Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')

– Мюллер, а куда это вы собрались?
– спросил вошедший Штирлиц.

– В Бразилию; чертовски надоел холодный германский климат, - сказал Мюллер, засовывая в чемодан совок, детскую панамку и шмайссер.

– Значит, вот как?
– Штирлиц недоверчиво достал кастет и взвесил его на руке. Мюллер заволновался.

– Штирлиц, езжай со мной, а?
– примирительно предложил он. Штирлиц убрал кастет и достал другой, побольше, с надписью "дорогому товарищу Штирлицу от друзей по невидимому фронту...".

– Знаешь, Мюллер, давай поедем в твою Бразилию и возьмем с собой Шелленберга и...

И Бормана, а то без него скучно.

– Скучно!?
– Мюллер поморщился и потер большую красивую шишку на затылке. Несмотря на разруху, кирпичи у Бормана водились, и в большом количестве. К тому же Борман был профессионалом.

– А как Германия отнесется к тому, что Штирлиц покинет ее в самый ответственный момент?
– патриотически заметил Штирлиц.

– Ну, - задумчиво сказал Мюллер, - можно поехать под чьим-нибудь именем... Ну, там...

– Нужно мне чужое имя, - обиделся Штирлиц, доставая кастет.
– Мне и своих хватает.

Мюллер задумался.

Штирлиц убрал кастет и, достав банку американской тушенки, озлоблено воткнул консервный нож в изображение какого-то президента на крышке банки. Президент обреченно скорчился. Мюллер покосился на нож и взглянул на свирепое рязанское лицо Штирлица, и все мысли о сказочных пейзажах Бразилии превратились в кошмар. Несмотря на дружеские отношения, Штирлица брать с собою не хотелось. Штирлиц мог напакостить хуже, чем Борман - это знали все в рейхе. Тем не менее Мюллер понимал, что Штирлица придется брать с собой, иначе он поплелся бы за Мюллером пешком. Мюллер вытащил панамку из чемодана и сказал:

– Знаешь, Штирлиц, ты поедешь в чемодане.

Штирлиц оскалил зубы в усмешке и достал третий кастет, самый большой со следами крупного хищного зверя на поверхности.

– Друг детства, а может, ты меня еще в кошелек засунешь? Сам в чемодан полезешь.

– Вообще-то, офицеры рейха не ездят в кошельках...
– сказал Мюллер и надел свою форменную фуражку.

– И советские тоже, - заметил Штирлиц, на что Мюллер загадочно улыбнулся.

Неожиданно с грохотом распахнулась дверь и вбежал озлобленный Фюрер, тряся рукой с зажатым в мышеловке пальцем и злобно сверкая выпученными глазами.

– Обергруппенфюррер, что вы тут делаете?
– прокричал с порога Фюрер.
– А мы тут плюшками балуемся, - ехидно сказал Мюллер, пряча под стол бутылку шнапса. "Никогда спокойно не выпьешь в этой Германии", - подумал он.

– Господа!
– вскричал Фюрер. Увидев Штирлица, он подумал и деликатно добавил: - И товарищи.
– Штирлиц, польщенный вниманием со стороны самого Фюрера, скромно достал банку тушенки.
– Господа! Берлин пора оставлять. На меня уже начинают обращать внимание на улице и хотят забросать кирпичами. Борман облизнулся. Забросать кирпичами Фюрера было мечтой его темного детства.

– А чего же вы шляетесь по городу, мой Фюрер?
– сумрачно пробурчал Штирлиц. Фюрер посмотрел на него осуждающе.

– Но в магазины же я ходить должен!
– заявил он.
– Вождь должен посещать народные магазины.

– И народные сортиры по десять пфеннигов, - рыгнул Штирлиц себе под нос. Коровы, пошедшие на тушенку, были не высшего качества, если можно судить по отрыжке.

Фюрер слышал хорошо и скромно опустил глазки.

– Но оставить Берлин при такой канонаде будет непростым делом!

– заметил Борман, высовываясь из-за двери и поднимая палец. Все прислушались. Канонады не было слышно. Борман засмущался и опустил палец.
– А я во що предлагаю, поправляя папаху с красной полосой, сказал Геббельс, вместе с Борманом пробравшийся к Мюллеру в кабинет.
– У дворе подле этого...

Як его?... Рейхстагу, стоить бочка такая...

С колесами...

Як ее?

– Цистерна, - услужливо подсказал вездесущий подхалим Шелленберг.

– Во-во!
– обрадовался Геббельс и продолжил свою мысль.

– А в ей этот, як его...

Ну, горилка така недоперегната...
– Закончив свою длинную мысль, Геббельс высморкался в пиджак Бормана и вытер потные ладони об свои красные штанины.

– Коньяк!
– восхищенно облизнулся Шелленберг.

– Уже пустая, - заметил коварный Штирлиц.
– Только литров двести осталось. Но у меня есть очень хорошая идея.

– Яка?
– вылупил красные глазки Геббельс, вытирая нос.

– Я хочу подвесить под люк этой цистерны весь коньяк, который остался, а мы будем сидеть внутри.

– Ну, це не гарно...
– мысли о коньяке покинули Геббельса, он поправил папаху и с гиканьем удалился, позванивая шпорами.

– А ванна и телефон там есть?
– неожиданно спросил Мюллер, большой любитель комфорта.

– Нет, - ответил Штирлиц.
– И фонтана с садом тоже нет. И секретарш тоже, так что партайгеноссе Борман может не ехать.

– А я что? А я ничего, - проснулся от мыслей о коньяке Борман. Все сочли своим долгом похлопать Штирлица по щеке, сказать "Вот такие мальчики спасут Германию" и удалиться собирать вещи.

Штирлицу эта процедура не понравилось, так как он очень боялся, что у сотрудников Рейха могут быть грязные руки. Из всех сотрудников Рейхканцелярии мыл руки после посещения ватерклозета один Мюллер.

Ранним утром в никому не известном предместье Парижа голодные американские солдаты разбирали завалы. Во дворе полуразрушенного дома они нашли полудохлую корову и цистерну с армянским коньяком. Корова равнодушно смотрела на союзников глупыми зелеными глазами.

– Майк, посмотри, эта цистерна полна коньяку, надо ее отправить в Штаты! восторженно заорал один из солдат, обладатель на редкость рваных штанов.

– Ты дурак, Боб, мы и сами можем это выпить, - сказал другой, вытирая свой красный нос, выдающий его принадлежность к некоторой профессии.
– А корову я отвезу на ранчо.

– Нет! Я, пожалуй, заберу цистерну домой, и дома выпью, - заявил Боб.
– А корова мне не нужна, у меня на ранчо курицы есть!

Остальные посмотрели на него негодующе.

– Не бойтесь, поделюсь, - поспешил пообещать напуганный вытащенными кольтами Боб.

Цистерна, наполненная людьми, была перетащена на борт теплохода "Virginiа". Шелленберг, увидев в дырку название теплохода, засмущался и собирался вылезти, но его уговорили не дурить. Теплоход отчалил, зверски пыхтя и шлепая колесами по воде.

– Штирлиц, уберите этот чемодан, - негодующе пропищал Борман, которому замок от чемодана прищемил ухо.

– Это не чэмадан, это кашэлек, - с грузинским акцентом заметил Штирлиц, убирая чемодан и отпуская Мюллера.