знаем из Библии, но мало избранных. А сейчас, может быть, их и вовсе пока что нет… Или есть, но еще не пришел срок, — добавил он шепотом.

— Голову даю на отсечение, что вы не раз посещали Оптину пустынь и блуждали в кедровой роще, — произнес я.

Алексей кивнул, покраснев при этом, как уличенный школьник.

— Последний раз я был там на прошлой неделе, — сказал он.

— Мы вместе были, — дополнила Маша. — Только я оставалась в гостинице для паломников.

— Да. Дело происходило поздно вечером, — продолжил Алексей. Голос его звучал торжественно и серьезно. — Я действительно неоднократно пытался постичь эти клинообразные письмена, заключенные в ливанских кедрах. Наивный! Вот что значит чрезмерная гордыня. Но зато… в тот вечер мне совершенно неожиданно открылось иное… иная тайна. Даже не знаю, как и назвать то, что я увидел и услышал.

В этот момент произошел первый толчок. Позже, анализируя ночные события, я пришел к выводу, что слабое сотрясение дома сопровождалось еще и каким-то неявным и тихим гулом, словно урчанием скрытого под землей зверя, просыпающегося и готового к броску. Но в те минуты никто из нас не обратил внимания ни на этот толчок, ни на утробный гул. А я так и вовсе механически посчитал эти явления за издержки метростроения, к которым давно привык. Лишь придержал рукой зазвеневшую в чашке ложечку.

— Продолжайте, — попросил я, поскольку Алексей будто собирался с силами и молчал. А может, нарочно тянул паузу? Я заметил, что в нем было что-то актерское, театральное. Наверное, эта дурацкая борода лопатой, за которую так и хотелось дернуть и проверить: не фальшивая ли?

— В потемках я выбрел на заброшенный скит, который никогда прежде не замечал, — стал повествовать дальше Алексей. — Не был он указан на карте Оптиной пустыни, готов поклясться. А если и был, то на очень старых. Я вообще не мог понять, каким образом вышел к нему. Но в скиту горел свет. Огонек свечи или лампадки едва пробивался сквозь крохотное слюдяное окошко. Ноги сами привели меня к открытой дверце. Войти внутрь можно было только согнувшись чуть ли не пополам. Но я и не собирался входить, потому что уже слышал голоса. Два голоса. Один старческий, мягкий, другой — более молодой и какой-то нервный, с легким заиканием. Я еще подумал, что кто-то из оптинских монахов-схимников принимает запозднившегося паломника. Зачем мешать? Да так оно, в принципе, и было на самом деле. Хотелось лишь почему-то узнать: что за старец или иерей ведет столь поздний прием и кто этот паломник? Дело в том, что я знал практически всех насельников Оптиной пустыни. Заинтересовала меня и протекавшая между ними беседа. Понимаю, что я вел себя очень глупо, стоя в дверях и подслушивая, но…

С этими словами Алексей виновато развел в стороны руки и в очередной раз покраснел. Цвет лица, — это я тоже заметил, — менялся у него довольно часто. Гораздо чаще, чем у выпускниц Смольного. Так я думаю, хотя самому с этими выпускницами познакомиться не довелось.

И тут все мы услышали громкий стук в дверь.

— Не открывай ни при каких обстоятельствах! — прошептала Маша. А Алексей накрыл ее кулачок своей ладонью, словно оберегая.

4

Все это выглядело как-то чересчур таинственно, но и как-то до смешного нелепо. Не укладывалось в голове, которая всего час назад лежала на подушке и пребывала во сне.

— Я только посмотрю в дверной глазок, — пообещал я и вышел в коридор.

Сам я никакого страха не испытывал. Но не оттого, что я такой смелый, а просто этажом выше живет сумасшедший пенсионер Володя, добрый малый, однако блуждающий по ночам, как болезненный нерв. Иной раз, проходя мимо, может и постучать в дверь. А то и сложить старые газеты и чиркнуть спичкой. Потом, правда, непременно потушит. Или измажет какой-нибудь гадостью перила или ручку двери. Развлекается от скуки. Словом, фантазия у него не слишком богатая, но постоянная.

Тем не менее, поглядев в глазок, я не обнаружил в холле ни Володи, ни кого-либо еще, подобного.

— Пусто, — сказал я, возвращаясь обратно. — Очевидно, полтергейст. Так что за люди были в скиту и о чем они беседовали?

— Люди? — с сомнением повторил вслед за мной Алексей. — Люди… Может, и люди. Хотя там, возле скита, я ни в чем не был уверен. Пребывал в каком-то гипнотическом трансе. Потому что узнал их. Сначала одного, моложавого, потом и другого — старца. Но все дело в том, что среди схимников Оптиной старца этого не было. Никак не могло быть.

— То есть вы хотите сказать, что он пришел из другой обители?

— Вот именно. Из другой… — многозначительно промолвил мой странный гость с бородой лопатой. И опять мне страшно захотелось дернуть его за эту замечательно ненатуральную бороду. Но я удержался, только задал следующий вопрос:

— Кто же это были?

— Сейчас, погодите. Я назову имена, — отозвался Алексей, словно сидел перед следователем. — Надо вас лишь немного подготовить прежде. А то вы еще примете меня за ненормального. Вы ведь уже думали об этом, признайтесь?

— Слегка, — коротко ответил я. А он даже обрадовался.

— Вот видите! — и посмотрел на Машу. — Я говорил тебе, что нас всюду примут за сумасшедших?

— Потому-то мы и пришли первым делом к тебе, Александр, — сказала моя-не моя невеста. И добавила, как комплимент: — Ты сам психический.

— Ладно. Я сейчас сбегаю за одним пенсионером этажом выше. Он тоже из нашей компании. Со справкой.

— Володя, что ли? — спросила Маша. — Жив, курилка?

— Как Везувий, — ответил я. — Итак, продолжайте. Называйте имена, пароли, явки.

— Скажу. Но прежде хочу спросить: что вы знаете о святом благоверном князе Данииле Московском?

Вопрос этот, хоть и застал меня врасплох, но для историка, специализирующегося по Древней Руси, не был каким-то очень уж сложным. И я с ходу выдал ночным пришельцам маленькую лекцию:

— Ну, это мой конек, извольте. Даниил был четвертым сыном великого Александра Невского. Родился в 1261 году. Через два года осиротел, а еще через десять лет ему, юному отроку, по жребию достался в наследство самый малый удел — град Москва с окружающей областью. Степенная книга повествует о Данииле Московском исключительно в возвышенных тонах. Потому что он действительно был одним из самых благочестивых, мудрых и добродетельных русских князей. Кротким и миролюбивым. Его властолюбивые братья — Василий, Дмитрий и Андрей — постоянно заводили между собой распри, ездили в Орду, жаловались хану друг на друга, претендуя на имя великого князя Российского, а Даниил правил своим уделом в тишине и покое. Никогда не подставлял свой народ под гибельные войны. Но умел и защищаться. Когда братья выступали против него, он трижды поднимал ополчение, но дело кончалось без брани и кровопролития, поскольку слово его было весомее меча. В конце концов, и от своих братьев он заслужил любовь и почтение. А сколько храмов и монастырей он на Руси построил! По существу, он явился главным основателем Москвы. Маленький городок при нем сделался впоследствии столицей огромного государства, сердцем России. Третьим Римом, преемником восточного православия. Более того, Даниил Московский по заслугам своим получил от старших братьев и других князей титул великого князя Российского со всеми знаками сего достоинства. Стал родоначальником русских царей. Именно он стоял у истоков самодержавия. Скончался он внезапно, на 42-м году жизни, передав власть своему сыну Иоанну, прозванному впоследствии Калитой. А погребен, если мне не изменяет память, в им же основанном Даниловом монастыре.

— Не изменяет, — подтвердил Алексей. — Но перед кончиной он успел воспринять на себя монашеский чин и схиму, а похоронить велел среди прежде почившей монастырской братии, без лишних почестей. Дальше происходит следующее. Поскольку Данилов монастырь был верстах в пяти от Кремля, за Москвой-рекой, то через 27 лет Иван Калита перевел его внутрь города, на свой великокняжеский двор. Где устроил обитель и воздвиг храм Преображения Господня. Но и тот, прежний монастырь, также сохранялся. С погребенными останками Даниила Московского. Почему так — непонятно. Видимо, не желали трогать праха усопших.